– Пока не поздно, мы должны очень серьезно подумать о досуге наших детей. Об их интересах и увлечениях. И еще. Убытки, нанесенные стройке, должны быть возмещены. Это сделают родители, дети которых принимали участие в уничтожении материальных ценностей.
На площадке воцарилась тишина. Родители сидели хмурые, озабоченные.
– Вот так подразнили сторожа, – уныло произнес – Алька. – Ух, и будет мне!
– Не умирай раньше времени, – буркнул кто-то. – Слушай, вон Яшкина мать что-то говорит.
– Я не согласна с такой мерой, чтобы родители возмещали убытки. Нужно еще доказать, что это дети изломали ваши, как их там, – материальные ценности, а не сами строители. Может быть, они валят с больной головы на здоровую. Это во-первых. А во-вторых: где был сторож? Куда он смотрел? Почему не прогнал детей? Это я говорю в защиту тех, кого товарищ из милиции обвиняет. Мой ребенок не мог участвовать в этом гадком деле. Он находился весь день дома…
На площадке сразу стало шумно. Заговорили почти все:
– Вас, товарищ Коржнева, никто не уполномачивал говорить в нашу защиту…
– Мы вполне доверяем товарищу Ливанову…
– Зачем же ставить так вопрос? А с детьми пора, товарищи, что-то делать…
Котька Блинчиков хихикнул, кивнув в сторону собрания:
– Видал, как разговорились. Тетя Лена сразу нос утерла милиционеру.
Алька разозлился.
– Себе утри нос, вечно шмыгаешь. – Потом обернулся к ребятам. – А где тут «ребенок»? Ах, вот ты!
Яшка весь передернулся от злости и обиды. Так бы и трахнул по круглой Алькиной голове, да нельзя – ребят много.
А Алька, этот добродушный и закадычный Яшкин приятель, вдруг окончательно взбеленился. Подошел к Яшке и проговорил:
– Слушай, Яшка, если с нас высчитают деньги, а с тебя нет – бить будем! Понятно?
Яшка криво усмехнулся.
– Ты что ли?
– И я.
– Видали мы таких… – Хотел еще что-то сказать, но повернулся и торопливо пошел к дому.
Алька долго смотрел ему вслед, потом сплюнул и пробормотал:
– Ишь какой! «Ребенок». Молчит, будто и в самом деле не ходил дразнить сторожа.
Собрание кончилось. Ребята поплелись по домам. У многих в этот вечер ныло сердце в предчувствии крепкого нагоняя.
Допомогались! Бидончик летит по «скворечнику». Под мрачным сводом церквушки. Мыльничиха митингует. Светка назначает себя начальникомШумные и оживленные возвращались Тимка с Андрюшкой из города. Два дня они безуспешно искали по магазинам спицы и педаль для велосипеда. И только час назад случайно набрели на какой-то невзрачный магазинчик, в котором неожиданно нашли и то, и другое. Теперь они торопились в «скворечник».
Хорошо бы сегодня закончить ремонт велосипеда и еще успеть сбегать в церквушку поискать потайной ход.
Эта церквушка который день не выходит у Андрюшки из головы: что ни делает, а все о ней думает. Ведь не зря кто-то и подземелье построил, и ход в него проделал, да еще огонь по ночам зажигает. Андрюшка и Тимка так увлеклись церквушкой, что их история с налетом на стройку не взволновала. Только ребят жалко. Альке, говорят, крепко попало от отца. И Блинчикову. И даже Яшке. Нет, дразнить сторожа – не интересно. Особенно Тимке после того, как сторож уши натер. А вот церквушка: это – да! Рассказать ребятам – все ахнут: забудут и сторожа, и «сыщиков-разбойников».
Подошли к «скворечнику» и остановились, как вкопанные: у двери стояла тетка Мыльничиха и разговаривала с какой-то старушкой. У обеих в руках были кастрюльки, миски и бидончик.
– Ах, вот они, мои хлопчики! – обрадовалась Мыльничиха и бросилась Андрюшке и Тимке навстречу. – А я уже третий раз прихожу с соседкой, а вас нет и нет.
Андрюшка, как глянул на мятую пообитую утварь, так и обомлел. От хорошего настроения следа не осталось. Он уныло достал из кармана ключ, открыл замок (этот замок нацепил еще вчера).
– Заходите…
Мыльничиха снова затараторила:
– Вы уж будьте, хлопчики, добры до конца: исправьте мне и эту посуду. И вот ей. Она тоже одинокая старушка…
Тимка взглянул на кислое лицо друга, засмеялся. Мыльничиха подозрительно покосилась на Тимку: не над ней ли смеется хлопчик, но Тимка весело произнес:
– Складывайте, складывайте ваши экспонаты. Вот сюда, в уголок. Что поделаешь – придется отремонтировать. Только, чур, не сейчас.
