— Воришка несчастный! — звонко сказал Писарь в спину.
Парень вздрогнул и на секунду остановился. Потом еще ниже опустил голову и шагнул в темноту…
Вдруг все прислушались.
Заскрипела калитка, и чей-то голос громко спросил:
— Дома хозяйка?..
Слышно было, как парень, который еще не успел уйти со двора, торопливо ответил:
— Д-дома…
— Хулиганье, понимаете! — раздался уже у порога чей-то голос. — Сегодня — за цветами, а завтра — с ножом? Всех их, понимаете, — в колонию!..
Не успели на веранде что-либо сообразить, как в дверях показался сосед тети Тони Шатров. Лицо у него было красное, соломенная шляпа съехала на затылок. Из-за его плеча выглядывал черный ствол дробовика.
— Вот, полюбуйтесь! — Он втащил на веранду упиравшегося Лопушка, подтолкнул его к тете Тоне. — Я ведь еще тогда подумал, что это они цветы оборвали, а сейчас слышу шум… Поймал вот — бежал от вашего дома… Два квартала, считай, пробежал за ним. Думал уже — скроется…
Шатров говорил так горячо, что никто даже не пытался его перебить.
Лопушок неловко топтался на одном месте. Он был без тюбетейки, в рыжих волосах у него запутался лист от акации. Застиранная форменка горбилась на спине.
Мальчишки смотрели на него, ничего не понимая.
— А как это ты очутился на улице, Лопух? — спросил вдруг Колька.
— И сабли у него нет, — кивнул на Лопушка Писаренок. Только теперь, кажется, тети Тонин сосед увидел остальных мальчишек.
— Уже защищать пришли? — спросил он, строго глядя на Кольку. — Быстро вы разузнали все, понимаешь… Нет уж, получит ваш дружок суток десять. Защищайте не защищайте — получит…
— Мы не защищаем, дядя, — негромко сказал Колька, — Мы, наоборот, спрашиваем, почему он на улицу убежал…
Сашка Лопушок нагнул голову, отвернувшись от ребят.
— Ничего не понимаю! — развел руками Шатров.
— Вы вот во дворе с человеком столкнулись, — сказал Саша Вертков. — Это и был вор… Ребята его поймали… А Лопушок тут и ни при чем…
Шатров поднял с пола стул и присел на него, глядя на ребят. Левая его рука лежала на ружейном ремне, который черной лентой пересекал его грудь и край толстого живота.
— Так это… вы — его?..
— Ребятишки, Сидор Иванович! — сказала тетя Тоня.
Шатров зажал шляпу под мышкой, левой рукой осторожно расстегнул где-то на животе ремень, а правой потянулся за спину, чтобы поддержать ружье. Всем показалось в тот момент, будто он хочет, чтобы никто не видел его дробовика.
— Так я, пожалуй, пойду, — сказал он наконец, вставая и придерживая ружье сбоку. — Хотел помочь вам.
Он остановился около Лопушка и потрепал его по плечу:
— Зря я, выходит, на тебя подумал…
Лопушок не поднял головы. Шатров боком шагнул за порог.
Дробовик его наклонился, черная лямка упала на пол и змейкой скользнула через порог.
…На столе рядом с Писаренком стояли георгины, и «огненный король» дерзко и весело глядел на мальчишек…
Глава третья рассказывает о том, как Колька Богатырев укреплял международные связи и содействовал всеобщему прогрессу
Представьте себе такое.
Останавливается около вашего двора велосипед. Слезает с него старый почтальон дядя Коля. Дребезжит велосипедный звонок.
На звон выходит ваш отец.
— Дома сынок? — спрашивает дядя Коля. — Ему письмо!..
— Давайте, я передам, — говорит отец.
Но почтальон дядя Коля не соглашается. Он поднимает на лоб очки, достает из сумки какую-то тетрадку и говорит:
— Вам не отдам. Заказное. Из Польши!..
А потом вы, расписавшись, читаете письмо, и вся улица сбегается послушать, что в нем написано.
Конечно, это здорово, да не всякому приходят такие письма.
И самое обидное, что приходят они не тому, кому надо бы.
Вот сидит заграничный пацан, пишет письмо Лопушку, старается, и не знает же он, конечно, что Лопушок, может быть, как раз в это время бросает свою саблю и со всех ног бежит подальше от тети Тониного двора, где остальные мальчишки не на жизнь, а на смерть стоят против вора Махно.
А ведь есть у мальчишек свои законы, и хоть нигде их не прочитаешь, но и так всякий знает: бежать, когда остальные дерутся, — последнее дело.
Сашка Лопушок убежал.
А через несколько дней почтальон дядя Коля принес Сашке письмо и — мало того! — посылку от чешского пионера Карела Брашека.
Ну, не обидно ли?.. За чешского пацана обидно!..
