Наконец брат Хиль нарушил молчание и выпалил:
— Он же невиновен! Все обернулись к нему.
— Вы помните, — продолжал он, — как было дело с той дракой. Или вы забыли, что Клаудио ударил того человека только потому, что защищался, а тот просто на редкость неудачно упал, прямо головой о камень? Этот бедняга может вернуться, когда захочет!
— Не торопитесь, брат, — прервал его настоятель. — Хотя и есть свидетели, готовые высказаться в его пользу, с него не снято обвинение в убийстве, к которому добавился ещё и побег от правосудия.
— Но ведь мы, — возразил брат Негодный, — тоже могли бы помочь ему.
— Безусловно, — решительно подтвердил настоятель.
Все вздохнули с облегчением, кто-то даже улыбнулся.
— Хорошо, братья, — сказал настоятель, поднимаясь на ноги, — вернёмся же к строительству.
— Эх, вот был бы жив Марселино, — вздохнул брат Кашка, — он бы только там и вертелся, с ведром да лопаткой…
Один за другим монахи выходили наружу.
Марселино с Ангелом уже перешли горы и оказались на необъятном лугу, где паслись стада коров и лошадиные табуны. Мальчик показал на них пальцем:
— Что они делают?
— Пасутся, Марселино.
— Что это значит?
— Едят.
— А у меня была коза, кот и ещё разные звери…
— Почему ты сейчас о них вспомнил? Мальчик не ответил. Помолчав, он спросил:
— А на небе звери есть?
— Ты ведь уже кое-что об этом знаешь.
— Я? — поразился Марселино.
— Ты однажды спрашивал про это — тогда, на чердаке.
— Ой, да, ведь и правда! — обрадовался Марселино.
— Значит…
Марселино опять посерьёзнел:
— Значит, буду за всех них просить Иисуса.
— За всех — это за кого?
— За лошадь святого Франциска… За вола и осла[30], которые были в вифлеемском вертепе…
Лицо у Ангела сделалось какое-то странное.
— И за птичку, которую ты ранил. И за всех других зверей, которых мучил.
Марселино замолчал.
— Ты всё-всё знаешь? — спросил он.
— Про тебя — всё.
— И ты всегда был со мной?
— Да, всегда.
— И всё, что я тебе рассказываю, ты и так знаешь?
— Вообще-то да.
— А зачем тогда просишь, чтобы я дальше рассказывал?
— Чтобы увидеть, хорошо ли запомнил ты сам.
— Запомнил, конечно!
— Посмотрим: расскажи мне по порядку про зверей.
— Ну, я тогда полез на чердак, и Мура взял с собой…
И Марселино рассказал, как карабкался тогда по лестнице с котом на руках. Он уже давно тайком дружил с Господом, перетаскал на чердак много разной еды, а к концу зимы — даже одеяло. Они много говорили про раны Господни, про монахов, про мам…
Марселино не знал, что это предпоследняя такая встреча с Иисусом, потому что в следующий раз он попросит себе подарок — уйти к маме.
Мальчик открыл чердачную дверь и сказал:
— Я Тебе моего кота принёс показать.
— Я уже видел его, Марселино, — отозвался Господь.
— Видел?
— Он и сюда залезает, когда ловит мышей.
— Ну да, он всё время есть хочет!
— Разве вы его не кормите?
— Кормим, только он любит рыбу и мясо, а братья ему картошку дают и салат…
Господь был на кресте и тогда с него не сошёл. Марселино сел на пол, в обнимку с котом, который уже и не чаял вырваться на свободу.
— В тот раз Ты мне сказал, что мама на небе, вместе с Твоей…
— Так и есть, Марселино.
— А небо — оно какое?
— Очень большое и красивое.
— А есть ещё маленькое, для зверюшек?
— Небо для зверей — в человеческих сердцах, Марселино.
— Это как?
— Ну вот, если ты хорошо обращаешься с котом — ты и будешь для него небом. А если ты его обижаешь, то у твоего кота…
— Его зовут Мур!
— Значит, у Мура не будет неба… Марселино всё это время силой удерживал Мура на месте, но тут разжал руки, и кот со всех ног понёсся прочь.
— Вот сейчас я его не обидел?
— Сейчас нет, Марселино.
Мальчик огляделся, раздумывая, о чём бы ещё поговорить с Господом. И наконец спросил так:
— А братья тоже с Тобой говорят? — Да.
— Совсем? Забираются сюда — и говорят?
— Нет; они со мной разговаривают, когда молятся.
— А почему я — вот так?
— Потому что ты ребёнок, Марселино.
— И что?
— Дети невинны[31].
