Все вместе эти четверо были веселой и очень располагающей к себе маленькой компанией, и сердце Сесилии Мередит, должно быть, разрывалось от горя, когда она узнала, что должна их покинуть.
— Где бы каждый из вас хотел лежать на этом кладбище, если бы мы были методистами? — весело спросила Фейт.
Тема была затронута интересная — стоило ее обсудить.
— Выбор тут небольшой. Кладбище уже заполнено, — сказал Джерри. — Думаю, для себя я хотел бы тот уголок возле дороги. Мне было бы слышно, как проезжают запряженные лошади и как разговаривают прохожие.
— Я хотела бы лежать в той маленькой лощинке под плакучей березой, — задумчиво произнесла Уна. — На ней всегда столько птиц, и по утрам они распевают без удержу.
— Я выбрала бы уголок семьи Портеров — там так много детей похоронено. Мне веселее в большой компании, — заявила Фейт. — А ты, Карл, какое место бы выбрал?
— Я бы совсем не хотел, чтобы меня хоронили, — сказал Карл, — но уж если никак иначе нельзя, то я выбрал бы муравейник. Муравьи ужасно интересные.
— Какими удивительно хорошими были все люди, которые лежат в этих могилах, — заметила Уна, которая часто читала хвалебные эпитафии на надгробиях. — Похоже, на этом кладбище не похоронили ни одного плохого человека. Методисты, должно быть, все-таки лучше, чем пресвитериане.
— Может быть, методисты хоронят своих плохих прихожан так, как хоронят кошек, — предположил Карл. — Считают, что не стоит хлопот тащить их на кладбище.
— Чепуха! — заявила Фейт. — Люди, которые тут похоронены, были ничуть не лучше других. Но, если человек умер, надо говорить о нем только хорошее, а иначе он вернется с того света, и тогда тебя будет преследовать его призрак. Мне это тетушка Марта сказала. Я спросила у папы, правда ли это, а он только посмотрел куда-то сквозь меня и пробормотал: «Правда ли? Правда? Что есть правда? Что есть истина? Что есть истина, о насмешник Пилат?» Ну, я из этих его слов поняла, что это, должно быть, правда.
— Интересно, призрак мистера Алека Дейвиса стал бы преследовать меня, если бы я зашвырнул камень в ту урну на верхушке его памятника? — задумался Джерри.
— Миссис Дейвис стала бы, — хихикнула Фейт. — Она глядит на нас в церкви, как кошка на мышей. В прошлое воскресенье я скорчила рожу ее племяннику, а он скорчил рожу мне в ответ, и видели бы вы, как она на нас свирепо уставилась. Я уверена, что она дала ему оплеуху, как только они вышли из церкви. Миссис Эллиот предупреждала меня, что нам ни в коем случае нельзя ее обидеть, а то я бы и ей рожу скорчила!
— Говорят, Джем Блайт однажды показал ей язык, так она с тех пор ни разу не обратилась за помощью к его отцу, даже когда ее муж умирал, — сказал Джерри. — Интересно, какие они, эти Блайты?
— С виду они мне понравились, — заулыбалась Фейт. Дети священника случайно оказались на станции в тот час, когда юные Блайты вернулись на поезде из Авонлеи. — Особенно Джем.
— В школе говорят, что Уолтер — маменькин сынок, — заметил Джерри.
— Я в это не верю, — заявила Уна, которой Уолтер показался очень красивым и мужественным.
— Ну, во всяком случае, он пишет стихи. Получил в прошлом году на школьном конкурсе приз за стихотворение — мне Берти Шекспир Дрю рассказывал. Мать Берти считала, что приз должен был получить именно Берти — имя у него очень уж подходящее, но Берти говорит, что подходящее или неподходящее, а написать стихи он не смог бы даже ради спасения собственной жизни.
— Я думаю, мы познакомимся с ними поближе, как только они появятся в школе, — размышляла Фейт. — Надеюсь, обе девочки окажутся очень милыми. Большинство здешних девчонок мне не нравится. Даже с теми, которые с виду приятные, ужасно скучно. Но эти близняшки показались мне веселыми и общительными. Я думала, близнецы всегда похожи как две капли воды, а эти совсем разные. Рыженькая, на мой взгляд, особенно славная.
— Мне очень понравилась их мама, — сказала Уна с легким вздохом.
Уна завидовала каждому ребенку, у которого была мать. Ей было всего шесть лет, когда умерла ее собственная мама, но у нее оставались воспоминания, которые она хранила в душе, как самое драгоценное в жизни, — воспоминания о нежных и крепких объятиях в вечерние сумерки и о милых шалостях по утрам, о полных любви глазах, нежном голосе и прелестнейшем, беззаботном смехе.
— Говорят, она не похожа на других людей, — заметил Джерри.