Лопушок летом никогда не носил галстука, а тут — на тебе — вырядился. Небось и ночью его не снимает — как же, из Чехословакии галстук!
Когда мальчишки идут мимо Сашкиного двора, он обязательно появляется за забором и издалека показывает им чешские значки и открытки.
— Привет, — говорит, — вам от Карела. И тебе, Колька, и тебе. Орех, и даже тебе, Писарь…
— А ты ему писал про нас, что ли? — не вытерпел однажды Писаренок.
И все мальчишки как будто нехотя тоже остановились у Лопушкова забора.
— Писал, а как же… Как мы медь нашли, так и написал.
— Ты, что ль, ее нашел? — проворчал Писаренок.
— А кто же? Не искал, что ли… Может, и я. Там же на камне не написано было.
Ребята молчали, искоса поглядывая на открытки.
Обидно все-таки: никто, в самом деле, на улице Щорса не получает заграничных писем — только Лопушок. Когда начали в школе переписываться, Колька думал, что не так уж это и интересно. А теперь посмотри-ка. Что там ни говори, а ребята Лопушку немножко завидуют — вон как и Писаренок, и Шурка Меринок на значки смотрят. Когда мимо Сашкиного забора проходят, хочется им, чтобы открытки Сашка поднес к забору поближе, а то Пражский Кремль не совсем хорошо видно.
А как было бы здорово, если бы эти открытки и в самом деле висели в палатке.
— Вот бы нам тоже достать адрес, — вздохнул Писаренок, когда мальчишки сидели уже около Колькиной палатки. — А то — подумаешь…
— Хорошо бы, конечно, — поддержал Меринок. — Да только где ж ты его достанешь…
— Не так просто достать, пацаны, — подтвердил Колька.
— Можно достать, — сказал вдруг Витька Орех.
— Да брось, — отмахнулся Колька. — В саду сорвешь, что ли?..
— А я говорю, Коля, что можно…
Витька посмотрел на Богатырева чуть прищурившись, и Колька не стал больше возражать. Вообще-то Витька Орех не любит бросать слов на ветер. Не такой он человек. И мальчишки об этом хорошо знают.
Витька приехал с родителями из Сибири два года назад. Первое время он все рассказывал, какая там зима, да какой снег, да как там здорово кататься на лыжах. Его слушали и день, и два, но потом, когда он сказал, что собственными глазами видел на Урале пограничный столб с надписью «Европа — Азия», Колька не вытерпел.
— Нет там никакого столба и быть не может, — сказал тогда Колька. — И границы небось никакой нет — может, это тебе приснилось?..
— Если из вашей Отрадной не вылезать, так может только присниться, — задел Витька мальчишек. — А если ездить, то и так можно увидеть… Хотите знать — можно даже стать с этим столбом рядом, и одна нога будет в Европе, другая — в Азии!..
— Чем докажешь? — спросил тогда Колька.
Они спорили долго, горячились, а Витька Орех говорил очень даже спокойно, но все равно никак не мог доказать, что есть такой столб. Наверное, потому он и предложил:
— Хочешь, поедем вместе. Сам увидишь!..
— Как — поедем? — не понял тогда Колька.
— А так, — объяснил Орех. — Дома ничего не скажем и поедем. Если ты только не боишься.
Конечно, Колька не боялся. Правда, ему жаль было волновать бабушку, но не отступать же, если мальчишки со всей улицы слышали, как ты спорил!..
— Их сняли с поезда на станции Кавказской, что сразу за Армавиром. Витька Орех сказал тогда милиционерам, что они все равно убегут, так как им позарез надо увидеть столб на границе Азии и Европы, и еще неизвестно, что было бы дальше, если бы не выяснилось, что начальник детского приемника тоже сибиряк и тоже видел этот самый пограничный столб.
— Как докажете? — спросил Колька и у него, и начальник засмеялся.
— Хочешь предложить бежать втроем? — сказал он Кольке. — Не могу, понимаешь, работа. Но доказать…
Он сел за стол и что-то долго писал, нахмурясь, а потом поставил на бумажке треугольную печать и протянул ее Кольке.
«Справка, — было написано на этой бумажке. — Дана школьникам Н. Богатыреву и В. Орехову. Удостоверяю, что на границе Азии и Европы действительно стоят два пограничных столба с соответствующей надписью, в чем эти ребята смогут убедиться собственными глазами, когда достигнут совершеннолетнего возраста.
Старший лейтенант С. Воробейник».
А еще через день за ними приехал в Кавказскую Витькин отец.
Мальчишки теперь всегда верят Витьке — недаром же комиссаром избрали. И им теперь нравится даже то, что Витька считает отрадненский климат недостаточно суровым и, чтобы закалить себя, босиком ходит до поздней осени. Он даже в школу идет с ботинками под мышкой и надевает их у самого порога.
