Иван Иванович достал из-под стола затейливо искрученную коряжку.
— Что ты видишь в этом сучке?
— Надо подумать...
Игорь взял коряжку в руки и стал её по-всякому вертеть. Замерещились разные образы, пришлось немного прищурить глаза, чтобы их получше рассмотреть. С прищуренными глазами лишние части отпадали и не мешали видеть.
— Вот так будет лось, — начал он рассказывать, — только с тремя ногами, и голова слишком большая... А с этой стороны вроде старичок сидит на пеньке и ноги протянул, а это рука и в руке палка. А с этой стороны получается... какой-то динозавр.
Иван Иванович взял у него коряжку и поставил на стол вертикально:
— А если так посмотреть?
— Так, вроде на балерину похоже, — пригляделся Игорь. — Только руки кривые и длинные. И ноги уродские. Одна толстая, другая тонкая, и хвост зачем-то. Нет, балерины не выйдет.
— Хвост, он, конечно, совсем непригоден в данном случае, — сказал Иван Иванович и отсёк лишний кусок точным ударом острого ножа. — Это ты прав... А от твоего заявления относительно рук и ног мне стало грустно. Не в примитивной пропорции и не в портретном сходстве красота и правда жизни. Легенда о целесообразности прекрасного отжила свой краткий век. Симметрия — это лишь один из многих видов проявления гармонии миров. Посмотри на эти разной длины и неравной толщины конечности. Сколько в них изящества и полёта! Словом, если хочешь... Впрочем, ты есть разболтанный мальчик, который не ходит на полдник, и в кружок не можешь быть принят.
Заворожённый речью Ивана Ивановича, Игорь забыл, что он разболтанный мальчик и не ходит на полдник. У него уже не было сомнений, что он член кружка «Природа и фантазия» и сейчас примется вырезать из сучка балерину.
Руки опустились. Погасло вдали что-то прекрасное и томительно манящее. Захотелось поклясться, что он больше никогда не будет, но язык не мог выговорить эти глупые дошкольнические слова. Неужели Иван Иванович сам не видит, что Игорь весь раскаивается и никогда больше не будет нарушать распорядок дня: для того чтобы заниматься в кружке, он готов претерпеть любые тяготы и лишения?!
— Вот так устроена жизнь, брат Игорь, — сказал Иван Иванович и запрятал сучок обратно под стол. — Однако, судя по твоей бледности и тоскливо закушенной губе, ты раскаиваешься в своей ошибке и, как пишут в провинциальной прессе, приложишь все усилия. Ладно, даю тебе испытательный срок... — Иван Иванович взглянул на часы. — Ровно сутки и две минуты. Сучок пока сохраню. Придёшь завтра вовремя, будешь равноправно работать. А сейчас — прошу извинить, ибо распорядок дня есть один из видов гармонии миров и нарушать его я не люблю. Всего доброго, Игорь!
— До свиданья, спасибо. Он вышел из помещения.
На сцене, жужжа, топталась толпа кружковцев, выжидая последнюю минутку до начала занятия. А ему стало нечего делать. Решил ещё раз посмотреть на Ларисину грамоту.
В кабинете Марины Алексеевны никого не было, дверь раскрыта, на коврике у порога развалился разморённый жарой Тюбик. Игорь погладил псу нежное брюшко (сахару, так как на полдник не ходил, в кармане не оказалось), посмотрел на грамоту через раскрытую дверь, пожалел, что нет обычая приклеивать к грамоте фотографическую карточку, как на всякий важный документ, и вдруг подумал, что как же эта ценная грамота висит здесь без охраны, и никого нет, и кто-нибудь может забраться и похитить её. Стало тревожно на душе.
— Ты, Тюбик, смотри хорошенько охраняй дверь, — сказал он псу. — Никого не впускай, а если кто заберётся и полезет за Ларисиной грамотой, сразу кусай и гавкай, ладно?
— В-ваф, — сказал Тюбик.
Мол, я постараюсь, а ты в следующий раз не забывай про сахарочек.
Стараться сейчас не потребовалось. Вернулась Марина Алексеевна, в руках она несла папку с бумагами.
— Судаков? Здравствуй, очень хорошо, что ты здесь оказался. Сбегай, пожалуйста, в ангар, передай эту папку Захару Кондратьевичу.
Игорь проявил любопытство:
— А что здесь?
— В этой папке большой праздник, — ответила Марина Алексеевна загадочно. — Больше пока никто знать не должен.
Игорь побежал вниз.
На берегу ребята из отряда моряков пилили доски и что-то угловатое сколачивали. В ангаре Дунин красил жёлтой краской водный велосипед. Захар Кондратьевич возился с радиоаппаратурой.
— Здрасте, — сказал Игорь. — Вам от Марины Алексеевны.
Захар Кондратьевич взял папку, сказал: «Наконец-то», раскрыл её и, углубившись в чтение, прошёл в свою комнату.
