Она захлебывалась, давилась слезами, руки ее сжимались, как в судороге, и такое горе было во всем ее слабом, повисшем, как у подбитого воробья, теле, что Сергей Сергеич, не пытаясь больше что-либо понять, отвел ее домой.
Его удивил строгий вид брата, который встретил их у калитки.
— Я тебе сказал — не показываться в таком виде! — закричал он и схватил ее за руку. — Я сказал тебе — сидеть дома! Чего ты добиваешься? Ты не виновата, понятно? Быстро в кровать! — Потом обернулся к Сергею Сергеичу: — Глупая история… Что? Ты не знаешь? Поверь мне, глупая. И неприятная.
Это случилось во второй половине того дня, который так хорошо начался: проводы мамы, встреча с Адой, полет на велосипеде по темным, прохладным теням липовой аллеи.
После обеда, как и было договорено, Сашу ждали у скамеечки под сосной Нина, Света и Леня. Нина опробовала Светин велосипед и теперь держала его за руль, готовая в путь.
Леня тотчас же вручил Саше свой мужской — бестормозной, а сам потихоньку поехал на Сашином дамском.
— Ничего! — крикнул он, оглядываясь. — Вполне приличный ход.
— Садись на багажник, — сказал Саша Светлане.
— Лучше на раму, Саш. Я боюсь ехать сзади.
— Ну давай. — Он нагнул велосипед, Света, легенькая, пахнущая какими-то духами, прыгнула на раму. Поехали!
Нина и Леня были далеко впереди, и Саша не стал спешить за ними. Да и Светка попискивала:
— Не разгоняй, Саш! Сашка, я боюсь!
Дорожка мимо дач узенькая, хорошо прибитая, ехать было легко, если бы Светкины волосы не лезли в рот.
— Тьфу, Светка, я наелся твоих волос!
— Ну и как — вкусно?
— Чрезвычайно. Отведи голову влево.
— Ты очень командуешь.
— Ты же в моих руках. В прямом и переносном.
Навстречу грузно двигались знакомые пенсионеры — мужчины и женщины, и все умиленно кивали: «Здравствуй, здравствуй, Саша. Здравствуй, Светочка». Они не понимают, что можно просто так, безо всякой там любви, посадить на раму знакомую девчонку и ехать на озеро купаться. Даже Миша, милиционер, который всю жизнь, кажется, работает при поселке, и то, увидав их, понимающе ухмыльнулся: «Порядок, молодежь!» А сам-то старик, что ли? Ехидный парень.
Дорога пошла мимо завода и потом — мимо рабочих общежитий. У одного из домов лежала рыжая лохматая собака. Она подняла морду и лениво лайнула.
— Ой! — выдохнула Светка.
— Ничего! — сказал Саша и перестал вертеть педали, — Собак это раздражает. Не кинулась бы.
Но собака лайнула еще раз и не встала, отвернулась. Выехали на шоссе. Машина легко пошла под горку, колеса чуть чмокали, прилипая к раскаленному асфальту. Все было раскалено кругом и источало жар: смятая колесами трава у асфальта, канава, недавно вырытая вдоль шоссе, дымно-серые трубы, идущие по ее дну. Здесь было жарче, чем в поселке: город и город. И только тонкая, с белым пушком Светкина рука оставалась прохладной, и Саша, вертя руль и дотрагиваясь случайно до этой руки, каждый раз удивлялся. Обогнала грузовая машина, обдала жаром. Встречная легковушка тоже дохнула горячим бензиновым ветром. А слева, под горой, у самого шоссе, плескалось голубое, издали просто лазорево-голубое, озеро. Его уже было видно и слышно его праздничный шум — визг, всплески, музыку транзисторов. И не терпелось прыгнуть в эту тепловатую мутную прохладу, и плыть, и дышать влагой! Справа, по мостику над канавой, от последнего барака потянулась к озеру смешная цепочка: девочка лет восьми, в длинном платье, босая и в платочке, важная, как утка, вела за собой трех мальчишек мал мала меньше. Вот они вышли на шоссе. Саша видел, как их маленькие плоские ступни вдавливаются в горячий асфальт. Вдруг навстречу выкатился тяжелый грузовик, заняв половину шоссе. Девочка остановилась, и вся цепочка — тоже. Ребятишки были совсем рядом, и Саша видел их не то чумазые, не то загорелые безмятежные рожицы. Саша нажал на тормоз… Еще нажал… Велосипед даже не дрогнул. Без тормоза! Он же без тормоза!
Саша рванул руль направо, к обочине, к яме, но не успел и только почувствовал — не увидел, как что-то мягкое плюхнулось под колесо. Когда Саша вскочил, на асфальте лежал мальчик, и с его черной рожицы сбегал загар и проступала голубизна под глазами. Девочка в платочке и двое малышей стояли поодаль и испуганно глядели.
