—Куда тебе в школу! Ты вон ещё уши мыть не научился. Когда время придёт, отец тебе всё, что нужно, купит. Подрасти пока.
—А кто мне про трактор расскажет? — спрашивает Аман.
Вечером, когда отец возвращается домой с совещания агрономов, Аман с решительным видом приступает к отцу:
—Папа, давай рассказывай мне про трактор.
—Что ж тебе рассказать, сынок?
—Ну, как там у него устроено? Где там что и почему? И кто его заедает?
Отец смеётся:
—Ты сейчас этого не поймёшь, Аман. Вот подрастёшь, пойдёшь в школу — всё понемногу узнаешь.
— Я уже подрос.
—Да ну!
—Правда, папа. Ты мне купи тетрадь, и книжку, и сумку. Я в школу пойду.
—Какую ж тебе книжку купить?
— Как какую? Ну, ту, по которой учатся.
—А! Букварь, значит. Что ж, хорошо, куплю.
Уже лёжа в постели, Аман вспоминает ещё один чрезвычайно важный и необходимый ему предмет и кричит на весь дом:
—Пап, а пап! Ещё чернильницу купи, слышишь? Чернильницу не забудь!
И вот наступает для Амана новая и необыкновенно трудная жизнь. Уже несколько дней, как на маленьком столике возле его кровати лежит чистенький букварь, тетрадка, сумка, стоит чернильница-непроливашка и каждое утро Аман собирается пойти учиться в школу, но каждое утро, окинув его внимательным взглядом, мать говорит;
«Нельзя, Аман. Не пустят тебя в школу. Ты опять плохо уши вымыл».
Или:
«А ты зубы чистил? Нет? Ну, где ж тебе в школу идти!»
Или:
«Когда ж это ты успел пятно на рубашку посадить?»
А когда и уши вымыты, и зубы вычищены до самого немыслимого блеска, и на рубашке ни пятнышка, выясняется, что Аман проспал. И это самое страшное. С этим Аман решительно не знает, как бороться. Как это так сделать, чтобы не проспать? Хоть бы кто научил его! Изо дня в день повторяется одно и то же несчастье: утром Аман открывает глаза и говорит:
«Мама, я сегодня в школу пойду».
А мать отвечает:
«Поздно, сынок, проспал ты».
Но вот как-то раз, открыв глаза, Аман видит, что в комнате ещё спущены шторы, и понимает, что проснулся рано, очень рано, и в 1доме все ещё спят. Аману тоже нестерпимо хочется спать — так бы и повернулся на другой бок и снова сладко заснул, — но твёрдая решимость побеждает сон, и мальчик спускает ноги с постели. Стараясь не шуметь, он идёт на кухню, тщательно, очень тщательно умывается, чистит зубы, потом для верности чистит ещё раз, затем одевается, берёт свою сумку, кладёт в неё букварь, тетрадку и чернильницу и тихонько выходит из дому. Он понимает, что в школу идти ещё рано, но рассуждает так: «Когда все поднимутся, опять могут не пустить. Лучше я около школы подожду».
Улица пустынна и тиха. Если бы не собаки и не куры, совсем, пожалуй, было бы скучно и поговорить было бы не с кем...
Аман не спеша направляется к школе. Убедившись, что школа ещё заперта, садится в углу двора, прислонясь спиной к дувалу, и ждёт.
Первым приходит сторож и отпирает школу. Но Аман не решается войти один, и, лишь когда весёлыми стайками начинают стекаться ребята, он вместе с ними входит в здание, заглядывает в какой-то класс и садится за парту на свободное место. Раздаётся звонок, и в класс входит учитель.
—Ты кто такой? Как ты сюда попал? — спрашивает Амана мальчик, к которому Аман подсел на парту, но, заметив входящего в класс учителя, умолкает, не получив ответа.
Учитель привычным взглядом обводит класс и замечает незнакомого ему мальчика. Мальчику не больше шести лет. С деловитым видом поглядев по сторонам, он достаёт из сумки букварь, тетрадку, чернильницу-непроливашку...
—Мальчик! — говорит учитель. —
Да, да, ты! Подойди-ка сюда.
Аман неторопливо встаёт и, очень довольный тем, что на него сразу же обратили внимание, подходит к учителю.
—Как тебя зовут? — улыбаясь, спрашивает учитель.
—Аман.
—Ты что ж, Аман, учиться пришёл?
—Ясно, учиться, — отвечает Аман и, немного подумав, добавляет: — Вы мне сегодня, пожалуйста, если можно, расскажите про трактор — как там всё устроено и почему.
Аман сердито оборачивается: почему все ребята в классе смеются? Что он такого смешного сказал?
—Сколько тебе лет, Аман? — слышит он вопрос учителя.
—Пять.
—Вот видишь ли, Аман, в школу приходят учиться только с семи лет. Значит, тебе ещё рановато. А ты к тому же сразу в третий класс пришёл. Тут у нас большие ребята учатся, по девять, по десять лет им. А ты ещё не дорос, Аман, придётся тебе немного подождать.
