Николай Печерский - Кеша и хитрый бог

«Плевать в меня будешь?»

«Не буду».

Бог опустил руку. Лицо его стало как будто немного добрее.

«Перекрестись, великий грешник!»

Кеша перекрестился.

«Молодец, — похвалил бог. — Дай тебе бог здоровья. Ну, а теперь прощай».

Бог поправил венчик над головой, оттолкнулся ногами от стожка и взмыл вверх. Заискрилось над тайгой небо, хлопнули вдалеке тяжелые божественные ворота, и все.

Но радовался Кеша рано. Прошло минут пять или десять, и бог снова был тут как тут. Бог приступил к делу без всяких проволочек. Сел рядом с Кешей и все тем же строгим, недовольным голосом сказал:

«Великий грешник Кеша, я решил дать тебе страшное, суровое испытание. — Посмотрел на Кешку темным, сумрачным взглядом и добавил: — Сегодня вечером ты сваришь вместе с Тоней кота Акинфия в котле».

У Кеши даже волосы дыбом стали.

«Разве котов можно варить?» — прошептал он.

«Не смей спорить с богом! — закричал бог. — Слово божье — закон. Ты принесешь мне кота Акинфия в жертву. Понял или не понял?»

«Понял», — ответил Кеша заплетающимся языком.

«Я верю тебе, великий грешник, и прощаю твои грехи, — сказал бог. — Сегодня твой отец извинится перед тобой. Но, если ты не выполнишь мое указание, пощады не жди. Я не прощу тебе этого, великий грешник».

Бог поднялся, затряс над головой кулаками…

«Громы и молнии! — закричал он. — Громы и молнии!»

Бог покричал еще немного, пригрозил Кеше напоследок кулаком и улетел, теперь уже насовсем…

Всю ночь мучили Кешу кошмары. Он стонал, звал на помощь отца и, кажется, плакал. Проснулся Кеша поздно. Оттого что он не выспался, у него болели и голова, и руки, и ноги. Но главное — у Кеши было противно и нудно на душе.

Привязался же к нему этот бог! Кеша начал вспоминать свой сон и в конце концов решил, что тут какая-то чушь. Мало чего может человеку присниться. В прошлом году, например, ему приснился козел. И как будто бы этот козел сидел на пеньке и наяривал на балалайке польку-бабочку.

Но и эти утешенья не помогли, и Кеша все равно чувствовал себя виноватым. Настоящий пионер даже во сне не будет креститься и поддакивать богу. Это уже точно!

И лучше всего, пожалуй, пойти сейчас и честно рассказать про все отцу — и про бога, и про церковь, и про кота Акинфия. Кеша поднялся с подушки, а потом вдруг вспомнил вчерашнюю порку и только вздохнул.

Но вставать все равно надо. Кеша забрал свой тулуп, подушку и, не ожидая ничего доброго, пошел в избу.

Отец Кеши уже сидел за столом и пил чай вприкуску.

— Ну что, барин, проснулся?

Кеша не ответил. Пошел в уголок, где висел на гвоздике жестяной рукомойник, и стал намыливать руки.

Мать никогда не вмешивалась в споры мужчин. Только посмотрела на Кешу теплым, ласковым взглядом и снова начала греметь чугунками в печке.

Кеша умылся и сел на свое место с краешка стола. Ни пить, ни есть ему не хотелось. Он откусил ломтик хлеба и проглотил так, всухомятку. Комочек этот покатился куда-то вниз и там вдруг застрял.

И, может быть, от этого, а может быть, совсем от другого, чему Кеша не мог подобрать сейчас названия, у него что-то перевернулось и глухо заныло в груди.

В чашку с чаем одна за другой, будто маленькие охотничьи дробинки, упали две слезы.

— Кешка, да ты что?

Отец притянул к себе упирающегося, протестующего Кешу и неумело прижал его к груди. И сразу на Кешу повеяло очень знакомым и близким — сырой рыбьей чешуей, ядреным байкальским ветром и солнцем. Тем, что всегда было связано у Кеши с простым, очень нужным, незаменимым для него словом — отец…

— Обиделся, да?

Кеша молчал.

— Ну, хватит, Кеша. У меня рубашка и так соленая… Нашел я эту шомполку, будь она неладна. В кладовке стояла…

Смущенный собственной нежностью, отец отслонился от Кеши и грубовато сказал:

— Мы с матерью уходим в море. Сам тут хозяйничай.

Вскоре отец и мать ушли, а Кеша, как и всегда, остался один. Он прибрал на скорую руку в избе, вымыл посуду, а потом сел к столу и задумался.

Конечно, легче всего отказаться от бога. Но зачем торопиться? Надо как следует подумать. Не гонят же его в шею!

Кеша стал сам себе задавать вопросы и сам на них отвечать.

«А скажи, Кеша, церковь на дне Байкала ты видел?»

«Ну, видел».

«А как предсказания бога — исполнились?»

«Какие предсказания?»

«А такие. Сначала тебя отец наказал, а потом простил. И тут, по-твоему, бог ни при чем? Чего же ты молчишь? Отвечай!»

