— Именно, — Софи улыбнулась. — Я должна быть в своей школе, а ты в своей, как мы и планировали, помнишь?
— Но твой отец, моя мать, мой кот! — пробормотала Агата. — Ты себе представляешь, что они из себя представляют! Они превратят нас в змей или белок, или куст! Софи, нам необходимо вернуться домой!
— Зачем? Что я забыла в Гавальдоне? — удивилась Софи.
Агата так разозлилась от обиды, что покраснела.
— Ты…гммм, ты…
— Вот именно. Ничего. А теперь, платье давай. Пожалуйста.
Агата скрестила на груди руки.
— Тогда я сама заберу его, — рассердилась Софи. Но как только она схватили Агату за цветочный рукав, что-то заставило её тут же остановиться. Софи прислушалась, насторожила уши, и бросилась прочь из-под лавочки, словно пантера. Она проскользнула под кривыми скамьями, увернулась от ног учеников-злодеев, поднырнула под последнюю скамью и огляделась по сторонам.
Агата последовала за ней и раздраженно высказалась:
— Не знаю, во что ты…
Софи закрыла Агате рот, и прислушалась к звукам, которые становились все громче. Звуки, которые заставили каждую девочку Добра подобраться и выпрямить спину. Звуки, которые они ждали услышать всю свою жизнь. Из коридора доносился топот сапог и лязг стали…
Западные врата распахнулись и на пороге появились шестьдесят красивых юношей, размахивающих мечами.
Из жестких голубых воротничков и рукавов выглядывала загорелая кожа; высокие армейские сапоги соответствовали камзолу с высоким вырезом на тонкой перевязи, каждая из которой была расшита золотым инициалом. Когда юноши играючи скрещивали мечи, их рубашки вылезали из жестких бежевых бриджей, обнажая стройные торсы и мускулы. На их разгоряченных лицах блестел пот, когда они устремились вниз по проходу, стуча подошвами сапог о мрамор, до тех пор, пока бой на мечах не завершился, юноши пригвоздили юношей к лавочкам. В последнем едином движении, они сорвали со своих рубашек розы и с выкриком: — Миледи! — бросили их девочкам, которые им больше всего приглянулись. (У Беатрикс хватило бы роз на целую оранжерею.)
У Агаты от всего этого зрелища закружилась голова. Но потом она увидела Софи, у которой стоял ком в горле, так ей страстно хотелось розу.
Злодеи со своих прогнивших скамеек принялись освистывать принцев, размахивая плакатами с «НЕСЧАСТЛИВЦЫ РУЛЯТ!» и «СЧАСТЛИВЦЫ ОТСТОЙ!» (Все, кроме Хорта с лицом грызуна, который скрестил на груди руки и, надувшись, пробормотал: — А чего это у них отдельный вход?) Принцы поклонились, послали воздушный поцелуй злодеям и приготовились занять свои места, когда снова неожиданно открылись западные ворота…
И вошел еще один человек.
Волосы незнакомца казались золотым ореолом, глаза светились небесно-голубым, кожа цвета разгоряченного песка пустыни, и весь он источал благородный лоск, словно его кровь была чище крови других присутствующих. Незнакомец бросил взгляд на хмурых вооруженных юношей, вынул свой меч…и усмехнулся.
К нему тут же бросилось четыре десятка юношей, но тот каждого разоружал с молниеносной скоростью. Мечи его одноклассников так и падали к его ногам, в то время как он отмахивался от них при этом не получив ни одной царапины. Софи, очарованная, таращилась во все глаза. Агате же хотелось, чтобы он сам напоролся на свой меч. Но не тут-то было, этот юноша уворачивался от каждого нового удара, а вышитая «Т» на его синем галстуке отбрасывала солнечных зайчиков с каждым новым па клинка. И когда был обезоружен оставшийся нападавший, он бросил собственный меч и пожал плечами, как бы говоря, дескать, а чего такого. Но юноши из Добра знали, что это значит. У принцев теперь появился король. (Даже злодеям нечего было на это возразить.)
Меж тем, девочки Добра давным-давно знали, что каждая истинная принцесса находит своего принца, поэтому не к чему воевать друг с другом. Но они немедленно позабыли об этом, когда златокудрый юноша вынул розу из петлицы рубашки. Девочки повскакивали со своих мест, размахивая своими платочками, толкаясь, словно курицы перед корытом с зерном. Юноша улыбнулся и поднял свою розу высоко в воздух…
Агата слишком поздно заметила, как Софи пришла в движение. Она побежала за ней, но Софи бросилась в проход, перепрыгивая через розовые скамейки, рванув к розе…но была поймана волком.
Когда волк потащил её обратно на сторону Зла, Софи пересеклась взглядами с юношей, который разглядывал её прекрасное лицо, а потом перевел взгляд на ужасные черные одежды и озадаченно склонил голову на бок. А затем он увидел взволнованную Агату в розовом с головы до пят, в ладонь которой приземлилась его роза, и в шоке отпрянул. Пока волк толкал Софи к Злу, а феи Агату к Добру, глаза юноши, который пытался осознать, что все это значит, становились все шире. А потом чья-то рука потянула его сесть на место.
