Надо бы покропить его святой водой, — сказала одна старуха. — Тут он сразу и сгинет, только оставит после себя смрадный дух адской серы. Не то уведет он нашего мастера Жана, да и засадит его в адское пламя.
— Потише ты, старуха! — одернул ее один прохожий. — Молодой сеньор жив- живехонек, живей нас с тобой! Гляди-ка цветет, как розан, и, похоже, вернулся от какого-нибудь королевского двора, а никак не с того света.
А Маргарита, дочь оружейника, вдосталь налюбовавшись Грегори, поднялась в свою девичью светелку и, бросившись на колени перед образом святой девы, стала молиться: «Пресвятая дева! Сделай так, чтобы муж у меня был точь-в-точь такой, как молодой сеньор!»
Всякий по-своему судачил о возвращении Грегори, и эта новость, передаваясь из уст в уста, дошла и до герцогини, которая гуляла в это время у себя в саду.
Микеланджело, потративший столько времени на розыски пропавших Грегори и Клер, первым встретил юношу у ворот замка. Он проводил его в сад и, почтительно приблизившись к герцогине, сказал:
Ваша светлость, умбрийский принц Грегори, которого все мы считали погибшим, возвратился.
И, когда герцогиня увидела юношу, которого она растила, как родного сына, она раскрыла ему объятия и упала без чувств.
Уже на следующий день после возвращения Грегори стал собираться на поиски Клер.
— Меня ничто не остановит, — сказал он герцогине, когда та попробовала его мягко отговорить. — Я люблю Клер. Я это хорошо понял, когда находился в плену фей. И я найду ее, даже если ради этого потребуется спуститься к самому сердцу земли. Я освобожу ее, пусть даже мне придется сразиться с полчищами глуммов и подземных чудовищ.
— Не хотел бы показаться пессимистом, но шансы на возвращение из подземелья в таком случае равны нулю, — счел нужным заметить присутствовавший при беседе Микеланджело.
— Я не боюсь смерти, — твердо ответил Грегори. — Жизнь не мила мне, если рядом со мной не будет Клер.
Микеланджело, друг мой, отправляйтесь вместе с ним, — взмолилась герцогиня, схватив благородного ниндзя за руку. — Без вас Грегори пропадет в подземелье. Я вторично потеряю его. Если вы вместе вернетесь оттуда, я пожалую вам титул барона и предоставлю щедрую пожизненную ренту.
— Если ты согласишься быть моим спутником, Микеланджело, я награжу тебя так, как ты сам захочешь, — пообещал Грегори, который и сам прекрасно понимал, что без помощи отважного киммерийца ему придется туго в подземелье, и тихо добавил: — Если только верну себе корону.
— Я чувствую, что сейчас мое место здесь, — ответил Микеланджело после длительного молчания. — Краг очень скоро обрушится войной на ваше герцогство.
— Если вы отправитесь вместе с Грегори, то, я уверена, что вернетесь довольно быстро, — заверила герцогиня, — все ваши распоряжения, которые вы отдавали в последние недели, безукоризненно выполняются. Стены замка укрепляются. Все, кто может держать оружие, рекрутированы в армию. Ко всем моим соседям разосланы гонцы. Я уверена, что они со дня на день будут с хорошими вестями. Вы оставляете дела нашего герцогства в полном порядке. Я жду вашего возвращения. Я уверена, что дождусь вас очень скоро.
Я согласен, — наконец, ответил Микеланджело, — может, и впрямь удастся помочь Клер. Хотя шансов на успех у нас почти никаких, но не будем отчаиваться...
— Когда отправимся на поиски? — нетерпеливо спросил Грегори.
— Прежде чем мы куда-нибудь отправимся, порасспрашиваем местных жителей, — сказал Микеланджело.
— Но зачем? — удивился умбрийский принц. — Мы ведь точно знаем, что Клер у глуммов.
— В царство глуммов ведут разные дороги, — рассудил киммериец. — Нам нужно выбрать наикратчайший и наиболее безопасный путь. Наверняка, в окрестностях есть кто-то, кто что-нибудь видел, что-нибудь слышал, что-то знает либо о чем-то подозревает. Поэтому расспрашивать начнем прямо сегодня.
Микеланджело и Грегори весь день расспрашивали окрестных жителей о повадках глуммов и о загадочных обстоятельствах похищения глуммов.
Случилось, что они пришли к кормилице Марилле, которая некогда вскормила своим молоком герцогиню Каледийскую. Только теперь у Мариллы уже не было молока для грудных ребят, и она давала корм курам на птичьем дворе.