Саша стал поднимать почему-то тяжелое тельце, одетое в серые короткие штанишки, держащиеся на одной лямке. И испугался, как повисли маленькие руки и белая бритая голова запрокинулась на спину мальчика, а потом на плечо.
Саша понес было ребенка к бараку, но Светлана остановила:
— Что ты, надо в больницу! — и замахала руками, останавливая встречную машину, высоко груженную ящиками.
Шофер грузовика притормозил:
— Чего у вас тут?
— Мальчика вот надо в больницу, стукнулся головой об асфальт, — сказала Светлана.
Шофер оглянулся на пожилую женщину в кабине. Та протянула руки:
— А как же, как же, можно ли бросить? Давайте, — и открыла дверцу.
Светлана подала ей мальчика.
— Как он упал-то? — спросил шофер, включая газ.
— Велосипедом его сбило, — ответила Света.
И машина уехала. Вот и все.
Девочка в платочке и двое малышей все так же стояли у края шоссе. Светлана подняла велосипед.
— Садись, поехали, — сказала она. — Чего здесь стоять?
Саша разогнал машину и когда, далеко отъехав, оглянулся, опять увидел малышей и рядом с ними женщину в платке. Заслонив рукой глаза, она глядела ему вслед.
***
Саша ехал на велосипеде по кромке асфальта. Слева один за другим, тесня его, стояли грузовики. Справа, сразу за асфальтом, зияла канава, и где-то глубоко, в черной дыре, скользко ползли дымно-серые трубы. Воздух был вязким, желтым, как бывает, когда глядишь в желтое бутылочное стекло.
Саша ехал и чувствовал, что руль сам собой отклоняется вправо и колесо нет-нет да и вильнет к канаве, а потом выровняется. И спрыгнуть с велосипеда нельзя из-за этой ямы и грузовиков.
Но вот над канавой забрезжил деревянный трехдосочный мостик, и Саша обрадовался и заспешил к нему. А на мостик вышла коренастая женщина в платке. Заслонившись рукой, она глядела на Сашу. В светлых ее, почти белых глазах стоял ужас от чего-то, о чем он еще не знал. Саша проехал мимо и чуть оглянулся. Все так же заслонясь рукой, женщина смотрела ему вслед. Колесо вильнуло, Саша сильнее нажал на педали. Снова забрезжил трехдосочный мостик. И на нем также, подняв руку к глазам, стояла коренастая женщина и глядела на Сашу. Саша хотел что-то сказать ей, но вместо этого закричал. И проснулся.
В окно кухни бил желтоватый свет, какой бывает в час ровного, теплого заката. Воздух был редкий и уже с холодком. Велосипед — черный мужской бестормозной велосипед — стоял у стены, похожий на сотни, десятки сотен мужских велосипедов, не отмеченных номером, не имеющих особых примет. Только вот что без тормоза. Кто разрешает ездить без тормоза? Да еще сажать другого человека на раму!
Саша поднялся, достал из кожаной походной сумочки над багажником гаечный ключ, быстро снял заднее колесо. Потом и переднее. И руль тоже. Куски, на которые так легко распался опасный велосипед, унес в кладовку при кухне. Свою зеленую с разводами рубашку снял и бросил в бак для грязного белья. Потом подумал и заложил ее на самое дно, закопал под наволочки и полотенца. Надел старую клетчатую рубашку с короткими рукавами и вышел на улицу.
Папа Ира, согнувшись над столом, что-то высчитывал и писал быстро и увлеченно. Все было так же, как час назад, когда Саша вернулся после этого похода. Только тогда была одна ломота в костях, усталость, а страха не было. Теперь же был страх.
Саша, когда возвращался, думал сразу рассказать папе Ире, но тот был занят, и Саша прилег на кровать, ожидая, когда отец встанет из-за стола. И как-то сразу тяжело заснул. А теперь он вовсе не думал ничего рассказывать. Чем папа Ира поможет? Пустит время в обратную сторону, как киноленту? И вот уже велосипед отскакивает от этого мягкого, что остановило его, вот встает мальчик, вся цепочка гуськом, пятясь, отходит к мостику через канаву, а грузовик задним ходом скрывается за поворотом. О, как они со Светой далеко еще от мостика, как легко свернуть на обочину; сунуть ногу между передним колесом и вилкой, чтобы притормозить; да просто спрыгнуть — спрыгнуть и побежать, удерживая Светку, или и ей крикнуть: «Прыгай!»
А вдруг Светка… Саша быстро проходит мимо папы Иры, но тот даже не замечает его — последние дни, тяжелая пора!
В березовой роще под сосной никого нет. Но как только Саша подходит к скамеечке, из калитки выбегает Светлана, На ней свежее белое платье с кружевами. Ну и понятно: то платье все в пыли, может, даже порвано.
Светлана осматривает Сашу, вернее, его рубашку в клеточку и одобрительно кивает. Она тихая, бледная, глаза точно выцвели. Она хочет что-то сказать, но тут появляется Ленечка. Он спокоен, и губы его в масле: отобедал.
