– Это твой дом?
– А чей же? И дом, и сад, и ульи – всё моё. Наследство от родителя, Иван Петровича. Помер родитель. Добрый был.
– Жаль родителя, жаль Иван Петровича, – сказал капитан. – Значит, дом теперь твой. А кто же стрелял?
– Да мне откуда знать, гражданин начальник? Я в магазине был. Пришёл – дырка.
– Интересно получается, – сказал Болдырев. – Дом твой, а кто был в доме, ты не знаешь. Я бы на твоём месте подумал.
– Чего мне думать? – ответил Рашпиль. – Пускай лошадь думает, у ней башка большая.
– Ну, если не хочешь думать, тогда пошли.
– Куда?
– Куда надо.
Тут Рашпиль спрятал глаза под бровями, и теперь стало казаться, что у него вообще нету глаз, как, например, у репы.
– Может, жилец стрелял, – сказал он хрипло.
– Какой жилец?
– Да на рынке один попросился ночевать, я его и пустил. Сам-то я в магазин пошёл, а он дома остался. Прихожу – дырка.
– Как звать жильца?
– Васька.
– А фамилия?
– Фамилию-то я чего-то плохо помню. На букву «К» вроде.
– Курочкин? – влез в разговор Вася.
– Не-не, другая какая-то. Постойте, Кулоресов. Точно: Васька Кулоресов.
– Ага, – сказал Болдырев. – Вот как выходит. Ну ладно, гражданин Рашпиль. Сиди дома, никуда не выходи. Понял?
Он широко распахнул дверь и уверенно пошёл по садовой дорожке. Вася по-солдатски повернулся на каблуках и пошёл следом, глядя в затылок капитана.
– Только не оглядывайся, – тихо сказал Болдырев.
– Почему? – спросил Вася, когда они уже вышли на улицу.
– Человек, который уверен в себе, никогда не оглядывается.
Вася шагал вслед за Болдыревым, крепко ударяя ботинками в землю, как человек, уверенный в себе. Но на самом деле он совсем не был в себе уверен.
Глава девятая
КАША В ГОЛОВЕ
Отойдя с полсотни шагов, Болдырев завернул за угол и остановился. Он достал из кармана чёрную записную книжку, похожую на маленький пистолет, и стал что-то быстро писать. Потом выдрал листочек.
– Пулей в милицию! – сказал он. – Отдашь записку Тараканову.
– А вы?
– Я здесь останусь.
Зажав записку в руке, Вася побежал по дороге. Сначала он бежал медленно, но потом разогнался и в милицию действительно ворвался пулей.
Тараканов сидел за столом в дежурной комнате. Размеренно и важно, с достоинством и с интересом старшина ел бутерброд.
– Записка! – крикнул Вася. – От капитана!
Одной рукой старшина взял у него записку, а другой по-прежнему ел бутерброд. Он стал читать медленно и вдумчиво.
– Так, – сказал он, дочитав записку и доев бутерброд. – Всё ясно.
Секретным ключом старшина открыл несгораемый шкаф и достал оттуда пиджак-букле и соломенную шляпу, потом аккуратно снял форменный китель и фуражку. Переодевшись, старшина стал неузнаваем. В пиджаке-букле и в шляпе он был похож на сельскохозяйственного агронома с авторучкой в нагрудном кармане.
– Сиди здесь! – сказал он Васе и вышел, скрипя хорошо начищенными сапогами.
«Как это так: сиди здесь? – подумал Вася, усаживаясь на лавку. – Там дела делаются, а я сиди здесь! Встану сейчас да и отправлюсь следом. Чего я буду зря сидеть?» Но всё-таки он сидел, не решаясь нарушить приказ, и только прислушивался к тому, какая каша варится у него в голове. А каша варилась в ней действительно странная. Кто стрелял? Зачем стрелял? Почему Болдырев вдруг ушёл?
Вася пытался разобраться в этой каше, но ничего не получалось. Тогда он плюнул и стал думать о другом.
«Мама-то Евлампьевна, наверно, с ума сходит. Думает: где мой Вася? А Вася в милиции сидит. А куда, интересно, пропал Матрос? Наверно, совсем обиделся. Там его в мешок суют, здесь ногами топают».
Скрипнула дверь. В комнату вошёл Болдырев.
– Ну, – сказал он, – так кто же всё-таки стрелял?
– Курочкин.
– Почему думаешь?
– Так я его по голосу узнал.
– Хорошо, – сказал Болдырев, – теперь давай думать, кто был в комнате, когда мы постучали.
– Курочкин.
– А где был Рашпиль?
– В магазине.
– Почему думаешь?
– Он сам сказал.
– Мало ли что он сказал! А почему на столе лежали две вилки? Нет, парень, Курочкин и Рашпиль – одна компания. Они оба были дома, и мы застали их врасплох. С перепугу Курочкин выстрелил. Потом они удрали.
– А зачем же Рашпиль вернулся?
– Вот я и думаю: зачем?
– А может быть, – сказал Вася, – они в доме позабыли что-нибудь?
– Ну молодец, – сказал Болдырев. – Конечно, они оставили что-то важное. Скорей всего деньги.
