– Замолчи, а то в рожу дам! – заорал Митька и, ломая кусты, об ветви царапая лицо, бросился бежать вдоль берега. Его рубаха белым пятном мелькнула на мосту и сразу пропала, растворилась в чернильной тени дома.
Стёпка немного постоял у окна, за которым всё ещё бесились трясуны-сектанты, и тоже подошёл к мостику. Поравнявшись с Митькиным домом, негромко окликнул:
– Лесник!
Было слышно, как за спиной тревожно вполголоса переговаривались высокие ели да на смутно белеющем посередине огорода пугале трепетала ветошь.
– Эй, Митька!
Никакого ответа. Тишина.
– Лови сам филина, – негромко сказал Стёпка и, вытащив из-за пазухи разобранный силок, швырнул в воронье пугало, крестом растопырившее руки-палки.
– О чём думаешь? – утром сказала мать. – В школу опоздаешь, горе моё луковое.
Митька взял с лавки портфель и направился к двери.
– Книжки на столе забыл, – напомнила мать. – Что с тобой нынче?
«Сказать, что ли?» – подумал Митька. Но опять ничего не сказал. Не потому, что боялся матери. После того, как он вечером увидел мать на старой мельнице, он всю ночь не спал. Слышал, как она вернулась, как тихонько разделась и легла спать. Ему ничего не хотелось спрашивать, знать. Он лежал на печке и смотрел в потолок. Ему было страшно. Когда перед глазами возникала картина моления, он стонал, скрипел зубами, стараясь отогнать мрачные образы. Он ещё не решил, как будет относиться к матери. Он замкнулся в себе и молча страдал.
– Ты, часом, не заболел, сынок? – спросила мать.
– Здоровый я.
– Молчишь… Обидела?
– Вот ещё!
Митька потоптался на пороге и, не глядя на мать, спросил:
– Книжка тут у меня библиотечная на полке лежала… Куда заховала?
– Не помню, сынок. – Мать отвела глаза в сторону. – Ты больше не приноси домой книжки… Ну их.
– Не приносить? – опешил Митька. – А что же я читать буду?
– Другие книжки… Хорошие.
– Библию?! – крикнул Митька. – Не буду я твои книжки читать! Верни мою… или давай тогда деньги… В десятикратном размере надо платить.
– Где я возьму?
Митька толкнул плечом дверь и вышел. В школу он не пойдёт. Вера Павловна прогонит. А потом, он уроки не выучил. Даже в портфель не заглядывал. На речке тоже делать нечего. Чего доброго, рыбака повстречает… Вот так рыбак! Колдун…
Митька и не заметил, как вышел к околице села. Свернув с тропинки, направился к Козьему Лугу. Он бросил портфель на траву, сел на него. Сзади к нему подобрался белолобый телёнок и, шумно вздохнув над ухом, боднул в плечо.
Митька встал, поднял портфель и отправился в село. Долго бродил по улицам, старательно обходя школу. Зашёл в сельмаг, потолкался среди людей. Посидел на крыльце, надеясь, что подойдёт дед Андрон. Но дед не шёл: рано.
Митька услышал, как в школе прозвенел последний звонок. Спрятался за забором. Ребята, гогоча, словно гуси, быстрыми ручейками разбежались по улицам. К своему дому с полевой сумкой на плече прошествовал Тритон-Харитон. Митька хотел его окликнуть, но, вспомнив про мельницу, прикусил язык. Подождал, пока Стёпка не свернул в свой переулок, а потом взял да и пошёл в школу. Коридор непривычно пустой. За дверями не слышно голосов, скрипа парт. На полу валяются бумажки, раздавленный мел.
Проходя мимо учительской, Митька заметил, что дверь неплотно затворена, из щели на пол падала узкая жёлтая полоса, потянул за ручку, – дверь заскрипела, и он переступил порог. Знакомый строгий вид учительской: на длинном столе высокие стопки тетрадей, свёрнутые в трубки карты, на высоких шкафах поблёскивали приборы по физике. У окна сидела учительница географии – Вера Павловна. Тёмные, гладкие волосы были зачёсаны за уши и блестели. Она что-то быстро записывала в журнал.
С учительницей Митьке не о чем разговаривать. Он хотел тихонько выскользнуть за дверь, но тут Вера Павловна обернулась. Лицо хмурое, озабоченное.
– Это ты? — спросила она.
«А то кто же? – подумал Митька. – Будто не видит». А вслух сказал:
– Понятно. Я.
– Гуляешь? – Вера Павловна заглянула в журнал. – Две двойки по географии… Двойка по дисциплине. И один прогул. Не много ли?
– Много, – сказал Митька.
– Почему мать в школу не пришла?
– Есть ей время по школам бегать, – ответил Митька, дерзко глядя на учительницу. – У неё свои дела…
– Каким ты тоном со мной разговариваешь?
– Обыкновенным.
– А ну, вынь руки из карманов! – приказала учительница.
