— Ну что ж такого, что в Новый год загремели, подумаешь! Конечно, всякое бывает!
А у самих в глазах тоска. Ненавижу враньё. Сама всегда стараюсь правду говорить.
— У меня, Ань, никакого подарка для тебя нет, честно.
— И у меня.
— Да ладно. Ты от меня целый день вязанье прячешь.
— Да там ещё не пойми что… и не закончено…
— Всё равно. Ты мне хоть полподарка свяжешь, а я тебе что? Вообще-то я выбрала тебе одну штуку. В том рукодельном магазине на Ленинском, куда ты меня летом затащила. Но купить не успела. Из-за шунта этого.
— Больно было его менять?
— Нет. Чего это ты о смене шунта задумалась?
— А вдруг мой засорится?
Ане поставили шунт недавно, и она только привыкала к нему. Её опухоль месяц назад закрыла отверстие, через которое лишняя жидкость вытекает. Я своего шунта не боюсь, привыкла.
— С чего он мог засориться? Не надо думать о плохом. Давай веселиться, праздник всё-таки. Нам с тобой, Афина, надо превратить любого, кто войдёт в больницу, в козла. Или в черепаху.
Я отхлёбываю фруктовый чай.
— Афина, а ты чего божественный нектар не пьёшь?
— Прости.
Она подносит к губам стакан, но тут же ставит его обратно.
— Мутит, — с трудом говорит Аня, — а вдруг он уже засорился?
— Не смеши мои бахилы! Ты же слопала кусок торта и не поморщилась! А когда шунт не работает, то еду хочется скатать в ком и влепить в стену.
— Какую еду? — улыбается Аня.
— Ну, всю. Шпроты, оливье, мороженое, шоколад, колбасу, даже рыбу! Сырую! И фарш на котлеты! Всё скатать и — бабах об стену!
Она снова улыбается, но вяло. А потом трёт глаза.
— Кстати, про «бабах», — говорю я, — знаешь, как мы развлекались в школе на продлёнке?
Я хватаю чайный пакетик, засовываю его в стакан, жду, пока он снова набухнет, а потом подкидываю его вверх. Пакетик прилипает к потолку прямо над головой спящей Галюхи.
— Ой! — вырывается у Ани.
Я внимательно слежу за пакетиком.
— Креке… Пеке…
— Не надо! — смеётся Аня.
Пламя свечи дрожит, и кажется, что Анино лицо сияет. Почти не видно, как оно осунулось.
— А чего она спит? Ей двух великих богинь сторожить надо! Вдруг нас украдёт какой-нибудь древний грек? Эй, Зевс, сейчас на тебя шлёпнется жаба!
— Поймай его! — сквозь смех просит Аня, еле выговаривая. — Пусть дрыхнет. Никто нас не украдёт. Никому мы не нужны.
Словно в ответ на её слова открывается входная дверь. Кто-то топает, стряхивая снег. Мы видим девушку в короткой бежевой дублёнке и лаковых сапогах. У неё остренькие черты лица. На голову накинут белый шарф, из-под которого торчат мелко-мелко навитые кудряшки светлых волос.
— В Финляндию, на три дня, — говорит девушка в мобильник, прижатый к уху. Потом хихикает и откидывает со лба кудряшку.
— Нет, не с Сашкой. Деды Морозы столько не зарабатывают. С Михаилом. С которым в клубе познакомилась. Сашка не знает. Представь себе, не стыдно. Я не виновата, что у Сашки нет денег. Это его проблема, правда? Успокойся, не узнает. Просто хочу и о себе подумать. Михаил давно звал, а я отказывалась. Теперь решила отдохнуть. Уезжаю вечером. Сейчас последний вызов отыграем и всё, на вокзал. Сашка не догадается. Михаил звонил утром, а этот наивняга решил, что я с мамой разговариваю. Учись, подруга! Всё, чмоки, привезу тебе пару финских варежек!
Девушка очень хорошенькая. Она из другого мира — того, где праздник, конфетти и шампанское в фужерах, а не пластиковых стаканчиках. Мы с Аней присели на корточки и следим за ней в приоткрытую дверь каморки. Галюха по-прежнему храпит.
Я слышу, как Аня затаила дыхание. Я и сама не могу оторвать глаз от вздёрнутого носика, от изящной талии, затянутой широким ремнём поверх дублёнки, и грациозного движения, с которым девушка опускает телефон в сумочку. Она похожа на фею Динь-Дилинь из «Питера Пэна». Кажется, от одного её прикосновения исчезнут твои синяки под глазами и сухая кожа на руках, и ты засияешь, как ёлочный шарик.
Девушка снимает с головы шарф. Под ним обнаруживается маленький, похожий на ободок, серебряный кокошник. Ах, вот она кто!
Девушка снимает и дублёнку. Мы с Аней одновременно вздыхаем, втягивая в себя аромат её духов — нежный, свежий, как запах первого снега.