Болдырев прошёлся по комнате, внимательно посмотрел на план города Карманова, висящий над столом.
– Но Курочкин – это гусь. С пушкой ходит. Это важный преступник. У него дела покрупнее, чем твои поросята. Кстати, ты уверен, что слышал его голос?
– Ещё бы! Я этого Курочкина теперь за километр узнаю и по голосу, и не по голосу.
– А в темноте узнаешь?
– Я его с закрытыми глазами узнаю. Только понюхаю и сразу скажу: вот он, Курочкин.
– Ай да парень! – насмешливо сказал Болдырев. – Всем хорош, только водопроводчиком объявился. Ну ладно, сегодня вечером будешь нюхать.
День-то почти что уж кончился.
Незаметно подплыли сумерки, за ними подвалил вечер. В домиках за деревьями загорелись настольные лампы – ночь наступила.
Ещё в сумерках Болдырев с Васей снова пришли к дому Рашпиля. Осторожно приоткрыв калитку, капитан вошёл в сад. Вася за ним. У поленницы дров капитан остановился и сказал негромко:
– Докладывайте.
– Всё в порядке, – неожиданно ответили дрова глухим еловым голосом, – пташка в клетке. Нет ли чего-нибудь пожевать?
– Подкрепляйтесь, – сказал капитан и сунул в поленницу бутерброд, завёрнутый в газету.
Дрова тихонько заворчали, шелестя газетой.
– Стань у сарая, – сказал Болдырев Васе, – и гляди в оба. Только не вздумай чего-нибудь делать. Стой, смотри и молчи.
– А если меня будут резать?
– Тогда кричи, – сказал Болдырев и растворился где-то за кустами смородины, за пчелиными ульями.
Вася стоял, прислонившись спиной к сараю. Справа от него была поленница дров, слева – смородина и помойка, прямо перед Васей – яблони и ульи, а за ними – дом.
В темноте Рашпиль выходил несколько раз на крыльцо, кашлял, ругался, законопачивал дырку от пули, наверно, бутылочной пробкой.
Где Болдырев, Вася не знал. Видно, пристроился поудобней, чтоб в окно глядеть.
В окно-то глядеть, конечно, интересней. А тут стоишь спиной к сараю и только дрова видишь, а смородину и помойку уже и не видно. Так, что-то сереет, что-то чернеет, а что это – не разберёшь.
«Надо было домой ехать, – думал Вася, – мама Евлампьевна совсем, наверно, извелась. Сидит на завалинке и плачет». Да и как не плакать: Вася-то у ней один. Может, убили Васю! Прижали в тёмном углу, сняли пиджак, часы «Полёт»…
Вспомнив маму, Вася совсем загрустил и бессмысленно смотрел теперь на поленницу дров, уже не различая, где берёзовые дрова, а где сосновые. Нет, конечно, берёзовые дрова были пока видны, но слабо, бледно, невыпукло. Кора-то белела, а вот чёрточки на ней растворились.
«Слились чёрточки, – думал Вася, – пропали во тьме. А я стою один, у сарая. Ну и жизнь!»
Спина Васина стала потихоньку замерзать – то ли сарай её холодил, то ли сама по себе.
Но скорей всего, виноват был сарай. Он совсем к ночи охладился.
Что-то зашуршало в сарае. Ясное дело – мышь. Пожрать пошла.
День спала в опилках, а ночью тронулась. Куда её несёт? Спала бы.
Шуршит и шуршит. А может быть, это не мышь? А что-нибудь покрупнее! Вроде человека!
С ножом!
Нет, не видно никого. Это всё фантазия, воображение, мышь. Это мышь шуршит, а Вася думает: человек.
Зачем человеку шуршать? Человек топает. Он не мышь. Он большой. Плечи – огромные, глаза – фонари, в кармане – нож. Сейчас подкрадётся, вытащит нож и…
Ночь совсем уж тёмная стала. Закрывай глаза, открывай – всё одно и то же: темнота.
А в темноте, конечно, кто-то крадётся.
Вот он дышит тяжело, со свистом!
Вася вынул руки из карманов и зачем-то присел. Он хотел крикнуть, но не успел.
Кто-то чёрный, приземистый кинулся на него, сопя и грубо дыша прямо в лицо.
Глава одиннадцатая
СТРАШНОВАТАЯ НОЧЬ
– Витя! – послышалось капитану.
«Какой Витя?» – подумал он.
Укрывшись за стволом яблони-папировки, Болдырев наблюдал за окнами и дверью дома. Он касался ухом шершавого ствола и слышал, как в яблоне что-то шевелится, вздрагивает, журчит.
– Витя! – снова послышалось Болдыреву.
«Какой такой Витя?» – подумал он, но вдруг понял, что слышит совсем другое слово. Это слово – «помогите» – долетало откуда-то из-за сарая.
Оттолкнувшись от папировки, Болдырев бросился туда.
Тут же послышался какой-то треск – это старшина развалил поленницу дров и кинулся к Васе на выручку.
И тут в свете карманного фонаря Болдырев увидел ужасную картину: какой-то растрёпанный человек катался по земле, обхватив руками что-то косматое и несуразное. В человеке Болдырев сразу признал Васю, а кого тот держит в руках, никак не мог разобрать.
