Я думал. Как мы будем искать метеорит, то есть клад, как мы будем его откапывать и заявлять на него права, как будем тратить полученные деньги, я фантазировал и придумывал и не мог никак остановиться, и постепенно мне стало казаться, что всё это сон. Что Сенька, и его кожа, и весь этот рассказ — это всё мне приснилось, привиделось на границе сознания, я устал от всех этих мыслей и уснул снова.
Я проснулся во второй раз, почувствовал на лбу шершавую холодную руку. И сразу понял, что это бабушка.
Всегда знала, что мой сын — кретин, — сказала бабушка. — Но никогда не думала, что такой.
Я вспомнил про клад, и мне в голову пришло, что никакого клада-метеорита нет, Сенька решил меня разыграть. Каким-то образом он узнал, что я его разыграл с ошейником, и решил в ответ разыграть меня. И теперь я попадаю в довольно сложную ситуацию. Что мне делать? Продолжать ему подыгрывать или сказать, что я обо всём догадался?
Ладно.
Ты что? — Бабушка взяла меня за подбородок, повернула к себе: — Голова не кружится? Не тошнит? Сколько пальцев видишь?
Бабушка сунула мне под нос два пальца.
Восемь, — ответил я.
Всё в порядке, — с облегчением выдохнула бабушка. — Сотрясения нет. Ну-ка, лежи спокойно...
Бабушка подцепила меня за веки, блеснула бодрым глазом.
Головой ты, конечно, стукнулся, — сказала она, — сосуды полопались. Но ничего страшного, полежать придётся. Какое-то время. Я думаю, ты давно заболел, ты мне давно не нравился. Ты жар чувствовал?
Иногда...
Иногда. А вдруг это грипп начинался? Когда чувствуешь жар в голове, то надо идти к доктору, а не по лесу разгуливать. Может плохо кончиться. А пока ты должен лежать.
Буду лежать, — пообещал я. — Полежу.
Вот и хорошо, — сказала бабушка. — А теперь лекарства.
Бабушка достала из кармана пузырёк с английскими надписями, по виду жутко дорогой, встряхнула, набрала в ложку белой ароматной жидкости. Сунула мне. Жидкость была вкусная.
Антибиотики, — пояснила бабушка. — Теперь ничем не заболеешь.
Никогда? — спросил я.
Никогда, — ответила бабушка.
Она оглядела мою комнату, скептически покривилась. Затем уставилась на меня с прищуром:
Ну и что? Что там произошло?
Заблудились...
Заблудились, — покивала бабушка. — Где там блудиться-то? В двух соснах, в трёх берёзах? Там негде блудиться, дорогой, негде. Что на самом деле произошло?
Да то и произошло на самом деле, заблудились, как первоклассники...
Бабушка приложила к губам палец.
Тогда я могу сама тебе рассказать. — Она встала с кровати и села на табуретку напротив меня. — Я могу сама.
Глаза у бабушки были молодые-молодые, я это вдруг только сейчас заметил. Даже прожилок красных не было. А вот у матери уже прожилки, причём неслабые.
История очень глупая, — сказала бабушка. — Я закурю, ты не против?
Я не успел ответить, как бабушка уже закурила.
Началось всё с того, что один дурак инженер работал две недели без перерыва, потому что его, видите ли, попросили. Его попросили, а отказать он не мог. И некто... попал в реанимацию. А его начальник сказал, что проблема решаема. Вполне. У него есть сын, странный мальчик, его почему-то все не любят, особенно в чужом городе. И неплохо будет, если с ним кто-нибудь подружит...
Бабушка очень хорошо говорит. Складно и умно, почти как по телевизору.
И вот один мальчик начинает дружить с другим мальчиком, хотя ему этого совсем не хочется. Очень скоро мальчик решил, что ему всё это надоело. Он себя очень плохо чувствовал. Даже не из-за того, что ему приходилось дружить со странным мальчиком, а из-за того, что он чувствовал, что его предали...
Никто меня не предавал, — буркнул я.
А при чём здесь ты? — Бабушка затянулась. — Я не про тебя говорю, я говорю про одного мальчика. Мне продолжать или тебе неинтересно уже?
Интересно. Чуть-чуть...
И вот постепенно один мальчик начал думать, что неплохо бы от другого, странного, мальчика избавиться. На это было две причины. Во-первых, он с ужасом представлял, что ему придётся с кем-то постоянно водиться, а ему этого совсем не хотелось. Во-вторых, он задумал сделать это назло. Впрочем, вполне может быть, причин было и больше. Вполне может быть... Ну, это совсем неважно. Как оказалось, избавиться от странного мальчика можно довольно I
легко. Даже ничего особенного придумывать не нужно, всё будто само толкает под руку...
Ба, — я зевнул, — слушай, я устал немного и спать хочу. Давай ты мне потом эту историю доскажешь, а?
Да, конечно. — Бабушка затушила сигарету. — Мне всё равно пора уходить. Скоро твои родители придут, а я их не хочу видеть.
