Мы с Андреем уже собрались на пастбище, чтобы сменить Митьку и Вовку, как к лагерю верхом на пегой лошади подъехал рослый носатый парень из Владычинского колхоза.
— Где ваш старшой? — строго спросил он.
— Должно быть, на пастбище… с телятами, — ответил Андрей.
— Нет его нигде… Спрятался он с перепугу, что ли? Может, в палатке отсиживается? Ну-ка пошарьте…
Мы с Андреем заглянули в палатку, она была пуста, и спросили парня, что случилось.
— А потрава там… Ваши телята у нас семенной ячмень пожрали. Мы девять телят захватили. — Парень дёрнул поводья и повернул лошадь в сторону нашего колхоза. — Поеду до вашего начальства… Вот уж теперь переполох будет!
Переглянувшись с Андреем, мы побежали к месту происшествия.
Это было неблизко, километра за два, где поля соседнего с нами Владычинского колхоза узким клином вдавались в наши земельные угодья.
— Ну и Митька! Вон в какую даль его шарахнуло! — удивился Андрей.
У изрядно помятого и пощипанного участка с сортовым ячменём толпились владычинские колхозники.
Девять наших телят с накинутыми на шеи верёвками были привязаны к раскидистой берёзе, росшей на краю семенного участка. Среди них находился и Черныш. Остальные телята паслись в редком осиннике под присмотром Вовки. Среди колхозников, размазывая по щекам слёзы, метался Митька и, умоляя, хватал их за руки:
— Дяденьки, отпустите телят! Мне же дедушка Авдей голову за них снимет…
— Нельзя, малый, нельзя! — хмуро отмахивался бригадир семенного участка. — Потрава сделана, урон нам нанесен… Пока убытков не покроете — телят под залогом держать положено.
— Это всё Черныш, — скулил Митька, кивая на бычка, который, натянув верёвку, невозмутимо тянулся к стеблям ячменя. — Заводила он и сластёна… Никого не слушает. Прёт и прёт на посевы. А потом и туман утром… Ни зги не видать было.
— И зачем таких несмышлёнышей в пастухи посылают? — сочувственно заметил пожилой колхозник. — С телятами управиться не могут.
— А где старший пастух? Где начальство колхозное? — спросил бригадир, поглядывая в сторону нашего колхоза. — Пора бы и акт на потраву составлять…
Наконец к посевам, сопровождаемые парнем на пегой лошади, подъехали на рессорной тележке тётя Катя и дед Авдей.
Митька бросился было к старшему пастуху и принялся жаловаться на придурка Черныша, который сманил телят на посевы.
Но дед не стал его слушать.
Он резво соскочил с задника телеги и, путаясь в полах длинного брезентового плаща, подбежал к делянке, кинул взгляд на свежевытоптанные посевы, на телят, привязанных к берёзе, потом шлёпнул ладонями по полам плаща и накинулся на подпасков:
— И что вы только нагородили? Я ли вас не учил, как пасти надо! Зачем телят из леса выпустили? Зачем к посевам подогнали? Ах вы обормоты, недоноски, саранча зеленая!..
От такой затейливой брани мы все опешили, а Андрей начал даже заикаться:
— Дедушка, но я… но мы… Мы же ничего…
Андрей, видимо, хотел сказать, что он и я телят сегодня ещё не пасли, о потраве ничего не знали, но Авдей быстро перебил его.
— Ну вот вам, полюбуйтесь, — всплеснул он руками и обратился к взрослым: — Я не я, и лошадь не моя. Ушёл на часок по делу, а они тут напортачили и в кусты. — Взъерошенный, как драчливый петух, он шагнул к Митьке и схватил его за плечо. — Отвечай, паршивец! Кого я оставил стадо пасти? Какой вам наказ дал?
Вздрогнув, Митька попятился назад, потом, не глядя на меня с Андреем, с трудом выдавил:
— Мы… мы все вместе пасли… Да вот… зазевались…
— Да ты что! — кинулся я к Митьке. — Тень на плетень наводишь…
Но Авдей, замахав руками, не дал договорить и мне:
— И кого только в помощники мне навязали! Детский сад, глупыши, малявки какие-то… Морока с ними, а не пастьба.
— Кто ж тебе их навязывал? — заметила тётя Катя. — Сам отбирал — справных да резвых. И обучал сам. Выходит, с тебя и спрос.
— Значит, обмишурился, недоглядел, — развёл руками Авдей. — Придётся, видно, новых помощников подбирать.
— Ладно, дорогие соседушки, — оборвал его владычинский бригадир. — Кто виноват — стар или мал, вы потом у себя разберётесь. А пока суд да дело — надо о потраве подумать, акт составить.
— Правильно, — согласилась с ним тётя Катя. — От потравы мы не отказываемся — дело очевидное. Убытки вам, конечно, возместим, только телят отпустите. — И, обратившись к Авдею, сказала, что на днях состоится собрание животноводов. — Вот вы нам толком тогда и объясните насчёт потравы.
