Но собака Морошкина жмётся на обочине, печально поглядывая по сторонам, и не торопится показывать свои «замечательные» свойства. Вот уже чёрный дог занял своё место на мягкой подстилке, а его маленькая хозяйка раскрыла складной стульчик и уселась рядом. Вот и пудель Джекки уселся на самом видном месте и поглядывает поверх своих замечательных медалей. Вот разместились терьеры разных мастей, боксёры, бульдоги, немецкие овчарки, шотландские овчарки, которых называют «колли», и белые великаны, которых называют «московские сторожевые». Представляете, какой парад собак! Как все они сверкают, блестят, лоснятся, как горделиво выпячивают грудь, как гордо смотрят! А наш пёс?
Он лёг на газоне, положил голову на вытянутые лапы и смотрит на всё это великолепие, как будто говорит: нет, ничего нам тут не светит!
Тогда Морошкин берёт пса под мышку и шагает вперёд. Он занимает место в ряду великолепных собак. Он стоит с собакой под мышкой, и комиссия, которая не замечала его, постепенно начинает обращать на него внимание. Пожилые женщины в седых буклях, похожих на сахарные трубочки, и важные мужчины — все начинают перешёптываться, кивать на собаку Морошкина и о чём-то осведомляться друг у друга.
«Что же будет, когда они узнают, на что она способна? — думает Морошкин. — Они все просто с ума сойдут». Ему даже жаль становится всех этих великолепных догов, пуделей и немецких овчарок. Он готов оставить им несколько медалей из тех, что сложены в коробке на столе, но только потому, что его небольшая собака не вынесет тяжести всех наград.
Наконец, звучит команда, и все собаки вместе со своими хозяевами сдвигаются с места. Они идут по кругу. И Морошкин тоже идёт по кругу. Он несёт свою собаку под мышкой. С одной стороны Морошкина торчит печальная мордочка собаки, с другой — свисает её хвост.
Остановка, и все двигаются в обратную сторону.
Ну что же это за выставка в конце концов! Морошкин устал ходить туда-сюда, поворачиваться, бегать, лазать по бревну и цепляться за какую-то старую тряпку, которую человек в ватнике пытается у него отнять. Когда, наконец, этот человек понимает, что отнять тряпку у Морошкина невозможно, он вытирает пот со лба и говорит:
— Очень хорошо, мальчик. Теперь научи всему этому свою собаку.
— А зачем моей собаке драться за тряпку? — спрашивает Морошкин.
— Видишь, что делают другие собаки? — спрашивает человек.
— Может, другим это нужно. А нам это не нужно.
— А что нужно вам? — спрашивает человек.
— Медаль, — говорит Морошкин.
Он не говорит, что ему нужны все медали, которые лежат в коробке. Ему нужна одна медаль. Он принесёт её маме и папе. Он покажет её Боре и Яшке. Яшка расскажет об этой медали своему отцу. Боря — своей маме. И тогда, наконец, собаку будут уважать. С ней будут считаться. И разрешат Морошкину оставить её у себя навсегда.
Человек в ватнике смеётся.
— Мальчик, твою собаку мы даже не можем принять к рассмотрению, — говорит он.
— Почему?
— Какой она породы?
Морошкин молчит.
— Как её зовут?
Морошкин тоже молчит.
— Вот видишь, — говорит человек в ватнике, — у твоей собаки нет даже имени.
— У неё есть имя, — говорит Морошкин. — Только я его не знаю.
— Вот когда ты узнаешь всё про свою собаку, тогда и приходи к нам.
— Но вы знаете, — говорит вспотевший от волнения Морошкин. — Она умеет читать и писать.
— Она же собака, — говорит человек в ватнике. — Зачем ей читать и писать?
— Но она играет на пианино.
— Лучше бы она носила поноску, — говорит человек и выводит Морошкина из круга.
А пудель Джекки тем временем гордо и важно идёт по бревну, поднятому высоко над землёй. И его напружиненный нос не шевельнётся.
Глава двадцатая, в которой наконец-то и очень кстати появляется Прохожий Доктор
Выставка закрылась. И вот они сидят в парке около детского сада, там, где обычно гуляет Валентина Ивановна с детьми, сидят вдвоём: собака и Морошкин. Настя ушла домой есть вареники. Она вернётся после обеда. А Морошкин разговаривает с собакой.
— Эти медали ничего не стоят. Их дают за то, что собака ходит по бревну. А зачем тебе ходить по бревну? Ты будешь ходить по тротуару и разговаривать со мной. И не надо нам никакой медали. Нам и так хорошо. И не надо быть похожим на пуделя Джекки. Или дога. Лучше играй на пианино. Или читай газеты. Делай, что тебе нравится.
