на самом краю обрыва. Толкаешься и летишь над карьером; и назад.
— У-у-ух-х-х, — полетел Марио, его очередь. Бритая макушка отсвечивает на солнце. Марио недавно болел, а его мать думает, что все болезни — в волосах. Вот и побрила наголо. У него оказалась неожиданно красивая форма головы, ему идёт.
После него летит светловолосый Петер.
А я не буду. Больно надо.
Нет, я не трус. Просто не люблю это, не понимаю. Зачем бессмысленно рисковать. Если бы войти в горящий дом спасать человека — это да. А так…
И потом, как я могу быть уверен, что канат не порвётся или что ветка не обломится? Вон как трещит!
А за свои руки, пожалуй, я отвечаю. У меня сильные.
Вдруг Марио оглушительно свистит, но уже поздно — полицейский хватает первого, кто подвернулся: меня.
— Что это вы тут, а?! Свихнулись совсем! Это всё ты, всё ты их учишь своим штукам!
…Конечно, я, больше некому. Терпеть он меня не может, вот что.
— Доминик, беги! — кричит Шмулик. Они-то уже далеко, особенно Петер.
Но я не бегу. Я смотрю мимо полицейского с самым идиотским видом, на какой способен, и мычу:
— Да тут все… Все летают. И мы… А чего такого… А Петер не летал вовсе, просто смотрел.
Мне ничего не будет. А вот Петеру мало не покажется: полицейский — его отец.
— Спилю этот сук к чёртовой пр-р-рабабушке! — грохочет он.
Ну да, ну да, киваю я, стараюсь казаться меньше и безобиднее. Дожидаюсь, пока они убегут подальше. И как только отец Петера теряет бдительность, я резко бодаю его затылком в подбородок, он на миг ослабляет хватку — и привет! Никогда, никогда этому коротышке-полицейскому не догнать Доминика!
* * *
…Я нахожу их в городе, болтаются на рынке. У Марио сегодня есть деньги, он заработал утром и теперь угощает всех горячими вафлями. Деньги отдают Петеру, и пока он солидно платит за вафли, Марио успевает стянуть ещё и пирог с мясом.
С ними ошивается незнакомый парень в тельняшке. Новенький. Откуда взялся?
— Доминик! — первым замечает меня Шмулик. — Как ты? Сбежал?
— Чего сразу-то не свалил? — ухмыляется Марио. — Все утекли, а ты остался. Я же свистел!
Похоже, они не понимают, что я просто дал им возможность убежать!
— Чего он сказал-то? — хмуро спрашивает Петер.
— Сказал, что пустит тебя на котлеты, — мстительно говорю я. — И ещё сказал, что спилит этот сук к чёртовой прабабушке.
— А ты что?
— А я сказал: если спилят тарзанку, так мы на колокольню будем лазать всё равно!
— На колокольню! — вдруг загораются глаза у лысого Марио. — Вот это мысль!
Чёрт дёрнул меня за язык. Мы дожёвываем пирог (мне всё же достаётся кусочек) и дружно тащимся на колокольню. Она стоит на главной площади, прямо напротив ратуши. Нарядная, будто кремовый торт.
Но если нырнуть в арку, колокольня открывается с другой стороны. Там, где из-под слезающей штукатурки показались выбитые кирпичи. По этой стене можно залезть довольно высоко…
Я легко добираюсь до первого карниза, касаюсь его рукой — всё, достал! — и прыгаю вниз. Невысоко, метра два тут.
— А чего дальше-то не стал? — спрашивает новенький. Нацепил тельняшку и воображает себя матросом. — Мог бы подтянуться за карниз и спокойно дальше лезть. Боишься, что ли?
Сговорились прямо.
— Не боюсь я. Не хочу просто.
Скучно мне с ними, надоели. А Матрос наседает, прямо нарывается: боишься, да?
— Да не хочет он! Он не трус! — выкрикивает маленький Шмулик. Вот тут он и схлопочет у меня по чёрному кудрявому затылку, мне не требуются адвокаты!
Матрос откровенно наседает, а я отхожу. Назад. Вот придурок, драться ему хочется, видите ли! А мне вот не хочется! Он сплёвывает:
— Вот не думал, что на вашем берегу все такие. Кисейные барышни.
Ого, книжный мальчик: кисейные барышни. Наши так не говорят! Наши… Наши — это вот Марио. Глаза наливаются горячим, и он бросается на Матроса, они катаются по земле…
А я стою как дурак. Я просто не хотел драться. А эти двое хотели. Чего вот я теперь должен!
Встали, отряхиваются. Марио смотрит на меня презрительно. Он почти всегда так смотрит на меня: думает, что я и правда трус. А жалко: мне кажется, мы с ним похожи. Только мы двое работаем по утрам.
Этот, в тельняшке, уцепился за выбоины в стене и лезет на колокольню. Ну-ну, посмотрим. Это только кажется просто, тут надо знать… Я подсаживаю маленького Шмулика, подпихиваю его босую ногу — давай же, лезь! И он оказывается даже выше Матроса. Ещё чуть-чуть, и он достанет до карниза!
— Самуэль!! — вдруг раздаётся истошный визг аптекаря, отца Шмулика. — Слезай немедленно!
И чего он не в аптеке своей, почему мы сегодня натыкаемся на отцов? Странный какой-то день. Мы скатываемся со стены, летим со Шмуликом прочь, дворами и подворотнями и, только вылетев к реке, переводим дух.
— Чего тебе будет? — спрашиваю его.
— Ничего, — улыбается Шмулик. Надо же, Самуэль — какое у него имя оказалось серьёзное. — Ничего, он так только кричит.
Нас догоняют остальные. Матрос ещё пытается задирать меня, но его не поддерживают. Меня никогда не будут особо дразнить. Вообще-то я знаю, что они терпят меня только по одной причине. Ну и пусть.
— Оставь его в покое, — говорит Петер. Матрос пожимает плечами.
И тут я лениво спрашиваю:
— Ну что? Кто сегодня? Двое. Могу только двоих, мне и так попало в прошлый раз.
Марио отходит. Он занят сегодня вечером — работает;