Я так втянулся в рукоделие, что в совершенстве освоил тетино ремесло. Я даже стал вязать быстрее тети. Конечно, я скрывал, что вяжу. Ведь все же я был мужчина.
Через неделю девчонка зашла к нам, я протянул ей готовую кофту и только хотел закрыть за ней дверь, как вдруг она заметила тетю и бросилась ее благодарить.
— Да что ты! Что ты! — отмахнулась тетя. — Не меня благодари, а вон его. Это же он связал…
Девочка на минуту онемела, потом покраснела, опустила глаза и тихо пробормотала:
— Какой ты молодец! Большое тебе спасибо!..
Когда об этом узнали во дворе, ребята перестали меня просить «говорить с тетей», они просто требовали, чтобы я им немедленно вязал. А тут еще пронесся слух, что я давно вяжу, и что моя тетя никогда и не умела вязать, и что у меня вообще нет никакой тети…
Все шло, как нельзя лучше, да вот беда — как-то встречаю эту девочку, а на ней кофта вроде бы моя, а вроде бы и не моя.
— Чтой-то ты с ней сделала? — спрашиваю.
— Извини, — говорит, — маме пришлось ее перевязать. Только я ее надела, она вся и расползлась. У тебя какая-то странная вязка.
Многие мальчишки в нашем поселке любили весну, многие любили осень, почти все любили зиму, а я любил только лето. Из-за солнца. Когда я просыпался, солнце было колючее. Оно раскидывало по крышам стрелы, и стучалось в сонные окна, и оживляло, как волшебник, все травы и цветы. Днем, когда я играл, солнце, точно горячий дождь, брызгало по моей спине, по рукам и ногам. Или сваривало карниз под окном и сыпало вниз слепящие искры, или так нагревало подоконник, что не дотронешься — нарочно, чтобы я не высовывался. Днем мы с солнцем устраивали радуги, когда я плескал водой, прожигали лупой деревяшки, засушивали глиняные дворцы. Днем солнце было веселым, а по вечерам становилось грустным. Оно уставало светить за день и садилось отдохнуть на пруд. Красный шар плавал на воде, но не хотел тонуть.
Наш переулок был самый солнечный в поселке. С утра до вечера по домам ползли слепящие чешуйки и полукружки, блестели, как слюда, окна и с крыш текли ослепительные водопады. Даже в дождь по нашим заборам прыгали яркие и умытые солнечные зайцы. Да что там в дождь! Даже в пасмурные дни в нашем переулке стоял жар от солнца, скрытого за облаками.
Каждое утро я брал осколок зеркала и бежал на солнечную сторону нашего переулка. Там я усаживался на забор и мы с солнцем ослепляли прохожих. Одни хмурились и грозили мне пальцем, а другие жмурились и смеялись. Однажды я навел солнечного зайца на одну девочку с соседней улицы. Она сразу остановилась и закрыла лицо ладонями. А потом отскочила в сторону и улыбнулась, и вдруг достала из кармана платья зеркало и ослепила меня тоже.
Она была тоненькая, очень тоненькая, как шахматная фигурка. Я несколько раз уже видел ее. Первый раз в их дворе, когда шел в школу. В школу я ходил коротким путем: дворами, через дыры в заборах. Всегда приходил первым, но сторож не пускал, говорил, что слишком перемазанный, и заставлял чиститься. Пока я приводил себя в порядок, подходили все ребята и мое первенство сводилось к нулю. Второй раз я столкнулся с ней на ее улице. Я шел с закрытыми глазами и считал шаги, хотел проверить, намного ли отклонюсь. Досчитал до двадцати и вдруг на кого-то налетел. Открыл глаза — с земли поднимается эта девочка и у меня же просит прощения:
— Прости, пожалуйста! Я играла в классы, закрыла глаза, и вот…
Девочка покраснела, развела руками и опустила глаза. Третий раз мы встретились в магазине, когда мама послала меня за хлебом. Девочка стояла в очереди за мной. Тогда я на минуту вышел из очереди — посмотреть, как сгружают горячие булки, а когда снова подошел, одна бабушка сказала:
— Как тебе не стыдно лезть без очереди?.. Никакого уважения к старшим!..
Вот тут-то девочка за меня заступилась.
— Неправда! — громко сказала она. — Этот мальчик стоял! Передо мной!
Потом мы вместе вышли из магазина и некоторое время шли рядом. А потом вдруг девочка схватила меня за рукав куртки и вскрикнула:
— Смотри, трубочист! Загадывай скорее желание!..
По противоположной стороне улицы и в самом деле шел трубочист. Поравнявшись с нами, он тряхнул своей проволокой и подмигнул нам.
— Трубочисты приносят счастье, — прошептала девочка ему вслед, потом посмотрела на меня и добавила: — Мое желание сбудется. Я успела схватиться за черное… Ведь твоя куртка черная. А твое желание не сбудется. Ты не дотронулся, нерасторопный какой-то.