— Привет. Я Беатрикс, — представилась она и постаралась сделать так, чтобы он увидел все её розы.
Софи же пыталась привлечь его внимание с мест Зла.
— Зеркальцем обернись, тогда у тебя появится шанс.
Софи повернулась к Эстер, сидящей рядом с ней.
— Его зовут Тедрос, — сказала её соседка. — И он такой же сноб, как и его папаша.
Софи хотела было спросить, кто был его отцом, но потом увидела, как меч юноши блеснул серебром, а эфес — бриллиантами. Ей был известен из сказок львиный герб. Меч назывался — Экскалибур.
— Он сын короля Артура? — выдохнула Софи. Она изучающе оглядела высокие скулы Тедроса, шелковистые белокурые волосы, и пухлые чувственные губы. Его широкие плечи и сильные руки не скрытые голубой рубахой, ослабленный галстук и расстегнутый воротник. Вид у него был такой спокойный и уверенный, как будто он знал, что судьба была на его стороне.
Взглянув на него, Софи ощутила, что её собственная судьба — быть здесь.
Он мой.
Неожиданно она почувствовала жаркий взгляд, который на неё кто-то бросал через проход.
— Мы отправляемся домой, — четко произнесла Агата губами.
— Добро пожаловать в Школу Добра и Зла, — сказала та голова, что поприятнее.
Софи с Агатой, сидевшие на противоположных сторонах от прохода, пристально следили за огромным псом с двумя головами и единым телом, расхаживающим по сцене из серебристого камня, расколовшегося посередине. Одна голова была мужской, шерсть которой напоминал мех гризли, с бешеным выражением морды, обильно пускающей слюни. Другая же — приятная и симпатичная, обладала слабовольной челюстью, редким мехом и певучим голосом. И никто не мог разобраться «приятная голова» — он или она, но как бы там ни было эта голова и была главной.
— Я Поллукс, Глава Привествия, — сказала хорошая голова.
— А Я — КАСТОР, ПОМОЩНИК ГЛАВЫ ПРИВЕТСТВИЯ И ПАЛАЧ, НАКАЗЫВАЮЩИЙ ВСЕХ, КТО НАРУШАЕТ ПРАВИЛА ИЛИ ВЕДЕТ СЕБЯ, КАК ОСЕЛ, — пророкотала бешеная башка.
Кастор напугал всех детей, даже злодеев.
— Благодарю, Кастор, — сказал Поллукс. — Но, позволь мне напомнить тебе, зачем ты здесь. Все дети рождаются с душами, которые принадлежат либо Добру, либо Злу. Некоторые души чище других…
— А НЕКОТОРЫЕ ДУШИ — ДЕРЬМО! — рявкнул Кастор.
— Как я и говорил, — сказал Поллукс, — некоторые души чище других, но все души, по сути, являются Добрыми или Злыми. Те, кто Злы — не могут сделать свои души Добрыми, а те, кто Добрые не могу сделать свои души Злыми…
— НО ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ДОБРО ПОБЕЖДАЕТ — ЭТО НЕ ОЗНАЧАЕТ, ЧТО ВЫ НЕ МОЖЕТЕ СМЕНИТЬ СТОРОНУ, — огрызнулся Кастор.
Студенты Добра скандировали:
— Счастливцы! Счастливцы!
Студенты Зла возражали:
— Несчастливцы! Несчастливцы! — пока волки не окатили Счастливцев ведрами воды, а феи залили Несчастливцев радугами, обе стороны не успокоились.
— И еще раз, — с нажимом сказал Поллукс, — Злые не могут быть Добрыми, а Добрые не могут быть Злыми, и неважно как сильно вы будете стараться или насколько серьезно вас будут наказывать. Порой вам будет казаться, что вы чувствуете задатки и того и другого, но это всего лишь означает, что у вашего фамильного древа имеются ветви Добра и Зла, которые отравили друг друга. Но здесь, в школе Добра и Зла, мы избавим вас от этих сомнений, мы избавим вас от этой путаницы, мы постараемся сделать вас чистыми насколько это возможно…
— А ЕСЛИ ВЫ ОБЛАЖАЕТЕСЬ, ТОГДА С ВАМИ СЛУЧИТСЯ НАСТОЛЬКО ПЛОХОЕ, ЧТО ДАЖЕ СЛОВАМИ НЕ ВЫРАЗИТЬ, СКАЖУ ТОЛЬКО, ЧТО ВАС БОЛЬШЕ НИКТО НЕ УВИДИТ!
— Еще раз и намордник! — рявкнул Поллукс. Кастор уставился на свои пальцы.
— Уверен, никто из этих блестящих студентов не облажается, — Поллукс улыбнулся подуспокоившимся детям.
— Да ты каждый раз так говоришь, и кто-нибудь да слажает, — пробормотал Кастор.
Софи вспомнила перекошенное лицо Бейна с картины на стене и содрогнулась. Она как можно быстрее должна оказаться в школе Добра.
