Король все шел вперед. Он спустился на самое дно пещер, пробираясь сквозь груды панцирей, ощетинившихся иглами, клешней, вооруженных двойными пилами, цепких лап, которые хватали его за шею, тусклых глаз, торчавших на концах длинных стеблей.
Он дошел до конца пещеры и вскарабкался по стене, цепляясь за выступы скалы, а панцирные чудища карабкались вслед за ним. Он остановился только тогда, когда, наконец, нащупал рукой знакомый ему камень, выступавший в естественном своде.
Он тронул этот камень своим магическим перстнем — и камень вдруг обрушился с сильным грохотом. Поток света хлынул в пещеру. Его чудесные волны обратили в бегство чудовищ, выросших во мраке.
Король глуммов просунул голову в отверстие, откуда шел свет, и увидел Грегори Умбрийского, который метался в своей стеклянной тюрьме, мечтая вырваться на волю.
Но, заметив громадную голову: волосатую, бровастую и бородатую, которая глазела на него сквозь дно хрустальной воронки, Грегори решил, что ему угрожает великая опасность, и хотел было схватиться за меч, совсем забыв, что сломал его о грудь зеленоокой женщины.
«Фу! — сказал себе король глуммов, с любопытством разглядывая юношу. — Да это всего лишь простодушный мальчишка!» Он не подозревал о том, что только это простодушие и спасло Грегори от сладостных и смертельных поцелуев королевы фей.
Грегори беспомощно спросил:
— Чего ты от меня хочешь, головастик? Зачем ты ко мне лезешь? Ведь я тебе ничего дурного не сделал!
Лек ответил ему ворчливым, но, вместе с тем, веселым тоном:
— Вы, мой милый, не можете знать, сделали вы мне что-нибудь дурное или нет, потому что вам неведомы концы и начала, отраженные действия и, вообще, всякая философия. Но не будем об этом говорить. Если вам не жаль покинуть вашу воронку, идите-ка сюда!
Грегори тотчас же юркнул в пещеру, скользнул по стене и очутился внизу.
— Вы молодчина, маленький человечек, - сказал он своему избавителю, — я буду любить вас всю жизнь. А не знаете ли вы, где Клер Каледийская?
— Я много чего знаю, — ответил глумм. - И, прежде всего, знаю, что терпеть не могу расспросов.
Услышав эти слова, Грегори сильно смутился и молча пошел за своим проводником сквозь густую и черную мглу, где копошились осьминоги и ракообразные. Тогда король, продолжая испытывать сильнейшую неприязнь к принцу, сказал ему ехидно:
— Дорога-то не проезжая, мой юный принц!
— Сударь, дорога свободы всегда прекрасна, — ответил ему юноша. — Я не боюсь заблудиться, следуя за своим благодетелем.
Лек прикусил губу. Дойдя до порфировых галерей, он показал юноше лестницу, вырубленную в скале глуммами, по которой можно было подняться на землю.
— Вот ваша дорога, — сказал он. — Прощайте!
— Не говорите мне «прощайте»! — вскричал Грегори. — Скажите, что я вас еще увижу. После того, что вы для меня сделали, моя жизнь принадлежит вам.
На это король глуммов ответил:
— То, что я сделал, я сделал не для вас, а для кое-кого другого. Встречаться нам не стоит. Друзьями мы не станем.
Никогда бы я не поверил, что мое освобождение может меня огорчить, — сказал Грегори, глядя на Лека открытым и грустным взором. — И, однако, это так. Прощайте, сударь! Если вам когда-нибудь потребуется моя помощь, можете смело рассчитывать на меня.
— Счастливого пути! — крикнул король страшным голосом.
Лестница глуммов кончалась в заброшенной каменоломне, которая находилась меньше чем в одной миле от Каледийского замка.
Лек, тем временем, продолжал свои путь, бормоча под нос:
— У этого мальчишки нет ни мудрости, ни богатств, какими обладают глуммы. Право, не могу понять, за что его любит Клер. Разве только за то, что он молод, красив, верен и храбр?
Король вернулся в свой город, посмеиваясь себе в бороду, как человек, сыгравший с кем-то ловкую шутку. Поравнявшись с домиком Клер, он просунул свою косматую голову в окошко и увидел, что молодая девушка сидит и вышивает серебряные цветы на фате, тихо напевая.
— Будь счастлива, Клер! — сказал он ей.
— И вам желаю того же, — ответила Клер, — пусть вашему величеству будет так хорошо, чтобы нечего было и желать или, по крайней мере, не о чем было жалеть.