– Конечно, конечно, хлопчик. Нам не к спеху. – И к старушке: – Идем, Кирилловна, идем. Не будем мешать. Они хлопчики сурьезные, коли сказали – сделают.
Только они вышли, Андрюшка напустился на Тимку.
– Ну что? Допомогались? Видал, сколько принесли? Уже и старушка какая-то появилась! А завтра они нам целую телегу металлолома приволокут, чтоб мы его чинили и паяли.
И Андрюшка от избытка негодования пнул бидончик так, что он с жалобным звоном покатился по «скворечнику». А Тимке хоть бы что! Смеется! Смотрит на Андрюшку и смеется: его очень забавляют и Андрюшкины переживания, и вся эта история с Мыльничихой и ее кастрюлями.
– Брось, Андрюшка, злиться, – наконец, произнес Тимка. – Разве плохо полезное дело сделать? Ведь вот ты взялся Ване велосипед отремонтировать?
– Ну, а я что, – вдруг сдался Андрюшка. – Я же не против, только почему они целую кучу приволокли? Как в мастерскую.
И увидев, что Тимка принимается за работу, стал помогать ему. Зря только Андрюшка негодовал – дела оказалось не так уж много. Ребята успели и посуду запаять, и педали поставить на велосипед, и спицы ввинтить. Осталось только выправить руль да заклеить камеры, – и велосипед готов. Но эту работу – на завтра. А сейчас – в церквушку. Нужно еще раз поискать люк.
Если бы Тимка не видал света в подвале, а Андрюшка не слышал Тимкиного рассказа, то, пожалуй, в этой уже довольно дряхлой постройке и обследовать-то нечего было. Ото всего здесь веяло старостью и разрухой. Стены церквушки во многих местах разрушились, вывалившиеся из кладки кирпичи образовали большие и малые проломы. Как решето, просвечивал купол. Внутри помещения тоже ничего примечательного не было, кроме разве остатков лестницы, что вела в давние времена на колокольню.
Андрюшка и Тимка долго бродили по всем закуткам церквушки, внимательно – и в который уже раз! – осматривали стены, пол, выстланный большими квадратными не то каменными, не то цементными плитами. Тимка вооружился толстым арматурным стержнем и старательно простукивал все подозрительные места. Одна плита, как показалось друзьям, издавала более звонкий звук. Андрюшка и Тимка били ее стержнем, пытались подковырнуть, бешено прыгали на ней, но плита не шевельнулась, будто в землю вросла.
– Ну ее к черту, – махнул рукой Андрюшка. – Это не люк.
Заглянули они и в две небольших церковных пристройки – тоже каменные. Но и тут, кроме отлетевшей штукатурки, битого кирпича и прочего мусора, ничего не обнаружили.
Выбрались из церквушки раздосадованные, грязные, потные. Рубахи намокли и липли к телу. Улеглись неподалеку на траве, лежали молча, с закрытыми глазами.
– Ну и жара! – вяло произнес Тимка, открывая один глаз.
– Перед дождем, – равнодушно откликнулся Андрюшка. – Видишь, тучи какие ползут.
Тимка сел, пожевал былинку.
– Не везет нам.
– Не везет… – подтвердил Андрюшка и тоже сел. – А может, и нет никакого хода? Может, Тимка, тебе показалось с перепугу?
Тимка рассердился.
– Как показалось? Ты это брось, Андрюшка. Есть ход. Иначе как попадешь в подземелье?
Снова приумолкли, думая каждый об одном и том же. Конечно, люк есть. Какой же бы он был потайной, если бы его каждый мог увидеть и открыть. Видимо, очень хитрую штуку придумали и просто так не разгадаешь, хоть еще сто раз облазь всю церквушку. Остается одно – выследить, кто сюда ходит и как пробирается в подземелье.
– Сегодня и начнем, – сказал Андрюшка, поднимаясь. – Часов в одиннадцать. Не рано?
– В самый раз!
Только пришли во двор – Мыльничиха тут как тут.
– Ну, как, хлопчики?
– Все готово, тетя. Идемте, заберете.
Не успели ребята привести в порядок помещение, как в «скворечник» влетела Светка.
– Где это тут великие знаменитости? – закричала она еще с порога.
– Какие знаменитости? – хмуро спросил Тимка, опасаясь какой-нибудь пакости.
– Ах, скромники! Вы послушайте, что Мыльничиха говорит! «Какие, говорит, мастерята, да какие сурьезные и уважительные». Народу собрала, как на митинг, и кастрюли свои показывает всем.
Тимка и Андрюшка покраснели от неловкости и досады.
– Говорил тебе – не связывайся, – буркнул Андрюшка. – Так нет! Вот погоди, узнаешь…
Тимка уныло молчал – засмеют его теперь. И даже кличку, которую ему дадут ребята, тут же придумал: «Кастрюля». Фу ты, знал бы, действительно не связывался с Мыльничихой.
