Куда же подевался Жорка? Что с ним случилось?
Я зря крутил во все стороны головой: Жорки не было видно. Спросить же у тёти я не отваживался: а вдруг оранги понимают наш язык?
Украдкой приглядывался к ним. Все они, кроме тех существ, на которых болтались короткие фартучки, были одеты в какую-то причудливую одежду: огромные ботинки и краги из чёрной кожи, чёрные мундиры, чёрные фуражки. Луки с колчаны со стрелами, также покрашенные в чёрный цвет, висели у них за плечами, а в толстых мохнатых руках — тяжеленные дубины из чёрного дерева.
И у каждого на груди — большая блестящая бляха: на белом фоне — мохнатая рука, стискивающая горло венерианина, а ниже какой-то странный знак, сплетённый из колючек держи-дерева… Я где-то его уже видел, этот знак, похожий на две паучьи ноги, уложенные одна на другую.
— Свастика, — тихо говорит тётя Павлина.
Её таки досталось в схватке: какое-то из существ цапнуло её зубами, и теперь из раны течёт кровь. Но тётя Павлина не обращает на неё внимания: с интересом рассматривает орангов. Она уже как будто довольна, что попала в плен.
Только теперь я припоминаю, где видел этот знак: в одной книжке на фотографии. И что ниже, под этой свастикой, написано, тоже могу сказать.
«Мы будем править миром» — вот что там написано.
Значит, мы и правда попали в лапы одичавшего племени. К орангам, которые провозгласили себя наследниками Гитлера, который сотни лет назад мечтал уничтожить целые народы. А кого собираются уничтожать эти? Кем править? Такими, как Ван-Ген, или как Жорка? Тогда кто эти существа, так похожие на венериан?
Ничего не понимаю. И тётю Павлину спросить не могу: охрана не отстаёт от нас ни на шаг.
Мы долго шли по джунглям. Я очень устал, потому что ноги всё время разъезжались на скользкой глине, а связанные за спиной руки затекли. Молчаливая наша охрана бдительно следила за нами: стоило мне хоть на минутку задержаться, как толстая лапа сразу же толкала меня в спину и звучал угрожающий выкрик, похожий на свирепое рычание.
— Держись, Витя, джунгли скоро закончатся, — говорила тётя Павлина.
Она всё время меня подбадривала, хоть её и доставалось не меньше, чем мне.
Джунгли и вправду вскорости кончились. Болото пропало, началась возвышенность, деревьев становилось меньше. Вот они и совсем расступились, и мы вышли на опушку.
Впереди, сколько хватало глаз, лежала степь. Дул приятный ветерок, высокая, по пояс, трава катила шёлковые волны, повсюду паслись табуны антилоп. А совсем-совсем далего, километрах в тридцати, краснели горы. Это их мы, должно быть, видели со скалы над водопадом.
Мы не сразу вышли из леса: остановились под крайними деревьями. Оранги долго и подозрительно вглядывались в степь; мелкие существа возбуждённо метались у них под ногами. Вот старший отдал короткий приказ, и существа кинулись вперёд, нырнули в траву. Несколько орангов, положив на землю дубинки, достали из-за спин луки.
Я никогда не видел ещё таки жутких луков, даже на спортивных состязаниях. Они были изготовлены из толстенного дерева, должно быть, очень тяжёлого и крепкого, а тетивы были толщиной в палец. Чтобы пустить стрелу из такого лука, надо иметь нечеловеческую силу.
Оранги тем временем достали стрелы размером с копьё. С одного конца они были оперены, на другом торчал крепко привязанный острый шип.
— Держи-дерево, — потрясённо прошептала тётя Павлина. — Они приделали к стрелам ядовитые колючки держи-дерева.
Я аж содрогнулся, представив себе, как эти колючки впиваются в тело. Оранги же, наложив стрелы на луки, опустились на колени и поползли в траву. Расползлись веером, замерли.
Замерли и мы.
Впереди, метрах в двухстах, пасся табун антилоп. Животные щипали траву, не подозревая об опасности. Лишь одна из них, должно быть, самец, стояла поодаль, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. Вот ветер, дувший из степи, донёс до ней подозрительный запах: антилопа содрогнулась, подала короткий сигнал. Табун тут же оторвался от еды и помчался вперёд. И тогда на противоположной стороне зашевелилась трава, и дикий визг прорезал тишину степи: облава началась.
Табун бежал прямо на залегших в траве орангов. Всё ближе и ближе подбегали до смерти перепуганные животные, и за ними с криком и воплями гнались мелкие существа. Большой самец, стоявший на страже, мчался впереди, и я поневоле залюбовался им: так легко он летел над травой, закинув назад длинные, закрученные винтом рога. Вот он будто на всём скаку налетел на стену: остановился, задрал передние ноги, а в его груди уже торчала та страшная стрела.
