Шут ударил по струнам. Струны крикнули.
— Шурка, — прошипела старуха, — я у тебя сейчас эту балалайку схвачу да как тебе по башке-то трахну… Из-за ней, из-за балалайки, ты холостой. Какая приличная девица на тебя с балалайкой поглядит?
— Не отвлекайтесь, тетя Маша, — сказал ей шут (дядя Шура).
Из прачечной вышли Аркашка и Ольга. Ольга — черноволосая. Ольга — пышноволосая. Аркашка вокруг нее вьется.
— Законно. Кармен — как две капли.
Ольга взяла у него зеркало, принялась волосы поправлять. Лицо у нее спокойное, как вода в тазу, и не понять, нравятся ей черные волосы или не нравятся.
Старуха выскочила на середину двора.
— Где ты был? — грозно спросила она у Аркашки.
— Там.
— Где это — там?
— Ну там, в прачечной.
— А это кто?
— Ну, девчонка из нашего класса. Пришла, чтобы я ей объяснил уроки.
— Ты ей уроки в прачечной объяснял? Что же это за уроки, скажите на милость?
— Обыкновенные. Из двух труб вытекает вода…
— За рояль!
Скользкие Аркашкины уши выскользнули из старухиных пальцев. Аркашка нырнул в парадную.
— За рояль! — Старуха Маша, как поршень, вошла вслед за ним.
Тень опустилась на двор. Все во дворе замерло, будто гром сейчас грянет — огнем опалит. Двор зашумел грустно и жалобно. Из подворотни повеяло холодом.
Ольга уходила, оглядываясь, словно прощалась. Но из подворотни навстречу ей появился Аркашка. Как он из парадной вылез, только ему известно. Недаром мальчишки знают дома лучше строителей и управхозов.
— Не робей, — сказал он. — Дело обыкновенное.
— Я улечу. Принеси мне, пожалуйста, мой портфель. Там у меня деньги и документы. Денег мне до Архангельска хватит. Дальше меня знакомые летчики довезут через Амдерму.
— Я, может, тоже с тобой улечу. Папа по морям плавает, мама в командировке. Пускай сама сидит со своим роялем. Жди меня в охотничьем магазине на соседней улице. Если магазин закрыт или мало ли что, жди меня в парке. Там парк рядом.
Парадная чмокнула, словно из бутылки пробку вытянули. Во двор выскочила Аркашкина бабушка.
— Беги, Ольга. Жди, где условились.
Аркашка попытался проскочить у бабушки под рукой. Она схватила его за ворот и торжествующе крикнула:
— За рояль!
Когда ее крик замолк, шут (дядя Шура) тронул струны своей балалайки.
— Кстати о музыке, — сказал он. — Нас было трое в этом дворе. Мой старший брат, Матвей, ныне Аркашкин отец. Мой средний брат, Николай, и я, ныне шут. Мы все трое играли на балалайках. Мы выходили во двор, садились на эту скамейку — и со всех сторон отворялись окна, соседи слушали нас, заказывали свои любимые песни.
Шут сыграл старинную песню. Двор, припомнив мелодию, начал вторить ему. Забубнили подвалы, затрубили водосточные трубы, чердаки загудели, словно фаготы.
— Тогда мы были мальчишками. — Шут улыбнулся и еще поиграл немножко. Теперь он играл что-то очень печальное. — Но тете Маше показалось, что мы разбазариваем свои таланты, растрачиваем их не на том инструменте. Балалайку тетя Маша считает сувениром — и только, горькой памятью нашего прошлого, чем-то вроде лаптей.
Она повела нас в Дом культуры работников просвещения. Старшего зачислила в класс органа, среднего определила учиться на арфе, меня записали в класс скрипки.
Больше не открывались окна квартир. Музыка ушла со двора.
Через месяц мы перестали ходить в Дом культуры работников просвещения.
С тех пор тетя Маша нас всех немножечко ненавидит. Тетя Маша человек открытый. «Мне эта песня не нравится — стало быть, песня плохая», — говорит тетя Маша.
«Мне эта сказка не нравится — значит, в печку ее», — говорит тетя Маша.
«Мне эта рожа не нравится…» — и так далее.
— Да здравствует тетя Маша!
Тетя Маша — закон!
Тетя Маша — судья.
Тетя Маша — венец созданья. Посторонитесь вы, не похожие на нее!
Шут поклонился:
— Антракт.
Когда солдат сражен ядром, его лохмотья
приобретают величие царского пурпура.
Г. Д. Торо
В магазине «Охота» торгуют хитроумными патентованными приспособлениями, искусственными приманками и острым металлом. В рыболовной стороне товар пестрый, но мелкий. В охотничьей — товар солидный. Матовый блеск ружей внушает почтение.