— Да уж доложу, всё чин по чину, — кивнул: Авдей. — Выведу огарков на чистую воду.
Собрание животноводов должно было состояться в воскресенье, в красном уголке фермы.
Из объявления, повешенного на дверях пожарного сарая, мы узнали, что речь пойдёт о кормах и пастбищах, об удоях и привесах, о пастухах и доярках.
После потравы владычинского участка с ячменём в колхозе стали поговаривать, что напрасно правление доверило пасти телят пионерам, что мальчишки подвели бывалого пастуха Авдея, накликали на него беду. И вообще, мол, не доросли мы ещё до пастухов, рано нас допускать к колхозному стаду.
— Оконфузились вы, ребятки, — упрекнула нас с Андреем Вовкина бабушка, встретив на улице. — И вы и дружки ваши. Определили вас на лето к золотому человеку, на хороший приработок, а вы самовольничать стали, озоровать, потраву допустили. Жалуется на вас дед Авдей. Придётся, говорит, отставить вас от телят.
Я принялся доказывать, что всё это неправда, одни пустые выдумки пастуха, но бабка только отмахнулась: дед Авдей человек достойный, уважаемый и незачем возводить на него всякую напраслину.
— Это ещё полбеды, что вас с Андрюхой из пастухов вытурят, — продолжала бабка. — А вот Вовке моему да Митьке каково? Я старенькая, крючком согнулась — кто меня прокормит? А у Митьки мамаша хворая, из больницы не выходит, сестрёнки мал мала меньше. Только на его пастушеских приработках и дом держится.
Потом нас встретила Зина Лобачёва и принялась упрекать, что мы не следим за телятами, травим колхозные посевы. Что же мы скажем теперь на собрании?
И неужели пионерам придётся краснеть за нашу пастушескую работу?
Помолчав, мы рассказали Зине о своих наблюдениях над Авдеем, о подслушанном разговоре деда с Митькой. И зачем только такому человеку стадо доверили?
— Ой, ребята! — всполошилась Зина. — Так надо же его на чистую воду вывести, рассказать обо всём.
— Думаешь, это так просто… — вздохнул Андрей. — Пришёл на собрание и рассказал. Авдей, он как уж, скользкий, его легко не ухватишь. Сразу всю вину на других свалит.
— Что ж делать-то?
— А надо глаз с него не спускать. И такое выследить, чтобы он уже не выкрутился. И главное, Митьку с Вовкой от него оторвать, на свою сторону перетянуть.
Удручённые, мы вернулись в лагерь и, встретив Митьку с Вовкой, сказали им, что нас, судя по всему, выгонят из подпасков. Выгонят с треском, с недоброй славой, как ловкачей и жуликов.
А чтобы этого не случилось, надо действовать: заявиться всем сообща на собрание, рассказать о всех проделках Авдея и вывести его на чистую воду.
— Не надо, ребята, — жалобно попросил Митька. — Помолчим лучше.
— Зачем же молчать? — удивился Андрей. — Вам же с Вовкой хуже будет… А скажете правду, как Авдей заставлял вас телят посевами подкармливать, всё и прояснится.
— Кто заставлял? — взъерепенился Митька. — Ты на деда не бреши!
— А твой разговор с ним? — напомнил Андрей. — Ночью тогда, у костра… Мы с Петькой всё слышали.
Опешив, Митька насупился, опустил голову. Потом, тяжело вздохнув, заговорил о том, что всё же Авдея надо бы пожалеть. У него сейчас самое удачное время — телята хорошо прибавляют в весе, в колхозе довольны его работой, и он рассчитывает на солидную премию. А из этой премии перепадёт не только деду, но и всем пастушатам…
— Ничего себе премия! — усмехнулся Андрей. — За счёт чужих посевов…
— Так дед Авдей теперь осознал вроде… — продолжал Митька. — Говорит, бес его попутал… Больше он к посевам ни одного телка не допустит. Ему бы сейчас только сухим из воды выбраться. — Он вдруг умоляюще заглянул нам в глаза: — Ну, ребята… Ну что нам стоит выручить его? Скажем, что по глупости посевы потравили. По неопытности. Мол, дедушкин наказ самовольно нарушили. Ну поругают нас, пожурят — и все дела. И деда никто не осудит…
— Значит, ври гуще, бреши почём зря? — перебил я Митьку. — Это кто ж тебя обучил этому? Дед Авдей, что ли?..
Митька молчал.
— А как он обучал-то тебя? — осторожно спросил Андрей. — Рукам воли не давал?.. Может, угрожал чем?
Митька продолжал молчать.
— Заколодило, значит… И сказать нечего, — бросил я ему в лицо. — Так вот знай: врать мы не обучены. И молчать на собрании не будем. Как всё было, так и скажем.