Митька нехотя повиновался. Учительница стала долго и сердито отчитывать, но он не слушал её. Подпирая плечом стену, смотрел на большой глобус, что стоял на подоконнике. Тихий океан на глобусе блестел, будто его салом смазали. «А что сказал бог про воду? – вдруг подумал Митька и вспомнил: «Да будет вода, и стала вода…» Вот что сказал бог».
Когда учительница снова повернулась к нему спиной, Митька попятился к двери.
– Да… А что ты у меня спросить хотел? – Вера Павловна захлопнула журнал и поднялась со стула.
– Я так… Шёл мимо, – сказал Митька и пулей выскочил за дверь…
Стёпка сидел на крыльце своего дома и запыживал в гильзы газетную бумагу. Вихры мотались перед глазами, к носу пристали чёрные порошинки. Три готовых патрона лежали рядом. На Митьку Тритон-Харитон даже не посмотрел.
– Полегче колоти, – сказал Митька, – а то жахнет – без пальцев останешься.
Стёпка ничего не ответил, но колотить ладошкой по палке стал потише.
На жердине палисадника сидел скворец и уныло косил круглым глазом на Митьку. Скучно скворцу. Осень на дворе. Пора в путь-дорогу собираться… Из амбара выскочила белая курица и суматошно закудахтала, извещая мир о том, что благополучно снесла яйцо.
– Бате патроны готовишь? – спросил Митька. – На глухарей?
Стёпка положил готовый патрон с другими, взял пустую гильзу, меркой поддел из коробки чёрного пороху, запыжил войлочным пыжом, потом этой же меркой насыпал крупной дроби.
– Я тоже умею… – сказал Митька. – Когда батя пойдёт на охоту?
– Для себя готовлю, – ответил Тритон-Харитон. – Я и без бати могу за милую душу охотиться… Не впервой.
Стёпка наконец соизволил взглянуть на Митьку.
– На камне кверху пузом лежал?
– А тебе что, завидно?
Тритон-Харитон бросил палку в коробку с охотничьим хозяйством, сдул с ладоней порох.
– Сан Саныч спрашивал, где ты… Вот увидишь, домой придёт.
Митьке не хотелось на эту тему распространяться. Он присел рядом на ступеньку и сказал:
– Жди, так и даст тебе батя ружьё!
– Даст, – уверенно сказал Стёпка. – Знаешь, как я здорово стреляю? Могу с лёту крякушу срезать.
Митька ухмыльнулся: мол, ври-ври…
– Мне батя раз дал выстрелить на озере: шпок – и утка!
– Шпок – и мимо! – сказал Митька. – Ты даже в небо-то не попадёшь… А то: шпок – и утка!
Стёпка заёрзал на ступеньке, засопел. Светлые глаза его сузились, как у кошки. Митька знал, что Тритон-Харитон не врёт, но такое уж у него сегодня скверное настроение было. Хотелось, позлить приятеля.
– Вру? – спросил Стёпка.
– Врёшь, – сказал Митька и на всякий случай отодвинулся.
Стёпка поднялся и направился в сени. Через минуту вышел с охотничьим ружьём. Разломил его пополам, вложил патрон и стал озираться: во что бы пальнуть.
– А батя? – спросил Митька.
– В поселковом.
– Может, в лес?
– И здесь хорошо…
– Услышат! – всполошился Митька. – Попадёт.
– Тебе-то что? Мне ведь попадёт… – усмехнулся Стёпка. – Полезем на чердак. Там никто не увидит.
По лестнице забрались на чердак. Тут было темно и пыльно. Пахло кошками и прелой кожей. Единственное круглое окошко было высоко. Пододвинули ящик с каким- то хламом. Сначала в окошко посмотрел Стёпка, но никакой цели не обнаружил. Митька тоже долго вертел головой: ничего подходящего. Одни крыши. Ага, есть цель! Метрах в двадцати на кирпичной трубе стояло закоптевшее ведро.
– Ишь кто-то додумался! – сказал Митька. – Ведро взгромоздили.
– Это чтобы тяга лучше была.
– Весь вид портит, – сказал Митька. – Пали в ведро!
Стёпка просунул в окошко двустволку и, прижавшись щекой к прикладу, стал целиться. Митька весь напрягся, ожидая выстрела, даже глаза закрыл. Наконец оглушительно бабахнуло. Что-то затрещало, загрохотало. С потолка посыпались на голову щепки, едко запахло порохом. Митька открыл глаза: Стёпки на ящиках не было. Он с двустволкой в руках стоял на коленях возле опрокинутого ящика.
– Чего это ты свалился? – удивился Митька.
– Пороху, видно, переложил… – сказал Стёпка, морщась и потирая плечо. – Ну и двинуло!
– Попал?
Стёпка ничего не ответил. Митька перевернул ящик, осторожно взобрался на него и выглянул из окошка. На кирпичной трубе ведра не было.
– Ну как? – спросил Тритон-Харитон.