Желать ему было чего, но жалеть, правда, было не о чем. Подумав об этом, король с большим аппетитом поужинал. Поглотив изрядное количество фазанов, начиненных трюфелями, он позвал Боба — самого быстрого гонца в царстве глуммов.
— Вот что, милейший, — сказал Лек ему, — садись-ка ты на своего ворона и, первым делом, отправляйся к моим лучшим каменотесам. Прикажи им крепко-накрепко заделать вход в нашу страну со стороны озера фей.
- Остальные входы тоже замуровать? — осведомился Боб.
— Не стоит. У одного из тех входов обитают наши извечные враги гнорры, у другого — кровожадные чудовища, у третьего — порождение подземного огня Дарлог. Вряд ли Грегори, даже если очень захочет, сможет проникнуть в наше царство по одному из этих трех ходов. На этот счет я совершенно спокоен. После того, как выполнишь мое поручение, лети к принцессе глуммов Клер и объяви ей, что Грегори Умбрийский, который долгое время был в плену у озерных фей, ныне возвратился в Каледийский замок.
И едва он замолк, как Боб уже умчался на своем вороне.
Когда Грегори очутился на земле, первый человек, которого он встретил, был мастер Жан, старый портной. Он нес на левой руке алую ливрею в замок. Увидев своего молодого сеньора, старик завопил во всю глотку:
— С нами крестная сила! Ежели вы сеньор Грегори, который вот уже семь недель, как утоп в озере, так, значит, вы — его душа или сам дьявол во плоти!
— Я вовсе не душа и не дьявол, мой добрый Жан. Я, действительно, тот самый умбрийский принц Грегори.
— Так, выходит, вы вовсе и не утопли, монсеньер! До чего же я рад! Да и выглядите вы совсем молодцом! Мой внучек Пьер, бывало, карабкался ко мне на руки, чтобы посмотреть, как вы едете в церковь в воскресенье рядом с герцогиней. Истинная правда, монсеньер, хвала господу! И уж как он доволен будет, когда узнает, что вы не на дне озера, что вас не съели рыбы, как он думал! Как только заговорит об этом, чего только не выдумает! А уж вот, что правда, то правда, о вас все в Каледии жалеют.
— Как поживает твой внук, Жан? — спросил Грегори, чтобы скоротать за болтовней дорогу до замка.
Ух, и смышленый малый, монсеньер! Часто прибегает ко мне в мастерскую и выпрашивает лоскутки на платья куклам для своей подружки. Однажды потребовал у меня иглу, а я не дал, потому что он еще маленький. А он мне сказал: «Вот я пойду в лес да наберу хорошеньких зеленых иголочек»! Вот так и сказал! Меня и сейчас, как вспомню, смех разбирает. Провалиться мне на этом месте, прямо так и сказал. Наш маленький Пьер за словом в карман не лезет!
— Но расскажите же мне, мастер Жан, что вы знаете о Клер и о герцогине?
— Э-эх! Да откуда же вы явились, монсеньер, что не знаете? Вот уже семь недель, как принцесса Клер похищена глуммами.
А исчезла она в тот самый день, как вы изволили утонуть. В этот день, можно сказать, Каледия потеряла два свои самых хорошеньких цветочка. А герцогиня уж как убивалась!
— Бедная женщина, — вздохнул Грегори.
Что тут скажешь — и сильные мира сего тоже не без горя живут, как и самые простые ремесленники. Значит, оно верно говорится, что и собака на епископа может глаза поднять. И уж так-то герцогине тяжко пришлось, что потеряла она всякую радость. Когда выходит она в своем черном платье погулять по саду, где птички на деревьях поют, то самой, что ни на есть маленькой птахе скорей позавидуешь, чем властительнице Каледии.
Добряк Жан болтал, не умолкая, рассказывая о том, о сем. Но Грегори, узнав, что Клер в плену у глуммов, уже не слушал его.
«Глуммы держат Клер под землей, — размышлял он. — А меня из моей хрустальной тюрьмы освободил глумм. Видно, не все эти человечки одинакового нрава. А мой освободитель, конечно, не из тех глуммов, что похитили Клер». Он не знал, как поступить, но был уверен в одном — нужно освободить Клер!
Между тем, они шли по городу, и кумушки, сидевшие на крылечках, поглядывали с любопытством на юного незнакомца. Все сходились на одном — что он очень недурен собой. Некоторые из них, подогадливее, вглядевшись, узнали Грегори и тут же бросились бежать, осеняя себя крестом, так как решили, что это выходец с того света.