Она бросала зерно цыплятам и кричала:
— Цып-цып-цып! А, да это вы, монсеньер! Цып, цып! Кш, кш! Видали вы этого обжору? — указала она на самого нахального и бойкого цыпленка. — Он готов съесть весь корм! Кш, пошел! Вот так-то оно на белом свете и ведется. Все добро достается богатеям. Тощие тощают, а толстяки толстеют. Потому что нет правды на земле. А чем я могу служить, монсеньер? Уж, верно, вы оба не откажетесь выкушать по стаканчику браги?
— Нет времени, дорогая Марилла, — отказался Грегори. — Лучше расскажи нам, что ты знаешь о глуммах, которые похитили Клер.
— Э-эх, монсеньер, да ничего я не знаю об этих глуммах, которые ее похитили! Да и как вы хотите, чтобы такая старуха, как я, могла что-нибудь знать? Уж я давным- давно позабыла и то немногое, что знала. И так у меня память отшибло, что иной раз никак вспомнить не могу, куда я засунула очки. Бывает, ищешь-ищешь, а они — на носу.
А говорят, Марилла, твой муж знал что-то о том, как похитили Клер, — заметил Грегори.
— Кому же еще знать, как не ему! — оживилась Марилла. — Он у меня повсюду разъезжает, торгует. Он бы вам все рассказал, да вот уже две недели, как укатил в другой город. И до сих пор вестей о себе не подает. Он бы вам много чего порассказал. Вы бы его до утра не устали слушать. Столько он мне, бывало, всякой всячины наговорит, разных происшествий да историй, что у меня от них просто каша в голове. Разве упомнишь, где у какой начало, а где конец? Все перепуталось, истинная правда, монсеньер!
— А что же он все-таки про глуммов говорил? — спросил Микеланджело.
— Да вот, рассказывал, будто в тот самый день, когда вы с Клер ушли, не спросясь, на прогулку, с которой не вернулись, — мой муж отправился в горы продавать лошадь. Он задал скотине добрую меру овса, намоченного в сидре, чтобы в глазах у нее появился блеск, а поджилки стали тугими, и повел ее в горное село на ближний рынок...
— Изрядный он, однако, плут, — пробормотал себе под нос Микеланджело.
...Там он сбыл лошадь за хорошие деньги, так что ему не пришлось пожалеть ни об овсе, ни о сидре. Что скотина, что человек — и тех, и других по наружности уважают. Мой муж уж так был доволен, что удачное дельце сладил, и на радостях решил угостить приятелей. Да еще вздумал поспорить с ними, кто кого перепьет...
— Нашел, о чем спорить! — недоумевающе пожал плечами черепашка-ниндзя.
— ...А да будет вам известно, монсеньер, нет такого человека, который может тягаться с моим муженьком, когда дело доходит до стаканчика. И вот, в тот самый вечер, после того, как он всех перепил, пришлось ему возвращаться одному в сумерках. Он попал не на ту дорогу, потому как свою не узнал...
— Жаль беднягу, - громко посочувствовал Микеланджело. — Надо было ему меньше пить. Это вредно для здоровья.
— ... Вот идет он мимо какой-то пещеры и видит, ясно видит, хоть и час поздний, — целая толпа маленьких человечков тащит на носилках девушку. Он, конечно, бежать со страху, чтоб не случилось худа, потому, хоть и выпивши, а ума все-таки не потерял...
Трус, — тихо сказал Микеланджело, думая о том, что если бы муж Мариллы тогда не задал стрекача, ему сейчас не пришлось бы терять время на поиски Клер.
— Но неподалеку от этой пещеры обронил он свою трубку и нагнулся поднять, а попалась ему под руку маленькая атласная туфелька. Он так удивился, что сказал про себя: «Первый случай такой, когда трубка в туфельку превращается». Он подумал, что, верно, та девушка, которая туфельку в лесу потеряла, и была похищена глуммами и как раз это похищение он и видел. Он уж было сунул туфельку в карман, но в эту самую минуту человечки в колпачках набросились на него и надавали ему таких оплеух, что он совсем растерялся — так и застыл на месте.
— Марилла! Так это же туфелька Клер! - вскричал Грегори. — Я помню, как она потеряла ее, как не могла идти дальше из-за этого. Дай мне ее скорее, чтобы я мог ее расцеловать! Я положу ее в шелковый мешочек и буду носить у себя на сердце. Я буду носить ее до тех пор, пока не разыщу Клер.
С удовольствием бы, монсеньер, да только где же ее взять-то теперь? — развела руками Марилла. — Глуммы отняли туфельку у моего бедного мужа, и он даже думал, не потому ли ему так здорово и досталось от них, что он собирался ее в карман сунуть и показать нашей герцогине.