— Это потому, что она до сих пор по-настоящему не стала взрослой — так миссис Эллиот говорит, — сказала Фейт.
— Да она даже выше ростом, чем сама миссис Эллиот!
— Ну да, разумеется, но вот внутри… миссис Эллиот говорит, что миссис Блайт внутренне осталась маленькой девочкой.
— Чем это здесь пахнет? — перебил Карл, принюхиваясь.
В следующую минуту все они почувствовали этот запах — совершенно восхитительный аромат, поднимавшийся в неподвижном вечернем воздухе из маленькой лесистой долины у основания холма, на котором стоял дом священника.
— У меня от этого запаха слюнки текут, — сказал Джерри.
— Мы сегодня ели только хлеб и патоку на ужин, а на обед было холодное «то же самое», — пробормотала Уна жалобно.
Тетушка Марта имела обыкновение варить в начале каждой недели большой кусок баранины, а затем подавать ее, холодную и жирную, изо дня в день, пока не кончится. Этому блюду Фейт в минуту вдохновения дала название «то же самое», под которым оно с тех пор всегда фигурировало в доме священника.
— Пойдем и посмотрим, откуда идет этот запах, — предложил Джерри.
Все четверо вскочили, прыжками пронеслись по лужайке, как игривые щенята, перелезли через изгородь и помчались вниз по обомшелому склону туда, куда манил их соблазнительный запах, становившийся все сильнее. Несколько минут спустя, совсем запыхавшиеся, они прибыли в святая святых Долины Радуг, где дети доктора в эту минуту собирались произнести молитву и приступить к еде.
Мередиты робко остановились. Уна пожалела, что они так опрометчиво бросились искать источник чудесного запаха. Но Ди Блайт оказалась, как всегда, на высоте положения и шагнула вперед с дружеской улыбкой.
— Я, кажется, знаю, кто вы, — сказала она. — Вы дети священника, да?
Фейт кивнула, на ее щеках появились ямочки.
— Мы почувствовали запах вашей жареной форели и заинтересовались, что бы это могло быть.
— Вы должны сесть с нами за стол и помочь съесть ее, — улыбнулась Ди.
— Может быть, вам самим мало, — возразил Джерри, бросив голодный взгляд на жестяную сковороду.
— Рыбы полно… будет по три штуки на каждого, — сказал Джем. — Садитесь.
Дополнительного приглашения не потребовалось. Все расселись на обомшелых камнях. Пир был веселым и долгим. Нэн и Ди, вероятно, умерли бы от ужаса, знай они о том, что было отлично известно Фейт и Уне, — у Карла в кармане курточки сидели два мышонка. Но Нэн и Ди так и не узнали об этом, так что неприятно им не было… Где можно познакомиться лучше, чем за обеденным столом? Когда исчезла последняя рыбка, дети доктора и дети священника уже были близкими друзьями и верными союзниками. Они всегда знали друг друга, и так будет впредь. Племя знающих Иосифа поняло, что встретило «своих».
Каждая из сторон изложила другой историю своего маленького прошлого. Дети священника услышали об Авонлее, Зеленых Мезонинах, о традициях Долины Радуг и о маленьком Доме Мечты на берегу гавани, где родился Джем. Дети доктора узнали о Мэйуотере, где до переезда в Глен жили Мередиты, о любимой одноглазой кукле Уны и о петухе Фейт.
Фейт всегда возмущалась, когда люди смеялись над тем, что ее домашний питомец — петух. Блайты понравились ей тем, что приняли это как нечто вполне естественное.
— На мой взгляд, такой красивый петух, как Адам, ничем не хуже собаки или кошки, — заявила она. — Если бы он был канарейкой, никто не удивлялся бы, что я его так люблю. Я сама вырастила его. Миссис Джонсон из Мэйуотера подарила его мне, когда он был еще совсем маленьким желтеньким цыпленочком. Всех его братьев и сестер загрызла ласка. Я назвала его в честь мужа миссис Джонсон. А куклы и котята мне никогда не нравились. Кошки ужасно коварные, а куклы — неживые.
— Кто живет в том сером доме на холме? — поинтересовался Джерри.
— Две сестры — мисс Розмари Уэст и мисс Эллен Уэст, — ответила Нэн. — Мы с Ди будем брать этим летом уроки музыки у мисс Розмари.
Уна смотрела на счастливиц двойняшек глазами, полными печали, слишком кроткой, чтобы ее можно было назвать завистью. О, если бы она тоже могла брать уроки музыки! Это было ее мечтой, одной из самых заветных. Но никому никогда не приходило в голову, что стоило бы учить ее музыке.
— Мисс Розмари такая милая и всегда так красиво одевается, — сказала Ди. — У нее волосы цвета свежих конфет из патоки, — добавила она печально. Ди, как ее мать в давние годы, никак не могла примириться со своими рыжими локонами.