— Сценарий принёс? — сказал Дунин.
— Какой сценарий?
— Праздника Нептуна.
— А что такое «сценарий»?
— Ну, вроде пьесы. Когда написано не как рассказ, а с действующими лицами и исполнителями.
— Вот оно что, — сообразил Игорь. — Марина Алексеевна сказала, что в папке большой праздник, а больше никому пока знать не надо.
— «Никому» — это зрителям, — сказал Дунин. — А нам с папой придётся наизусть выучить...
Игорю снова стало хорошо в ангаре, с Дуниным. Обида, конечно, помнилась, но почему-то теперь не обижала, прошло горькое ощущение.
— Давай помогу красить, — сказал он и взял из банки с керосином аккуратно перевязанную кисть.
— Помоги... Крась тот борт, — указал Дунин. — На палубу вокруг не очень капай.
— Вообще капать не буду.
Он макнул кисть в банку с краской, как полагается по науке, на четверть длины ворса, повернув ворсом вверх, мигом донёс до борта и провёл по выпуклой поверхности ровную жёлтую полосу.
— Ловко, — одобрил наблюдавший за ним Дунин. — В какой артели научился?
— Мы с папой квартиру ремонтировали. Сами стенки красили, потолки белили и колера по книжке выбирали.
— Всё в жизни, в общем-то, идёт от папы, — задумчиво молвил Дунин.
— От мамы тоже, — добавил Игорь. — Мы с папой красили, а мама следила за аккуратностью, чтобы не брызгали. Маленькую комнату покрасили без мамы, так потом паркет отмывать пришлось дольше, чем красили... Мама считает, что мой главный недостаток — это неаккуратность.
— Не сказал бы, — заметил Дунин. — Ты чистюля, вроде девчонки.
— Это от воспитания, мама без конца приучает. У нас в квартире аккуратность такая, что в носках ходим, без тапочек. Если где капнешь, воспитания будет на полчаса. Сорить разрешается в стенном шкафу. Там легко убрать.
— А зачем надо сорить в стенном шкафу? — не понял Дунин. — Там же вещи висят.
— Нет, — Игорь помотал головой. — Никаких вещей. Вещи висят в мамином шифоньере. А в стенном шкафу папина мастерская.
— Мастерская есть? Ну, вы счастливчики! А у нас везде вещи.
Игорь накладывал на борт краску быстро, полосу за полосой. Дунин прекратил работу и смотрел.
— В самом деле мастер, — сказал он. — Может, и название сможешь на борту написать?
— Раз плюнуть, — похвастался Игорь. — Я по-печатному могу почти что без линейки писать.
— Слов нет, какой ты клад для коллектива! — восхитился Дунин. — Однако и хитрости у тебя хватает: такой талант скрываешь почти две недели.
— Я не скрываю, — вздохнул Игорь. — Может, я и сам рад порисовать буквы для стенгазеты или бюллетеня какого, да никто не просит...
— Ладно, оправдываются у нас в кабинете Вороны Карковны, — остановил его Дунин. — Я сам не люблю на работу напрашиваться, ничуть тебя не осуждаю. Название одного велосипеда будет «Нептун», а другого «Нерей». Когда краска на бортах просохнет, тогда напишешь. Она до завтра сохнуть будет. Заканчивай и мой борт, у тебя лучше получается. Потом поныряем с причала. Папа тебе, как ценному работнику, разрешит.
Закончив красить, они пошли на причал, поныряли с него, поплавали в своё удовольствие, заплывая на сколько хочется, потом улеглись на гальку загорать под большим камнем, подальше от работающих на пляже пионеров.
Игорь совсем простил Дунина и проникся к нему прежним доверием.
— Скажи, кто такой был Нептун? — не побоялся он проявить невежество.
— А ещё в Ленинграде живёшь! — изумился Дунин. — Это же древний бог морей!
— Что древний бог морей, это я знаю, — сказал Игорь. — А вот что такое «бог» и чем он занимается?
— Бог... — стал размышлять Дунин. — Ну, это тот, кто всем управляет и всё может.
Игорь засомневался:
— Разве кто-нибудь может всё мочь?
— Всё мочь, конечно, никто не может, — согласился Дунин, — поэтому и бога быть не может. Его люди выдумали.
— Зачем?
— Ну, как же ты сам не понимаешь! Чтобы интересней было жить. Чтобы можно было праздники устраивать. В честь старшей вожатой или Вороны Карковны неудобно праздник устраивать, а в честь бога Нептуна — пожалуйста. Веселитесь, сколько хотите, никому не обидно. Про богов можно сказки придумывать, разные небывалые приключения, можно врать сколько хочешь, и никто не придерётся: с богом всё может случиться.
— Вот в чём дело, — понял Игорь. — Тогда бог — это хорошая выдумка. А почему бога моря так странно назвали: Нептун?
