Добрались до церквушки быстро.
– Давай в большом проломе спрячемся? – предложил Тимка. – Оттуда все видно, как на ладони, и дождь не замочит.
Андрюшка не согласился.
– В проломе и нас сразу заметят. На старом месте спрячемся.
И они вошли в бурьян возле главного входа.
Ветер бушевал вовсю. Полынь, в которой залегли ребята, шумела и трещала. По небу уже совсем низко ползли тучи, где-то вдали сверкнула первая молния и загрохотал гром.
Но как ни жутко было ребятам в этой беспокойной ночи, как ни бесновался ветер, они не двинулись с места. Андрюшка лежал на животе и напряженно всматривался в тропинку, которая уходила по-над оврагом в темень, к кривому и узкому проулку старого города. Неожиданно над ребятами с шипеньем вспыхнула ослепительная молния и грохнул такой гром, что уши будто ватой заложило. Это произошло так внезапно, что искатели приключений застыли от испуга.
– Ну и выбрали погодку, – заворчал Тимка, ковыряя пальцем в ухе. – Какой дурак, кроме нас, сегодня будет ходить по пустырю.
И только Тимка умолк, как вдали послышался топот. Кто-то шел по тропинке. Ребята, как по команде, прижались к земле и затаили дыхание. Не они ли пожаловали, долгожданные ночные гости? Шаги все ближе, ближе; слышно уже чье-то тяжелое дыхание. И вот мимо прошел высокий человек с огромным узлом на плече, за ним еще двое, поменьше, и тоже с узлами.
«Переезжают что ли? – подумал Андрюшка разочарованно. – Ходят, только настроение портят. Тут и так страшно, а они…»
На этом Андрюшкины мысли оборвались: трое входили в церквушку.
Ребята подкрались к пролому. Андрюшка осторожно заглянул: темно, тихо.
– Куда они делись? – еле уловимым шепотом спросил Тимка, тоже заглядывая в церквушку. Андрюшка растерянно пожал плечами и уж было хотел привстать, но в это время под остатками лестницы вспыхнула спичка. И первое, что увидел Андрюшка, – очень знакомое лицо с курносым носом.
«Сыч»! – чуть не крикнул Андрюшка и уже совсем решил встать, чтобы пойти к нему.
Однако в ту же секунду хриплый и тоже знакомый голос рявкнул:
– Ты что, мерзавец, с ума спятил – огонь зажигаешь?! – Из темноты появилась громадная рука и погасила спичку. В церквушке стало еще темнее.
– Чего переживаешь, – послышался голос Сыча. – Кто нас увидит? В такую погоду и собаки не лают…
– Заткнись, и айда вниз.
«Где же я слышал этот голос? – подумал Андрюшка. – Почему он мне знаком?» – И вдруг вспомнил: «Ночью в подвале, когда Яшку с Алькой хотел испугать». Он уже не порывался идти к Сычу, отлично поняв, что тут происходит неладное, что если увидят их – несдобровать.
Снова полыхнула молния. И этого мгновения было достаточно, чтобы ребята с изумлением увидели вздыбленную каменную плиту, черный провал в полу и спускающегося в этот провал человека.
– Вот это да! – еле шевеля губами, воскликнул Тимка. – Та самая плита, что мы остукивали…
– Тише ты! – шикнул Андрюшка.
Но предостережение оказалось излишним: в церквушке глухо хлопнула плита, и все стихло. Только сейчас ребята почувствовали, что идет сильный дождь, что они промокли до нитки. Но что делать? Не лезть же от дождя в церквушку!
– Значит, они в подвале? – спросил Андрюшка.
– А то где же! Побежали к плитам.
Тимка долго бороздил носом мокрые и грязные плиты, пока не нашел щель.
– Ага, вот она! – прошептал, наконец, он.
– Ну-ка, ну-ка! Дай взглянуть…
Андрюшка приник глазом к небольшой щели между плитами, оттуда струился слабый свет. Но ничего, кроме мелькающих теней, не увидел. Из подвала долетал чуть слышный глухой говор, однако, как ни напрягали ребята слух, ни слова разобрать не смогли.
Внезапно все смолкло и погас свет. Ребята, словно угорелые, поползли на свое старое место и замерли в траве. Но из церквушки никто не выходил.
– Что они там, спать улеглись? – разозлился Тимка. – Не сидеть же нам здесь до утра!
Андрюшка встал, осторожно заглянул в пролом. Никого. Хотел вернуться к Тимке, но неожиданно увидел бегущего к церквушке, только с другой стороны, человека. Андрюшка еле успел отпрянуть и прижаться к стене, как человек торопливо вошел в церквушку. «Опять Сыч!? Откуда он взялся?» Андрюшка был совершенно ошеломлен. В церквушке раздавались какие-то странные звуки. Не то Сыч подметал, не то скреб метлой каменные плиты, а через минуту он также торопливо вышел и бегом бросился по тропинке к старому городу.
Торчать у церквушки больше было не к чему, и ребята помчались домой. Дождь не только не переставал, но, кажется, еще усилился – тугие водяные струи так и хлестали землю.