«А что мне отвечать, если это совпадение. На свете еще и не такие совпадения бывают…»

«Нет, Кеша, ты про совпадения брось. Ты подумай, а потом уж говори».

«Что мне думать? Бога нет, вот и все».

«Так-то оно, Кеша, так, да, может, и не так…»

«Что ж, по-твоему, бог есть?»

«Я тебе, Кеша, точно сказать не могу. Шут его знает, есть он или нет. Но рисковать все же не советую. Ты возьми и поверь в него понарошку. Никто об этом не узнает. Трудно тебе, что ли?»

«Понарошку? Ну что ж, понарошку можно. Это мне раз плюнуть!»

«Ну что, уже поверил?»

«Понарошку поверил, а так — не поверил. Бога нет».

«Ох, и тяжелый же ты, Кеша, парень! Ну ладно, раз ты такой, давай рассуждать снова. Церковь на дне Байкала ты видел?»

Кеша вытер ладонью лоб, тупо посмотрел перед собой.

«Не могу я больше рассуждать. Хватит. И так упарился».

Кеша и в самом деле запутался и окончательно обалдел от разговоров с самим собой. Он выбрался из-за стола и пошел во двор. Тут у него немного отлегло от сердца и в голове посветлело. «Надо пойти к Тоне и поговорить с ней, — решил Кеша. — Что-нибудь она да понимает в этих божественных делах». Придет и легонько намекнет Тоне про бога, про свой сон и про то, что бог велел сварить им кота Акинфия. Ну и смеху же будет!

Кеша поправил капитанскую фуражку, запоясался потуже ремнем и, все еще раздумывая, стоит путать в это дело посторонних или не стоит, отправился к Тоне домой.

Тоня была в избе. Она стояла у плиты и мешала что-то в кастрюле длинной деревянной ложкой. По избе растекался сладкий пресноватый запах вареной рыбы и лаврового листа.

— Здравствуй, Тоня.

— Здравствуй, Кеша. Чего пришел?

— В гости. Знаешь, как скучно одному!

— Ну, скучно, так сиди. Сейчас я уху сварю.

Кеша сел на табуретку, поболтал ногами и, выждав удобный момент, весело хмыкнул.

— Ты чего смеешься? — спросила Тоня, пробуя уху.

— Ха-ха! Просто так.

— Просто так не смеются. Раз ты смеешься, так ты говори.

Тоня попробовала уху, пожевала губами, поглядела куда-то в угол, подумала малость и бросила в кастрюлю щепотку соли.

— Чего ж ты молчишь?

Кеша снова хихикнул и нетвердо сказал:

— Это я над сном своим смеюсь.

— Над каким сном?

— Да так, чепуха, в общем…

— Жалко тебе рассказать?

Кеша поломался еще немножко и рассказал Тоне про свой сон и про то, что бог приказал им сварить в котле кота Акинфия.

— Вот же умора! — заключил Кеша.

К великому удивлению Кеши, рассказ произвел на Тоню сильное впечатление. Бледная, с раскрытым ртом, она смотрела на Кешу и не дышала.

Кеша понял, что дело более серьезное, чем он предполагал, и сразу же перестал гримасничать и смеяться. Какой уж тут смех!

Но вот Тоня пришла кое-как в себя.

— Кеша, — прошептала она, — надо идти и рассказать все отцу Павлу.

— Какому еще Павлу?

— Ну Пашке. Разве забыл?

— Глупая ты, это ж сон. Мало чего может присниться! Если б я знал, так я б вообще тебе не говорил.

— Нет, Кеша, я не глупая. Ты, Кеша, не знаешь отца Павла. Он хороший. Он сказал, чтобы я молилась богу, и тогда бог отдаст моего папу.

— Чудачка! Разве это бог забрал твоего отца?

— Конечно, бог, — убежденно сказала Тоня. — Без бога даже волосинка с головы не упадет.

Тоня отодвинула кастрюлю с ухой на краешек плиты, пригладила на ощупь свою пирамидальную прическу и сказала:

— Ты, Кеша, как хочешь, а я пойду к отцу Павлу. Без отца Павла нельзя.

Кеша сделал вид, будто бы остался недоволен Тоней. Но в душе он был даже немножечко рад. Может, Пашка не такой уж и плохой и запретит им варить Акинфия. Пускай пойдет и узнает. Ноги от этого не отвалятся. И вообще, его дело сторона. Предупредил Тоню — и ладно. Какой теперь с него спрос?

Кеша с нетерпением ждал Тоню и думал, чем закончится вся эта история.

У Пашки Тоня была недолго. Пришла она хоть и грустная, но теперь уже спокойная и строгая, как монашка.

— Ха-ха! — наигранно засмеялся Кеша. — Что он тебе сказал?

— Ты, Кеша, не смейся. Отец Павел сказал — пути господни неисповедимы.

Кеша слабо разбирался в господних путях. Он сердито дернул плечом и сказал:

— Глупая ты, Тоня! Что ж, по-твоему, надо варить?

Тоня посмотрела на Кешу своими грустными ласковыми глазами и вздохнула:

— Я думаю, Кеша, надо варить…