Аман чувствует себя глубоко, несправедливо обиженным.
— Разве маленькие не имеют права учиться? Почему? — спрашивает он.
Учитель понимает, что творится с Аманом, и ему становится жаль мальчика.
—Я вижу, Аман, что ты парень серьёзный, деловой, — говорит учитель. — И я бы с тобой с радостью побеседовал, да, видишь, мне урок начинать надо. А у нас порядок такой: кто хочет учиться в школе, идёт прежде всего к директору и просит принять его в школу. Вот ты собери сейчас свои книжки, тетради и пойди к директору, потолкуй с ним.
Учитель подводит Амана к двери и просит уборщицу проводить мальчика к директору.
В кабинет директора Аман входит уже не так решительно и смело, но если он и трусит слегка, то всё же твердо решил не отступать.
Однако директор говорит то же, что и учитель: мал ещё Аман, нельзя принять его в школу.
—Ты пока дома учись, Аман, — говорит директор. — У тебя отец, мать есть?
—Есть, — говорит Аман. — И брат есть, и сестра.
—Ну вот видишь. Ты их попроси, пусть они тебе книжки вслух читают. Вот ты и будешь пока понемножку дома учиться, а потом, глядишь, и в школу придёшь.
—Они мне и так читают. Я стихов много наизусть знаю. Хотите, прочту? — с надеждой спрашивает Аман — а вдруг смягчится директор и примет его в школу!
—Какие же ты стихи знаешь?
—Михалкова И еще Маршака и Пушкина.
—А какие любишь больше всего?
—Больше всего? — Аман задумывается. — Вот эти, — говорит он. Выпрямляется, закидывает назад голову и начинает читать:
У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том.
И днём и ночью кот учёный...
Голос Амана крепнет, звучит звонко, уверенно. Директор слушает и задумчиво улыбается.
—Очень хорошо, Аман, — говорит директор. — Очень хорошо, отлично.
—Примете в школу?
—Нет, Аман, дружок, — мягко говорит директор, — в школу пока нельзя. Потерпи годик-другой. Скоро для тебя все пути-дороги будут открыты.
Тут Аман с отчаяния решается прибегнуть к последнему, сокрушительному доводу. Оттопырив одной рукой ухо, он протягивает другую ладонью вверх к директору и говорит дрожащим голосом:
—Как же так... Вы поглядите, какой я чистый! И уши мою и всё... А мама говорила: «Если будешь чистый, аккуратный, тебя в школу возьмут!»
—Возьмём, Аман, возьмём, только не сразу. А ты скажи по чести — давно ты такой чистый, аккуратный стал?
Вопрос этот застаёт Амана врасплох.
—Давно... — говорит он. — Только не очень...
—А как давно? Дня два, три? Так, Аман?
—Так, — признаётся Аман, повесив голову.
—Ну вот видишь! Да ты не унывай. Держись только и дальше так, всегда будь таким молодцом. Не заметишь, как время-то пролетит, и в школу пойдёшь. А пока, Аман, я, знаешь,
хочу тебя об одном одолжении попросить. Очень мне нравится, как ты стихи читаешь. Скоро у нас для младших ребят вечер будет. Ты выучи ещё какое-нибудь стихотворение и у нас его ребятам прочтёшь. Идёт?
—Идёт!
—По рукам, значит?
—По рукам.
—Ну, а сейчас иди домой. Тебя, верно, мать ищет. До свиданья, Аман.
—До свиданья.
В дверях Аман задерживается. Он оборачивается к директору и говорит не очень уверенно, но с горячей мольбой:
—А если я длинное-предлинное стихотворение выучу? Если я его без запинки прочту? Если я всегда чистый буду — и руки, и уши... вы мне расскажете про трактор? Как он работает и почему?
БАТЫР
I
Батыр не спускал глаз с морщинистого, безобразного лица старухи. Когда она говорила, то смешно выпячивала губы, и нос у неё при этом шевелился.
Трудно было угадать, какие мысли таились за её масляными чёрными глазками. Они бегали по сторонам, будто всё время что-то отыскивали. Подростка насторожило уже одно то, что знахарка Боссан вошла к ним, как к себе домой. Она сразу же уселась на самое почётное место и открыто, без стеснения, обшарила взглядом всё небогатое убранство старой, закопчённой кибитки.
Батыр насупился и мысленно поклялся, что ни за что не подпустит знахарку к себе; он уже ненавидел коричневые, как у мумии, крючковатые пальцы старухи, даже, казалось, чувствовал их холодное прикосновение на своём теле. Но боль в боку и пояснице всё сильнее давала о себе знать и заставляла его примириться.
А его мать, Дурсун, расспрашивала между тем знахарку:
—Как же вам удалось вылечить язык у ребёнка Гиджено-вых? Ведь он был у него весь обварен!