Бабушка встала.
А я на самом деле опять хотел спать. И уснул.
Я проснулся в третий раз и обнаружил — со мной на диване спит одетый Вырвиглаз, выглядел он мерзко: морда синяя, лысая, с красными пятнами, а в складках кожаной куртки застряло огромное количество мелких головастиков с лапками. От Вырвиглаза пахло тиной и рыбой.
Отличное пробуждение номер три. Да ладно, на самом деле отличное. Я дома. Всё кончилось.
Я вздохнул и попробовал почувствовать в себе пустоту, или обречённость, или жалость к себе из-за бездарно проходящей жизни, или какую-никакую тоску и печаль, или стыд за произошедшее.
Но ничего я не почувствовал, мне было хорошо и злобно. Сегодня, в это утро, всё не казалось мне ни
скучным, ни безрадостным. Даже будущее, даже оно было вполне удобоваримым.
Я поднялся. Ноги держали. Голова не качалась. Горизонт не заваливался. Я отправился умываться и долго умывался, а когда вернулся, Вырвиглаз уже открыл глаза. Дышал тяжело и надсадно.
Я тебя не ходил искать, — сразу же сообщил он. — Что мне, делать нечего? Я не жаба, по болотам прыгать.
Ничуть не сомневался.
А суета поднялась, — сказал с удовольствием Вырвиглаз. — Все искали. Даже экстрасенса хотели вызывать, да он, жаба, денег запросил. Вертолёт гоняли с утра до вечера, спелеологов вызывали — они в провалы опускались, теперь твоему папаше до конца жизни не расплатиться!
Вырвиглаз счастливо хохотнул.
А я им говорю, чего вы его ищете, ничего с ним не случилось, могу поспорить — специально всё это устроил, жаба...
Тут он увидел себя в зеркале, замолчал, затем принялся выковыривать из себя головастиков, головастики падали на пол.
Что, хмурое утро? — поинтересовался я.
Хмурее не бывает, — выдавил Вырвиглаз. — В батор вчера опять... не пошёл, пришлось вернуться на точку. А там уже все рассосались, одни коряги остались, знаешь, такие...
Вырвиглаз выразительно замолчал, снял с себя молодую мёртвую лягушку, посмотрел ей в глаза. В принцессу она не превратилась, Вырвиглаз вышвырнул её в окно.
Такие жабы... — Вырвиглаз выставил челюсть. — Короче, самый отстой, никакого ассортимента. Самые поганые девки во всём районе. Даже во всей области.
И ты, конечно, там был принцем? Все на тебя кинулись жестоко? Еле отбился?
Нет, — удивительно легко рассмеялся Вырвиглаз. — Никто на меня не кинулся, я Неуловимый Джо, видишь ли...
Вырвиглаз рассмеялся ещё громче, на пол упали последние лягушки. Он смеялся так легко и хорошо, что даже мне захотелось засмеяться.
Ну, я решил, если всё равно они все корявые, выберу любую — разницы-то нет. Отсчитал пять штук с правого края, а там какая-то дура в платье. Ты когда в последний раз видал метёлку в платье?
Никогда, — ответил я.
Это было неправдой. Сарапульцева всегда в платье ходит.
Вот и я никогда. Ну, думаю, дерёвня Шмырдяевка, село Свинопятое. Но делать уже нечего, познакомился. Угадай, как зовут?
Юля?
Вырвиглаз ответил просто взрывом хохота, видимо, я угадал.
Ну, мне что Юля, что Дуля, ты же знаешь. Но то, что Юля, — это ещё ничего. Она ещё со шрамом. С вот таким.
Вырвиглаз стянул на левой стороне лица кожу в кулак и продемонстрировал, какой у девушки шрам. Через всё лицо.
Ну, мне уже плевать, — Вырвиглаз вытер смеховые слёзы, — шрам так шрам, платье так платье. Говорю ей, ну что, клюшка, пойдём в детский садик? Ну, она помялась для порядка и согласилась, пошли мы в теремок...
В теремок?
Ну да, в теремок. Там, знаешь, всякие теремки в садике. Машины ещё из фанеры, короче, дребедень разная. Ну, мы идём, а шрам у неё блестит так в лунном свете...
Видимо, это обстоятельство здорово Вырвиглаза забавляло.
А в домике уже занято, какие-то алкаши бутылками гремят. Ну, думаю, фиг с ними, обойдёмся, в конце концов на воздухе тоже ничего. Пошли в кораблик, сели и давай целоваться. Не знаю, то ли на гвоздь она наткнулась, то ли комар, она, короче, как дёрнется! Я её и укусил.
В шею? — поинтересовался я.
Почему в шею, за губу. А она давай ныть. Я уже разозлился, ругаюсь, она расстроилась, захныкала громче. А я вдруг слышу, рядом кто-то разговаривает. Ну, мне почему-то почудилось, что менты. Я ей рот зажал и сам притаился. Так минут двадцать и просидели.