Марселино удивился и весело спросил:
— Что, то есть я — тоже?
— Да, ты невинен, Марселино.
— А братья, когда на меня сердятся, говорят, что я такой грешник, такой… ну прямо ух!
Оба замолчали. В окошко пробрался солнечный зайчик и заметался по полу. Увидев его, Марселино очень обрадовался:
— А дождик-то перестал!
— Пойдёшь играть?
— Да, пойду.
Марселино почти уже вышел, но потом обернулся и сказал:
— А Мануэль говорит, что может свою маму целовать, когда захочет.
— Да, мамы очень хотят, чтобы дети их любили.
— И моя?
— И твоя, Марселино.
— Ну всё, я пошёл. Буду зверей кормить.
— Ещё не время.
— Но ты же Сам говоришь, что я — их небо!
Прежде чем закрыть дверь, Марселино заверил:
— Я завтра вернусь. До свидания!
— До свидания, Марселино, — ответил Господь.
Теперь Ангел и Марселино шли по берегу моря, по безлюдному пляжу, и на песке не оставалось их следов.
— Ты говоришь, это Божье море? — спросил мальчик.
— Все моря — Его.
— А это море вообще никогда не закончится?
— Это — закончится, — ответил Ангел[32].
Марселино долго смотрел на море, а потом сказал:
— Оно впадает в небо…
— Это только кажется, малыш, на самом деле нет.
— А нам ещё далеко?
— Гораздо меньше, чем мы уже прошли. Они продолжали разговаривать на ходу:
— Летом ты себя гораздо хуже вёл, Марселино: времени было больше, чтобы шалить.
— Хуже всего было в сиесту[33].
— Почему?
— Потому что братья меня укладывали спать, а я не хотел.
— Но ведь летом дни гораздо длиннее…
— Мне казалось, что их каждый раз два: один до сиесты, а второй после.
— И жарко…
— Зато цикады поют!
— А ты их ловил?
— Это очень трудно: их не видно между листьями, они точно такого же цвета.
— А вода?
— Воду возили на хромом муле, и мне давали на нём прокатиться от ворот монастыря до самого пруда… Ой, слушай! — воскликнул вдруг Марселино.
Ангел посмотрел на него с удивлением.
— У тебя же крыльев нет! Ангел улыбнулся:
— Ты только сейчас заметил?
— А почему их у тебя нет? Все ангелы обязательно должны быть с крыльями…
— Ну мы же вообще-то духи, Марселино, зачем нам крылья?
— Но ведь бывают…
— В общем да, но дело в том, что люди хотят всё объяснить с помощью того, что уже знают. Вот они и думают, раз ангелы летают — значит, у них должны быть крылья, как у птиц — птицы-то тоже летают. Забавная вещь — человеческая мудрость.
— Мудрость? — оживлённо переспросил Марселино. — Мне братья про неё однажды рассказывали. И сказали, что единственная мудрость исходит от Бога.
— А дальше? — подбодрил его Ангел.
— Ну вот, они говорили, что единственная мудрость — это та, которую Бог открывает людям.
— Это не всё…
— Нет, не всё. Ещё они рассказывали про миссионеров, которые ездят по свету и учат самой важной мудрости, Божьей то есть[34]. Но другому тоже учат.
— Чему?
— Географии, и грамматике, и как книги печатать, и в поле работать, и годы считать, и время узнавать по звёздам…
— Прекрасно, Марселино. Ты всё правильно запомнил, — рассмеялся Ангел. — А про дикарей тоже помнишь?
Марселино тоже засмеялся:
— Это ты про историю с курами говоришь? Ангел отвернулся, пытаясь скрыть улыбку, и ответил:
— Да, именно.
А дело было вот как: однажды брат Бернард прогуливался по дорожке, ведущей от ворот монастыря к дереву брата Негодного и обратно, и рассказывал Марселино про миссии.
— Кто такие туземцы? — спрашивал Марселино.
— Местные жители, малыш. Мир-то — он большой: в Азии, скажем, живут совершенно жёлтые люди, в Африке — чёрные-пречёрные, а в Америке — цвета шафрана.
— Не может быть! — удивлялся Марселино, широко раскрывая глаза.
В тот же день Марселино решил сделаться миссионером, — и, конечно же, начать немедленно. Жара была ужасная, как раз время сиесты.
Мальчик разулся, чтобы не шуметь, и вылез из окошка своей кельи, которое выходило на крышу низенькой террасы. Оттуда он сбросил на землю сандалии с присказкой:
— Куда они — туда и я.
И действительно спрыгнул вслед за ними во внутренний дворик, — а оттуда было уже совсем близко до часовни.