Ребята вбежали в первый попавшийся подъезд, чтобы передохнуть и собраться с мыслями.
– Ну, что? – вытирая ладонью мокрое лицо, спросил Тимка. – Поверил теперь? Это, брат ты мой, не шутка!
Андрюшка тоже понимал, что все виденное не шутка. Его просто лихорадило.
– А этот мужик-то, знаешь кто? – спросил Тимку. – Тот самый, что у нас в подвале ночью был. Помнишь, я тебе рассказывал?
– Да ну?!
– Точно. Я его по голосу узнал… А Сыч… Что он с ними делает?
– Что делает! Ясно – ворует. Иначе зачем они лазят по подвалам?
– Ну, это мы посмотрим. Теперь-то мы все узнаем, но только как Сыч выбрался из церквушки? Ведь люк больше не открывался?
…Мать встретила Андрюшку сразу двумя вопросами.
– Во-первых, где ты допоздна пропадал, во-вторых, почему весь мокрый и в глине?
Андрюшка виновато осмотрел себя и тяжело вздохнул.
– Заигрались, а тут дождь хлынул…
Мама посмотрела на Андрюшку долгим печальным взглядом, от которого стало очень неловко. Но ведь не мог же он открыть ей еще не разгаданную тайну! Единственное, что твердо пообещал Андрюшка маме, – это не приходить поздно. Все – теперь они с Тимкой отдежурили.
Глаза у мамы сразу потеплели.
– Ну хорошо. Одежду повесь сушить, быстренько ешь – и в постель.
Она верила Андрюшке, и он никогда не злоупотреблял ее доверием. Наскоро поев, он юркнул под одеяло. По телу разлилось приятное тепло, но сон не шел. Перед глазами все время стояла церквушка и освещенное вспышкой спички лицо Сыча. «Зачем он по ночам таскается в церквушку? Ведь не для прогулки? Узлы какие-то принесли… Кто этот мужчина?» Думает Андрюшка, думает, а ничего придумать не может. Даже голова разболелась. Одно ясно: с Сычом неблагополучно.
Последний раз Андрюшка видел Сыча год назад, когда тот бросил школу. Они учились в одном классе, дружили, и Андрюшка пошел узнать, почему он не учится. Сыч жил на той же улице, что и Юрка Бабукин. Встретились возле дома, поздоровались. Андрюшка с удивлением рассматривал Сыча, его рваный пиджак, старые, кое-как залатанные штаны, выцветшую железнодорожную фуражку, которая была очень велика и сидела не на голове, а на ушах, сильно оттопырив их в стороны.
– Ты чего так вырядился?
Сыч исподлобья глянул на Андрюшку.
– А тебе-то что?
– Как что? – смутился Андрюшка. – Интересно…
– Я тебе не кино, – грубо сказал Сыч. – Ходит тут каждый: что да почему? Надоело.
Сыч сплюнул, отвернулся. Он долго глядел не мигая куда-то над домами, потом отрывисто сказал:
– Отец нигде не работает. Пенсию пропивает – вот почему! Доволен?
Сказал, голос его дрогнул, а в глазах вдруг заблестели слезы.
Потом каким-то глухим, но потеплевшим голосом произнес:
– Ну ладно, Андрюшка, не обижайся… Спасибо, что зашел, а теперь прощай, некогда мне…
– А почему в школу не ходишь? – торопливо спросил Андрюшка.
Сыч не ответил, лишь махнул рукой и медленно пошел вдоль улицы.
После этого Андрюшка больше не видел его.
И вот встретились…
С отцом на заработки. Этого никогда не забудешь. Генка угощает. Петля «дружбы» затягивает шею. Долг платежом красен. Десять турманов. Как не стало Федьки МакароваБолезнь свалила мать, когда Федька заканчивал четвертый класс. Болела она долго и тяжело. Но все равно хозяйничала в доме, интересовалась, как учится Федька.
Бывало, худая, бледная, она зовет Федьку:
– Федюнька, иди, сыночек, ко мне…
Посадит на кровать, держит горячими пальцами грязную Федькину руку и тихим голосом убеждает:
– Учись, Федюнька, хорошо учись. В люди выйдешь, не ленись только. Какая у тебя сейчас забота? Никакой, кроме ученья. Станешь большим человеком, авось, и меня вылечишь… Отец-то, видишь, какой: ни до кого у него нет дела, пьет да пьет…
Федька учился хорошо. С похвальной грамотой четвертый закончил, в пятом тоже первым в классе шел.
Светлым мартовским днем, когда зазвенела первая капель, умерла мать. Федьку словно подменили: стал хмурый, молчаливый. Уроки готовил редко, а порой совсем не ходил в школу – и день, и два. Еле-еле закончил пятый и больше учиться не стал, сказал, что пойдет с отцом на заработки. Первое время в самом деле они с отцом нанимались пилить дрова. Но однажды отцу показалось, что его обсчитали, он поскандалил и больше не стал ходить по дворам.