Она рассмеялась и побежала к своему дому. После этого я очень хотел ее встретить. Подолгу ходил взад-вперед около ее дома, но она не появлялась. И вот настал день, когда я сидел с зеркалом на заборе. В тот день она подошла к забору и спросила:
— А ты знаешь, что завтра будет солнечное затмение?
— Не-ет! — с удивлением протянул я.
— Правда, правда! Будет! — кивнула девочка. — Вот увидишь… В двенадцать дня.
В этот момент к забору подбежал мой друг Вовка. Он был весь ободранный, и на нем висели колючки репейника.
— Смотри, что я нашел!.. — заорал Вовка, не обращая никакого внимания на девочку. Больше того, приблизившись ко мне, он вообще оттолкнул ее и протянул мне какие-то яркие камни.
— Слезай скорей! — проговорил Вовка. — Там их полно!..
Девочка осмотрела оборванного Вовку и фыркнула, а я покраснел.
— Иди, Вовка, один, — тихо сказал я, слезая с забора. — Мне надо… еще кое-что сделать…
Потом я вспомнил про затмение и выпалил:
— Стекла надо еще коптить!.. Затмение завтра, ты что, не слышал?!.
— Слышал! — без особого интереса произнес Вовка. — Так затмение-то завтра днем. Утром и закоптим. И из вашего окна посмотрим. Ваше самое солнечное.
— Угу! Наше самое солнечное!.. — подтвердил я девочке и показал на наше окно. Девочка повернулась к Вовке спиной и, обращаясь ко мне, сказала:
— Хочешь, я завтра приду к тебе и мы будем вместе смотреть? Только ты закопти и для меня стеклышко, ладно?..
От неожиданности я чуть не уронил свое зеркало, но все же взял себя в руки и кивнул.
— Я приду в одиннадцать, — сказала девочка и посмотрела на Вовку. — А может, и не приду. — Она махнула рукой и пошла в сторону своего дома.
Я попрощался с Вовкой и тоже понесся домой — искать и коптить стекла.
Закоптив стекла, я стал составлять программу на следующий день. Прежде всего я твердо решил не приглашать на затмение Вовку. «Испортит все дело», — рассуждал я. После затмения я наметил устроить чаепитие, во время которого намеревался рассказать девочке о своих занятиях фотографией, охотой, рыбной ловлей и шахматами. Я одолжил у одного приятеля фотоаппарат, а у другого — удочку и шахматы. Фотоаппарат я поставил на самое видное место, а удочки засунул за шкаф, но так, чтобы концы удилищ все же виднелись. Шахматную доску я раскрыл и расставил фигуры таким образом, чтобы было ясно, что партия прервана в безнадежном для черных положении. (Белыми, подразумевалось, играл я.) Всех этих приготовлений мне показалось недостаточно, и как только пришел наш сосед, я попросил у него несколько серьезных, на мой взгляд, книг. Разложил их по всей комнате. Одни оставил раскрытыми, другие заложил полосками бумаги. После этого, мне думалось, ни у кого не могло возникнуть сомнений относительно моей начитанности.
На другой день я вскочил чуть свет. Подождал, пока родители ушли на работу, и сделал последние приготовления к встрече: занавесил в прихожей бочку с желтыми плавающими огурцами, протер в квартире пыль, сбегал в магазин, купил печенье к чаю. Потом зашел к Вовке и сказал:
— Знаешь, Вовк!.. Ты не приходи ко мне сегодня смотреть затмение…
— Почему? — нахмурился Вовка.
— Понимаешь, — начал я объяснять, — ты ведешь себя как-то не так…
Вовка посмотрел на меня исподлобья.
— Лезешь со своими камнями… Ведь я не один был. Соображать надо!..
Тут Вовка ухмыльнулся и сказал:
— Не волнуйся!.. Не приду, — повернулся и вышел из комнаты.
Вернувшись к себе, я положил закопченные стекла на подоконник и стал ждать девочку. До одиннадцати часов я сидел как на иголках. То и дело смотрел на часы и выглядывал в окно, но она не приходила. В начале двенадцатого в меня вдруг вселилась маленькая обида. «Могла бы прийти вовремя, — подумал я. — Все-таки затмение!» Я вспомнил, как девочка презрительно осмотрела Вовку, и моя обида переросла в злость. И вдруг я вспомнил, как мы с Вовкой ходили кидать камни в пыль. Когда камни тонули, от них оставалась большая воронка, а вокруг нее множество маленьких — от пылевых брызг. Я вспомнил, как мы с Вовкой однажды катались на чертовом колесе в парке, как наша кабина медленно поднималась вверх и мы уже видели верхушки деревьев и маленькие, точно игрушечные, дома. Как ветер раскачивал нашу кабину и у нас с Вовкой захватывало дух. Как потом мы опускались, и все далекое снова приближалось, и сразу становилось спокойно и радостно. И вспомнил, как однажды мы налили в Вовкиной комнате на пол воды и стали пускать кораблики. И как пришел Вовкин отец и поставил нас в угол, предварительно отодвинув шкаф. Я вспомнил, как мы стояли за шкафом и он улыбался и толкал меня в бок, такой замечательный мой друг Вовка!
