Я успел еще услышать, как мамочка говорит своему Владко: — «Попрощайся с белочкой-красавицей». И Владко кричит: «До свидания, до свидания!»
Вот балда!
Впрочем, скорее бедняга.
А потом случилась такая история. Я сооружал водяную мельницу. Это у меня такая игра. Всегда, когда Йожо меня не видит, я строю на ручье водяные мельницы (он их разоряет, говорит, что они мешают рыбе). Делаю я, значит, свою мельницу, как вдруг является Владко и во все горло орет, стараясь перекрыть шум ручья: «Добрый день, ручеек!»
Я знаю, что до таких нежностей я не дорос умом. Но мне стало противно и почему-то стыдно, что мальчишка со всеми здоровается, а ему никто не отвечает. Мне почему-то вовсе не хочется ни с кем здороваться. Когда я знаю, что могу столкнуться с туристами, то лучше даю кругаля через крапиву, только бы с ними не поздороваться. А бедняга Владко, не жалея глотки, даже ручью кричит «добрый день».
Ну и вот, возьми я да и ответь ему вместо ручья. Вежливо так отвечаю: «Добрый день, Владко».
«Я вовсе не с тобой здороваюсь, — разозлился Владко. — Слышишь? Не с тобой!!»
Тут хватает он камень и запускает в мою уже совсем готовую мельницу. Я только-только успел отскочить.
Тогда я в три прыжка достиг берега. Владко я, конечно, поймал сразу, ведь он и бегать-то совсем не умеет. И вдруг я замечаю его мамочку. Сидит она на камне и плетет венок. Я оставил Владко в покое и пошел прочь. Только слышу, как он с ревом ей на меня ябедничает.
Пижон городской, братиславский! Тоже мне, любитель природы!
Я мотался по двору до самого вечера. Загнал кур, закрыл поросят и принялся под Марманцем ладить скамейку. Я, в общем-то, только доски носил и примерял к Марманцу, а забить ножки у меня еще не хватает силенок. Но лечь спать без ужина у меня тоже не хватило силы воли, и это стало для меня роковым.
«Я тебе покажу, — схватил меня отец, как только я вошел в кухню, — швырять камнями в наших дорогих гостей!»
Ну и ну, ужаснулся я. Швырять камнями! Это я-то швырял?
«Вымыть руки, — приказал отец, — и причесаться!»
Я хотел хотя бы доесть свой ужин, но отец уже не выпустил меня из рук и потащил в одиннадцатую комнату извиняться. Да только когда мы уже очутились там, я уперся. Я знал, что это я могу себе позволить. В присутствии туристов отец подзатыльников не дает. Я молчал и не издавал ни звука. Напрасно Владкина мамочка мне помогала: «Ну, что ты скажешь Владко?» — «Ничего не скажу!» — упирался я. Теперь-то я уж ничего не мог сказать, если даже хотел бы. А я и не хотел вовсе.
Владкина мамочка пошла к своим чемоданам, продолжая упаковывать вещи. Владко с победоносным видом сидел на постели, а его отец курил возле окна.
Вот так да! Дело принимало серьезный оборот. Мой отец не знал, что со мной делать. Мне и самому уже было противно, и я бы и сам себя с удовольствием отлупил. Но, как назло, я не мог выдавить ни слова.
В последнюю минуту отцу пришла в голову счастливая мысль. Он-то ведь меня хорошо знает. И знает, что я не могу говорить, но двигаться могу, даже когда вот так упрусь. Он подтолкнул меня и сказал:
«Подай-ка руку Владко! Мужчины мирятся, пожав друг другу руки, без долгих разговоров, они не бабы. Ну! Давай, за дружбу!»
Я сделал три неловких шага и подал Владко руку. Но он еще колебался, этот осел. Да только Владкин отец тоже подтолкнул своего наследника. Его отцу, наверное, хотелось, чтобы упаковка чемоданов прекратилась.
С того времени мы с Владко стали друзьями. Ха! Мне еще тогда и шоколадку дали. Можете сами ее лопать, ябеды несчастные!
На лестнице отец, конечно, отвесил мне подзатыльник. Да только мне все уже было безразлично.
Так началась наша дружба. Самые лучшие отношения у меня с Владко бывали те одиннадцать месяцев, когда я о нем ничего не знал и не слышал. Но первого августа к нам всегда приезжал розовый «Спартак».
Три дня Владо до невозможности действовал мне на нервы. Как в прошлом году и в позапрошлом. Все время он «обожал» природу. Он был просто вне себя от восторга.
Владо обожал природу, а его с первого взгляда начал обожать один пес, про которого я еще пока не рассказывал, да и сейчас не знаю, что о нем сказать. Я не знаю, как его зовут, чей он и что умеет. Однажды утром я нашел его скулящим от голода перед нашим домом. Мы его покормили, и он не захотел уходить. Страж и Бой первые поняли, что он глуп, как пень, и трудно дождаться, что он поумнеет. Поэтому ему сразу было все позволено. Даже есть с ними из одной миски, а на такое не решится никто в целом мире. Пес и спал-то, притулившись к Стражу. (Как-то раз одна расхрабрившаяся кошка рискнула сделать это, и от нее осталось мокрое место.) А в остальном этот пес был тих и скромен. А что ему еще остается? Если он и росточком невелик, и не взял ни умом, ни красотой.