Табун остановился, смешался, антилопы падали одна за другой, поражённые стрелами, а между ними уже забегали мелкие существа. Возбуждённые погоней, они кидались на антилоп, катились в траву, сбитые копытами, сражённые рогами.
Охота закончилась так же быстро, как и началась. Добрый десяток антилоп остался на месте, существа, которым досталось в сутолоке, зализывали раны, а двое уже не могли подняться: одному антилопа повредила позвоночник, а другое получило рогами в живот. Старший оранг замахнулся дубиной и раздробил череп сначала одному, а потом другому.
Бросив трупы, оранги захлопотали вокруг добычи. Достали острые ножи, висевшие у каждого на ремне, начали свежевать антилоп. Мелкие существа тем временем стаскивали сухие ветки: на них, похоже, дикая расправа с двумя смертельно раненными не произвела никакого впечатления.
Вскоре на опушке запылал костёр. Оранги насадили на острые колья огромные куски мяса и засунули их в огонь. Скоро от них пошёл такой запах, что у меня аж челюсти свело. Оранги же, зажарив мясо, принялись пировать: огромные куски один за другим исчезали в их животах. Мелкие существа сидели вокруг, не сводя с еды голодных глаз, и жалобно поскуливали. Время от времени кто-то из орангов кидал им обгрызенную кость, и тогда среди них начиналась драка. Они вырывали кость друг у друга, кусались, дрались, пока кость не оказывалась в руках самого шустрого.
Кинули кость и нам. Даже есть перестали: смотрели, что мы с ней будем делать.
— Не смей! — сказала тётя Павлина.
Словно я мог ту кость поднять! У меня ж руки до сих пор связаны!
Немного подождав, один из орангов подошёл ко мне, взял за волосы. Наклонил, ткнул лицом в кость. Я сцепил челюсти, сомкнул губы. Даже глаза зажмурил, чтобы не видеть того проклятого мяса.
Оранг отпустил мою голову, толкнул со всей силы: я так и покатился в траву…
Наевшись, оранги собрали оставшееся мясо, кинули на угли. Мелкие существа сразу же кинулись к костру. Хватали друг вперёд друга подгоревшие куски, жадно запихивали в рот. Оранги теперь их не отгоняли: смотрели и хохотали.
Когда мелкие тоже поели, оранги подкинули в костёр хвороста, взяли два куска мяса, которые отложили было в сторону, зажарили и положили перед нами. Они уже, должно быть, сообразили, что мы не сможем есть связанными, и освободили нам руки.
— Что ж, если так уже угощают…
Тётя Павлина подняла свой кусок и отряхнула его от пепла и угольков.
— Ешь, Витя, а то нам ещё немало идти.
* * *
Тётя Павлина угадала: мы шли весь день, почти не останавливаясь. Только когда солнце село за горы, оранги завернули под высокое дерево, стоящее посреди степи. Мелкие сразу же полезли на дерево обламывать сухие ветки. Наломали столько, что стало понятно: костёр разводится на всю ночь.
Огонь и правда горел до самого утра. Огромным кольцом окружил он дерево. Он отгораживал нас от ночной степи, где всё время рычали львы и выли шакалы, откуда долетал испуганный топот и стон животных, попавших на зуб хищнику. А мы лежали за огненной стеной, надёжно нас защищающей, и кто знает, дожили бы мы до утра без этого огня. Даже оранги не раз вскакивали и хватались за стрелы и луки.
А где-то среди ночи всполошились все: и мелкие, и оранги. Я проснулся от истошного вопля и долго не мог понять, что случилось. Оранги словно взбесились: кричали, ухали, метались по кругу, хватали пылающие ветки и швыряли их в траву. Хорошо, что трава здесь влажная, а то не миновать пожара. Мы с тётей тоже вскочили на ноги.
— Держи-дерево! — воскликнула тётя Павлина и схватила меня за руку.
Теперь и я увидел страшную картину: зелёная стена, размахивая плетьми, медленно надвигалась на нас. Она была уже совсем близко от огненного кольца — доставала до него самыми длинными из своих плетей, доставала и одёргивала, словно обжегшись. Вот она подползла почти вплотную, остановилась.
Оранги закричали ещё громче, швыряли в костёр охапки хвороста, выхватывали горящие ветки, бросали в жуткую стену. И как только пылающая ветка долетала до держи-дерева, оно тут же отшатывалось, отползало назад.
— Оно боится огня, — прошептала тётя Павлина.
Когда наваленный хворост разгорелся, держи-дерево немного отползло назад. Однако, кажется, и не думало занимать оборону. Застыло терпеливо, словно сама смерть, будто выжидая, пока прогорит костёр.
