в лагере разнимателем драк. Такая, знаете ли, появилась у него штатная должность — с тех пор, как он стал заниматься в секции классической борьбы.
Есть на свете ехидны, есть тихони и тихие сапы, есть обидчивые, есть и всякие прочие. А вот он — разниматель драк. Это, кстати, не самая легкая профессия на свете, и встречается она не часто. Ехидн, скажем, удается нам повидать на жизненном пути куда больше!
В это трудно поверить, но однажды Вадим Купцов разнял даже свою собственную драку, честное слово!
Случай произошел в прошлом году. Вадим тогда хоть и был уже в первом отряде, но среди самых младших: все семиклассники и даже несколько восьмиклассников, а он из шестого.
Ну, а когда ты младший, да еще рыжий, да еще «жирный», охотники поиздеваться найдутся всегда — это уж закон природы.
И действительно: затесался там у них один подлец-умелец, имени которого Вадим сейчас и вспоминать не хотел!
А может, тот человек был не такой уж и подлец, а просто любитель поездить на других бесплатно, — Вадим видел подобных в избытке, да и вы, конечно, тоже.
Началось с чепухи, с незаметных слов. Или просто Вадим решил их не замечать: «Купец! Дай рабочему человеку водицы испить» («рабочему», потому что его фамилия была Слесаренко). Да жалко, что ли? Налил воды из бачка — пей.
Потом еще что-то, еще. И все такие мелочи — внимания обращать не хочется. Тем более Вадим был самый младший, а этот Слесаренко — самый старший, в первом отряде сидел он чуть ли не третье лето.
Потом один раз после тихого часа: «Эй, Купец! Убери за рабочим человеком постель».
Стоп! Вот это уже дело серьезное.
Если ты хоть немного опытен в таких делах, то сразу поймешь: или надо тут же подчиняться и идти в услужение, или жди вооруженной агрессии.
— Знаешь что, Слесаренко, — сказал Вадим, — я вижу, тебе в школе не удается покомандовать, вот ты и решил в «Маяке» отыграться.
Как потом выяснилось, это была чистая правда.
— Ах ты купчина толстопузая! — сказал Слесаренко с некоторым якобы удивлением, и все засмеялись.
Сам же Слесаренко был на редкость худой.
— А я один раз иду, — сказал Вадим, — и вижу — на краю дороги лежит скелет… селедочный.
И все опять засмеялись. У них в тот год подобрался отряд не очень хороший. Будто зрители в Древнем Риме: дайте нам, мол, хлеба и зрелищ, а кто там прав-виноват, мы на это чихали!
Когда они пошли полдничать, этот Слесаренко сзади прыгнул на Вадима:
— А ну, купчина, вези рабочего человека!
Он как будто бы шутил, но уцепился-то крепко и за шею. Тогда Вадим прихватил правой рукой Слесаренкину ногу, присел, упал назад, перекатился через своего противника и встал. А Слесаренко остался лежать, так громко хлопая глазами, что казалось, это было слышно.
Однако он тут же вскочил. Тут же, насколько ему позволили складные руки-ноги.
— Ах ты гад купеческий! — И Слесаренко дал Вадиму пощечину. Всей пятерней шлепнул по румяной, довольно-таки упитанной Вадимовой щеке.
Шлепок был несильный. Тренер по боксу, наверное, сказал бы, что Слесаренко лишь обозначил удар. Но звук получился смачный, мясистый такой. И все находящиеся рядом любители хлеба и зрелищ опять засмеялись.
— Ну, купчина? Что дальше?
— Я тебя сейчас положу на обе лопатки и буду держать, пока ты не сдашься.
Народишко между тем уже налип вокруг плотной толпой. Но Вадим этого не видел. Он готовился к бою — весь собранный и сжатый, как стальная пружина. И совсем сейчас он не был похож на «жиртреста». И совсем сейчас он не был похож на «разнимателя драк»!
Пока Слесаренко замахивался для второй пощечины, Вадим быстро шагнул к противнику, захватил его удобно и хорошо — тот ведь не знал контрприемов — и по всем правилам классики, которая, как известно, запрещает подножки и подсечки, бросил нескладного дылдяя через спину.
Бросок, надо сказать, получился прекрасный, быстрый. Слесаренкины пятки описали в воздухе красивую длинную дугу. И потом Слесаренко грохнулся на траву — спиной, так называемой «пятой точкой» и теми самыми пятками, обутыми в незашнурованные кеды. Причем правый кед отлетел в сторону, словно от взрыва.
Слесаренко услышал, что внутри у него что-то хрустнуло, хряпнуло. На самом деле ничего там у него не хрустело. Просто он испугался, весь мгновенно продрог от ужаса. А сверху, по-борцовски плотно, на нем лежал Вадим Купцов.
И тогда этот несчастный восьмиклассник заревел, что называется, «во все воронье горло». И слезы потекли у него из обоих глаз, как из родников с живою и мертвою водой.
— Ты правым-то глазом шибче плачь, Слесарь! — крикнули из толпы.
И тут Вадим, вместо того чтобы праздновать полную победу на костях поверженной державы, вместо того чтобы самому нормально проехать на Слесаренкиной спине до столовой, вдруг встал, поднял за руку помятого Слесаря и сказал кратко, но внушительно:
— Кончайте!
Это произвело на любителей хлеба и зрелищ сильное впечатление. С тех пор, собственно, Вадим и стал считаться разнимателем драк.
А Слесаренко тихо дожил до конца смены и отбыл, и больше его в «Маяке» не видели.
Да он и взросл был для пионерских лагерей… Хотя, может, не так уж и взросл.
Если быть честным, то многие из нас куда охотней согласились бы стать победителями в драках. Слава разнимателя не совсем понятна да и, пожалуй, пресновата. А вот слава победителя много слаще.
Так думал раньше и Вадим Купцов. Когда? Года три-четыре назад, когда он еще не был борцом классического стиля, когда его любой мог отпихнуть по дороге в школьный буфет, тогда он был… ну, в общем-то, обычным хилятиной.
И нос ему расквашивали, если он огрызался. Принимать каратистскую стойку мы умеем по большей части только в мечтах своих. А в реальном поединке слепнем от волнения, да и в немалой степени от трусости, — разве не так? И вместо того, чтоб собрать свои и без того не великие силы, окончательно теряем их.
Нет, не от благородного желания увеличить число физкультурников, а тем более не от желания укрепить пошатнувшееся здоровье Вадим Купцов схватился четыре года назад за эспандер и гантели. Он хотел быть победителем в драках. А для этого нужна уверенность. А для уверенности нужна сила.
Как он узнал довольно-таки скоро, его мышцы любили тренироваться, крепли и росли, словно сами собой. А там Вадима приметил тренер из секции. И узнал он, ученик сперва четвертого, а потом пятого класса, что у него