Вот только наша мама не верит, что этот пес дурак. Она говорит, что дураки не бывают скромными. Но я этого не знаю.
Первого августа, как только пес увидел Владо, он словно одурел. Владо еще приветствовал горы и леса, а он уже улегся у его ног, морду положил на ботинок, что у собак, наверное, значит полное подчинение и рабство навечно.
Когда Владо закончил свои приветствия и заметил у своих ног пса, он побледнел, но сдвинуться с места не отважился. Я свистнул, подзывая собачонку, — как бы чего не приключилось и дорогие гости опять не повернули свой автомобиль и не удрали. Песик меня не послушался. Тогда Владо собрал всю свою волю в кулак и сладким голосом сказал собаке несколько слов. Я даже перепугался, как бы пес не растаял на месте от счастья. Он вился у Владо между ног, подавал по очереди свои нескладные лапы, тоненько повизгивал и пытался облизать его руку. Ничего подобного я в жизни не видел. И наверное, не только я. Весь дом молча смотрел на эти проявления счастья и любви, пока Владо не возгордился окончательно. Я был настолько ошеломлен, что даже спросил, не его ли это собака. Вот уж действительно дурацкий вопрос. Как бы мог этот несчастный пес добраться пешком сюда из Братиславы!
С того дня пес не оставлял Владо даже ночью. Только спал он перед его дверями, потому что в комнату собаку не впускали. (И это понятно: у него было полно блох.) Целый день они играли вместе. Владо учил его всяким штучкам и вообще делал с ним все, что хотел. Я просто не мог себе представить, что будет с собакой, когда Владо уедет. Наверное, он пешком пустится в Братиславу по следам розового «Спартака». И где-нибудь на шоссе трагически погибнет.
Но напрасно я ломал себе голову. Все получилось совсем по-другому.
Мы играли в зарослях лопуха. И все собаки, конечно, с нами. Сначала мы хотели, чтобы собаки были разбойниками, а мы их преследователями. Но ничего из этого не вышло. У собак не разбойничий характер. Пришлось нам превращаться в разбойников, потому что собаки даже прятаться не умеют. Когда мы их настигали, они останавливались, поджидая нас, и игре был конец.
Тогда мы созвали всех собак вместе и объяснили им, что мы будем бандитами, а они полицейскими. Сенбернары всё поняли, а этот пришлый шустрик все рвался к своему Владко. Я хлопнул его по лапкам и крикнул, что мы настоящие бандиты и что собаки должны ловить нас по-настоящему, если не хотят, чтоб мы их всех перестреляли из рогаток.
— Меня догоняй, меня, балда, — закричал я ему, — если уж своего Владо ты так любишь! Оставь свою любовь на потом!
Договорившись, мы с дикими воплями пустились наутек. Собаки с лаем за нами. Я петлял «по прерии» до тех пор, пока сенбернары меня не поймали. Они навалились на меня, прижали к земле, и я стал пленником. Когда они наконец перестали сопеть мне в уши, я услыхал, как Владо всхлипывает и ругается. Он показал мне ногу с отпечатками тонких зубов. Крови не было.
— Цапнул меня, свинья! — кричал он злобно.
Пес стоял рядом, ничего не понимая, совершенно окаменев.
Черт побери, таких идиотов мы любим! Да будь моя воля, я бы дал ему что есть силы по уху!
— Да брось ты, — сказал я Владо вежливо; хотя он теперь и не ябедничает, но осторожность не помешает. — Ничего особенного он тебе не сделал. Настоящие полицейские тебе бы не так надавали!
Но к игре мы интерес уже потеряли и пошли домой. Мы трое — нормально, а этот нудный Владо — прихрамывая. Его верный пес был опечален, что господин его не замечает. Хорошо еще, что он не ругал его. И не бил.
«Не такой уж все-таки Владо мелкий человечишка, как мне казалось, — подумал я. — Пес его конечно немного разозлил, но с него все быстро сошло».
Да только я здорово просчитался.
После обеда Владо вышел из столовой, будто на прогулку. Псина в двух метрах за ним; он вертел хвостом, переминался с лапки на лапку и всячески подлизывался.
Около ледника Владо обернулся к нему.
— Ну что ты, дурашка! — сказал он своему приятелю нежным голосом. — Чего не подходишь? Посмотри, что я тебе принес!
Пес, вне себя от счастья, подбежал. Но в ту же секунду, жалобно взвыв, пустился наутек. Он стукнулся головой о ледник и повалился на землю в страшных корчах. Зарывшись головой в траву, он бил по ней лапами и плакал, как человек. Я мгновенно подскочил к нему и увидел, что вся голова у него в чем-то красном. Нет, это была не кровь. А красный перец! Наш собственный красный перец из наших перечниц в столовой!