Возле прилавка покупатели: шут с балалайкой, шофер такси, Боба, Тимоша и еще охотник.
Охотник был поистине шикарен, одетый в кожаные болотные сапоги, кожаную куртку, парусиновые штаны с молниями, с кинжалом и патронташем на поясе, с ружьем в чехле. На голове у него — старенькая поблекшая тюбетейка.
Шут (дядя Шура) разглядывал рыболовный товар. Из десяти его взглядов восемь приходилось на продавщицу. Она это чувствовала, то и дело поправляла рыжие, красиво прибранные волосы, а также яркий шарфик на шее. Глаза у продавщицы были голубого ясного цвета.
Боба и Тимоша самозабвенно врали:
— Лучшие в мире черви. Высший люкс. Экстра. Смотрите, как вьются. Смотрите, какие они жирные, как поросята.
— Купите червей. На таких кто хочешь заберет, хоть судак, хоть сом.
— Я уже взял на двугривенный, — сказал им таксист, — не мелькайте перед глазами. — Таксист уставился на продавщицу. — Какие у вас глаза. Хороший у вас магазин, самый прекрасный, по существу… у вас все есть для души.
— Даже черви, — ответила ему продавщица. — Правда, это уже частный сектор, но тем не менее. — Продавщица смотрела на покупателей, как на больных детей, которым обязательно и сию же минуту дай погладить живого слона.
Тимоша встряхнул банку с товаром.
— Дяденька, купите червей. Уже немного осталось.
— Я ловлю на блесну, — сказал шут с балалайкой.
— А вы на блесну червяка насадите — знаете, как клюнет!
— Я еще не выбрал блесну.
Таксист посмотрел на него исподлобья.
— Вы уже который день выбираете.
— Извините, — сказал шут. — Клянусь вам, я не хотел этого.
— Чего — этого? — насторожился таксист.
— Того, о чем вы сказали.
Шофер покрутил пальцами возле виска, снова повернулся к продавщице, показал рукой на полки с товарами.
— Прекрасно для глаз. Так бы и забрал все это домой. Имею в виду — вместе с вами.
Продавщица ему улыбнулась.
— Дяденька, купите червей. Резвые, черти.
— На любую рыбу. Универсалы. Скоростники.
— Не занимаюсь, — сказал мальчишкам шикарный охотник. — Рыбная ловля не для меня. Рыбная ловля — занятие для глухонемых.
Шофер покрылся пятнами по лицу.
— Что вы сказали?
— Я сказал: рыбная ловля — занятие для глухонемых.
— Да вы имеете представление?!
— Граждане, поступила новинка… — Продавщица поспешно достала новинку в коробочке. — Полюбуйтесь…
Таксист набрал воздуху в широкие громкие ноздри.
— Кровопускатель. Лесной гангстер. Болотный пират!
— Вы только взгляните, — попросила его продавщица.
— Беру… — Таксист спрятал новинку в карман и, заведя глаза ввысь, произнес: — Если бы рыба клевала на яблоки, рыбаки бы всю землю яблонями засадили.
— А она не клюет, — ласково пробасил охотник.
Рыбак грозно скрипнул зубами, но выдержка в нем была, недаром он работал в такси.
— А бедные пташки плачут, — сказал он голосом мягким, как вазелин. — Бедные птенчики, несчастные сиротки. Кто ихнюю маму убил?
Продавщица нервно поправила шарфик.
— Граждане, обратите внимание. Блесна «Удача». Для мутной и полупрозрачной воды. — В ее руке блеснуло нечто золотое с красными перьями.
Рыбак схватил блесну вместе с ее рукой.
— Беру!
Продавщица спросила шута (дядю Шуру):
— А вы не хотите взглянуть?
— Я смотрю, — сказал шут. — Мне очень нравится.
— Тогда чего же вы ждете?
— Не торопить события, ждать — вот мой удел.
— И на эту не клюнет, — сказал рыбаку охотник.
Таксист мощно задвигал локтями.
— Я еще с вами договорю. Вы… вы медведь…
— Кстати о медведях… — Охотник придвинулся к шуту (дяде Шуре).
На улице нетерпеливо и нервно загудела машина.
— Кто там сигнал трогает? Руки переломаю! — крикнул таксист. И тут же улыбнулся продавщице, и тут же сказал с печальной надеждой: — Извините, работа.
— Рубль двадцать. За две блесны, — улыбнулась ему продавщица.
Таксист отсчитал деньги.
— Какие вечера у реки. Какие бывают ночи! Соловей мой, соловей…
На улице снова загудело.
— Ноги повыдергиваю! — заревел таксист и выскочил на улицу.
Когда дверь захлопнулась и в магазине установилась мирная тишина, охотник тронул дядю Шуру за локоть.