Солнце светит вокруг. Жёлтая дорожка, газон, кустик — всё облито солнцем. Свежий прозрачный воздух искрится от солнца. Шапочка у Морошкина съехала на ухо, но он не поправляет её, солнце приятно нагревает правое ухо.
«Всё, — думает Морошкин. — Больше я не знаю, что делать. И сколько я ни думаю, ничего придумать не могу».
И только он подумал так, как на дорожку перед самым носом Морошкина легла тень. Морошкин поднял голову и увидел Прохожего Доктора. Он стоял перед Морошкиным, опёршись на палку, и внимательно его разглядывал.
— Ну-с, — сказал Прохожий Доктор, склонив голову набок. — Мы, кажется, знакомы, молодой человек. Не правда ли? Прошло столько времени, а вы всё ещё продолжаете вздыхать? А ведь, насколько я вижу, у вас появился друг.
— В том-то и дело! — воскликнул Морошкин. — Я повёл его на выставку, но не знал, как его зовут.
— Его зовут Гоблин.
— А это правда, что он играет на пианино?
— Правда. А что в этом удивительного? У каждого из нас есть свои странности.
— И пишет тоже?
— Пишет.
— А что он пишет? — спрашивает Морошкин.
— Гоблин сочиняет стихи, — говорит Прохожий Доктор.
— Не могли бы вы прочесть мне какой-нибудь стих, который сочинил Гоблин? — просит Морошкин.
— Дело в том, — говорит Прохожий Доктор, — что стихами Гоблин считает всё, что начинается на букву «с». Поэтому его стихи не похожи на обычные. Например, обо мне он сочинил такой стих: «Старичок стоял у стены».
— И всё? — удивляется Морошкин. — Весь стих?
— Весь. Больше всего стихов у Гоблина про собак. Ведь слово «собака» начинается на букву «с». Например, такое стихотворение: «Собака стояла у стены».
— А почему, — спрашивает Морошкин, — у Гоблина все стоят у стены?
— Разве ты не понимаешь? Потому что и «стоять» и «стена» начинаются на букву «с». Собственно говоря, я даже думаю, что привязанность Гоблина к тебе объясняется тем, что твоё имя начинается на букву «с». И про тебя Гоблин тоже написал стихотворение.
— Серёжа стоял у стены, — догадался Морошкин.
— Правильно.
— А есть у него стихи, которые у стены не стоят? — спросил Морошкин.
— Есть. Например, такое стихотворение: стакан.
— И всё? Такое короткое стихотворение?
— Это не самое короткое. Самое короткое это просто «с».
— Что такое «с»?
— «С» — это любимая буква Гоблина. Для тебя, может быть, этого мало. А для него это целое стихотворение. «С» — это с тобой, «С» — это с радостью, «С» — это с надеждой.
— Мне нравится такое стихотворение, — сказал Морошкин.
— Си, — произнёс вдруг чей-то тоненький голос.
Морошкин огляделся и увидел, как по невидимому канату, натянутому в воздухе, идёт Миля. Каждый его шаг сопровождается глубоким звуком. Звуки следуют один за другим ровно и размеренно. А внизу под Милиными ногами гудит, живёт город деревянных молоточков. Чьи-то тоненькие руки тянут канаты, которыми привязаны деревянные молоточки, и молоточки поднимаются вверх, опускаясь, ударяют в толстые витые струны: звуки наполняют город. Сначала они звучат невпопад, потом выстраиваются в ряд, сливаются и звучат стройно, слаженно.
Морошкин хочет сказать Прохожему Доктору, что он хорошо знаком с деревянным человечком Милей, который идёт по канату, но зря он оглядывается, смотрит вверх и вниз. Прохожего Доктора нет. Он исчез.
Вместо Прохожего Доктора на скамейке, болтая ногами, сидит Настя.
— Я за собакой пришла, — говорит она.
А Гоблин лежит у ног Морошкина, греется на солнце и улыбается мечтательно.
Глава двадцать первая, в которой предстоит решить, хорошо ли быть трусом
«…Ну вот, — думает Морошкин на другой день во время завтрака в детском саду, — уже столько дней прошло, а Гоблин всё живёт у Насти, Я всё не могу сказать маме про Гоблина. Я — трус».
— Я — трус, — говорит Морошкин Яшке.
У Яшки с подбородка свисает кислая капуста.
— Я, может, тоже трус, — говорит Яшка.
— А как сделать, чтобы не бояться? — спрашивает Морошкин.
— Зачем это делать? Бояться — хорошо! — говорит Яшка.
— Чего же хорошего? — удивляется Морошкин.