Девушка сдула пыль со стойки гардероба, положила на неё дублёнку и принялась что-то искать в сумочке.
Хлопнула входная дверь. Влетел парень, высокий, несуразный, в коротком чёрном пальто и джинсах. Он похож на Дон-Кихота: тонкие и длинные руки-ноги, жидкая бородка. Под мышкой зажат посох, в руках два мешка.
— Ты уже тут? — обрадовался он.
Прислонил к стене посох, который тут же грохнулся, бросил мешки и ринулся к девушке. Подхватил её на руки и закружил. У меня сжалось сердце, ладони вспотели и я услышала Анино тихое: «Ух ты!».
— Осторожно! — вскрикнула девушка, но было поздно: содержимое сумочки рассыпалось по полу. И бутылочка духов, и цилиндрик помады, и коробочка с тенями, и кошелёк. Половина добра укатилась под стойку гардероба.
— Прости, принцесса, — выпалил парень, смешно согнулся и стал подбирать девушкино добро.
— Саша, какой ты неловкий! Ужас! Хорошо, духи не разбил. Дай сюда помаду, я её искала.
Пока она, сосредоточенно глядя в зеркало, обводит губы ярко-розовой помадой и правда становясь похожей на принцессу, парень снимает пальто, достаёт из одного мешка тулуп Деда Мороза и натягивает его на свитер с джинсами.
— У тебя ничего не изменилось? — спрашивает он, прилаживая белую бороду, — может, поедешь с нами в «Университетский»?
— Я тебе уже говорила: у меня болит нога. И Новый год я хочу встретить с родителями, а не за сто километров от Москвы.
— За пятьдесят. Мы же туда на машине едем.
— На твоей-то колымаге?
— Могу заказать для тебя тыкву на колёсах.
Девушка молча забирает у него мешок, из которого он вытащил тулуп, и вынимает оттуда серебристую шубку и накладную косу.
— И вообще, — не сдается парень, — зачем ты записалась на практику, если у тебя болит нога?
— Это мой долг — веселить больных детишек, — гордо говорит девушка.
Она прикалывает косу и расправляет шубку.
— А я думал, затем, чтобы к Пал Палычу на курс попасть, — бурчит парень, — он ведь любит тех, кто по больницам детей развлекает.
— Что-что?!
— Ничего.
— Не судите по себе, юноша. Я лично развлекаю детей, потому что это очищает мою карму.
Девушка бросает взгляд на лестницу, которая уводит к нам, в нейрохирургическое.
— Вот только ЭТИХ не люблю. У которых химия.
Я чувствую, как напряглась рядом Аня.
Парень поднял посох и уставился на Снегурочку.
— Почему?
— Их невозможно заставить смеяться. Хоть об пол бейся. В глазах такая тоска… Мне их так жалко, так жалко. Вчера в РДКБ я расплакалась, и у меня тушь потекла. А запасной не было.
— Это горе, — согласился парень, — ну, что, Снегура, тебя наверх на руках тащить?
— Зачем?
— У тебя же нога болит.
— Нет, я потерплю. Ради больных детишек.
Они отправились наверх, так и не заметив нас в Галюхиной каморке.
Наше убежище сразу перестало напоминать Олимп. И нектар — не нектар, а подкрашенная чаем ржавая вода. И Галюха — никакой не Зевс, а толстая вахтёрша, спящая лицом к стенке. Правда, пакетик так и висит над её спиной. Хороша вахтёрша, пропускает сюда всяких отвратительных личностей. Чтобы не встречаться с Аней взглядом, я отвернулась. И разглядела на полу что-то светленькое.
— Ань, там какой-то листик. Наверное, у Снегурочки из сумки выпал.
Аня не повернула головы. Всё смотрела вслед студентам из театрального.
— Снегурочка хромать забыла, — наконец сказала она, — тоже мне, актриса.
Я выбралась из каморки и выудила из-под гардеробной стойки листок с цифрами. Билет на поезд. До Хельсинки.
— Давай билетик парню отдадим, — предложила Аня, — пусть знает, что его Снегура не с родителями Новый год собралась встречать.
— Погоди, — ответила я и погладила Жучка, примостившегося у меня на плече, — есть идея получше.
Я вернулась в каморку и задула спонсорскую свечку.
Дальше все получилось и смешно, и стыдно, и неудобно.
Мы обогнали студентов на лестнице. Представились. Что вы, что вы, никакой химии, никаких шунтов! Просто мы упали с кроватей и нас держат с подозрением на сотрясение мозга. У нас лёгкое заболевание, не беспокойтесь. Можно, мы донесём ваши мешки? Спасибо!
Пока Тося обрабатывала руки студентов дезинфицирующим раствором и заставляла надеть бахилы (длинные, тряпичные, тёмно-зелёные), мы положили мешки на кресло-каталку и нашли в палате Серого.
— Вот что, — сказала я, — есть билет до Финляндии. Поедешь? Хотя ладно, ты же в Грецию собираешься. Предложу кому-нибудь другому.
