Теперь я могу отгораживаться от ужаса, который этот гад телепатически на меня насылает. Я придумал специальный барьер.
Последние страшные побои. Мне удается дать ему несколько хороших тумаков, и ему это не нравится. Когда ему удается меня повалить, он избивает меня ногами. Потом начинает душить. Прежде чем отключиться, я крепко заезжаю локтем прямо в маску. Готов поклясться, что он вскрикнул от боли. Получи, ублюдок.
Открываю глаза и вижу утренний свет. Некоторое время пролежал в обмороке. Теперь я умею предсказывать действия противника. Он будет ждать, когда я очнусь. Вернется, как только я начну приходить в себя.
Поэтому я не шевелюсь. Лежу тихо, не двигаюсь и строю планы.
Ведь я уже готов. Сегодня судьбоносный день.
Есть в его действиях один повторяющийся момент. Первый прыжок. Он может сколько угодно переодеваться птицей, но летать он не умеет. Так что между его появлением в окне и приземлением я могу успеть что-то предпринять.
Лежу, пока не чувствую, что готов и полон сил, потом поднимаюсь. Делаю вид, что меня шатает, как пьяного, хотя на самом деле голова у меня холодная и ясная, словно утро в горах. Раскачиваюсь туда-сюда. Расставляю силки. Телепатически излучаю чистую ярость — как будто у меня в голове помутилось. Приходи, ублюдок. Я тебя в клочки порву.
Но внутри я спокоен. И все рассчитываю.
Окно открывается. Ниндзя серо-бурым стервятником планирует на пол.
Я подбегаю прямо под него.
Ударить меня ногами он не может. Потому что тогда это будет прямой удар в лицо, причем всем весом и еще в прыжке с высоты, а значит, смертельный.
А убивать меня противник не собирается.
Так что он валится прямо на меня и пытается вывернуться и отпрыгнуть в сторону.
Хватаю его. Узнаешь захват? Ты сам научил меня ему, ублюдок.
Все равно что держать в охапке электрического угря. Тянется к болевым точкам, дергается, крутится, но я его не выпускаю. Долго мне его не удержать. Но и не надо.
Два шага к стене. Этому я тоже научился у него. Стена — полезная штука. Тверже любого кулака.
Резко опускаю центр тяжести. Этого ниндзя не ожидал. Опрокидываюсь ничком и тащу его за собой. Потом подбрасываю его обеими ногами и швыряю прямо в стену.
Хочешь научиться летать, ниндзя? Я к твоим услугам.
БАМ! Ниндзя таранит головой стену, словно орел — небоскреб. Оглушенный, сползает на пол. Тут же пытается подняться. Поразительно быстро приходит в себя.
Поразительно, но не слишком. Вскакиваю на ноги и взмываю в воздух. Удар правой ногой приходится ниндзя точно в подбородок маски. ХРЯСЬ!
Шлепается навзничь. Шевелится, но не успевает собраться с мыслями и даже не пытается подняться, а я уже…
… прыгаю на него. Обоими коленями приземляюсь ему на грудь. Этому он тоже меня научил. Пользуйся силой тяжести. ОООШШШШШ. Из легких у него выходит весь воздух.
Ну вот, теперь можно его прикончить. До сих пор я не выходил из себя настолько, чтобы убить кого-нибудь. А теперь — вышел. Любишь боль? Я тебе обеспечу. Джек — добрый малый, но ты сам напросился.
Ярость гудит у меня в ушах. Он пытается меня сбросить. Я ударяю его головой об пол. Сколько раз он отправлял меня в нокаут? Теперь пусть у него искры из глаз сыплются.
Решаю сорвать с него маску. Прежде чем добить его, хочу увидеть, как у него лицо от ужаса перекосится.
Правый кулак сжимается, чтобы нанести смертельный удар. Левой рукой я сдираю маску. Она не поддается, но я ее дергаю туда-сюда, и наконец кожаные ремни съезжают. Я отбрасываю маску в сторону и замахиваюсь правой.
И замираю.
Потому что у него открыты глаза. Смотрят на меня. Серые. Осмысленные. Человеческие. Он знает, что сейчас будет. И припас последний трюк.
Он — это она!
Женское лицо. Даже в какой-то степени привлекательное. Если кому нравятся садистки с фигурами тумбочкой.
Я в такой ярости, что едва не бью в это лицо кулаком — изо всей силы. Но — лишь едва. Кулак сам собой разжимается. Не могу.
Пальцы сжимаются у нее на горле. Так можно убить человека в полсекунды. Вырвать ему трахею.
— Ты кто? — спрашиваю. — Говори, а то убью.
Губы разжимаются. Тихий голос.
— Меня зовут Эко.
— Зачем ты меня мучила? — свирепо продолжаю я.
— Меня для этого прислали, — задыхаясь, отвечает она. — У нас мало времени. Другого способа нет.
— «Другого способа» чего? — Я ослабляю хватку. Пусть немного подышит.
— Сделать так, чтобы ты мог постоять за себя, — шепотом отвечает она. — Прежде чем научить тебя другим полезным вещам. Теперь ты готов.
— Ах, ты, оказывается, на моей стороне? Сомневаюсь.
Серые глаза глядят прямо на меня. Бесстрашно.
— Хочешь меня убить — давай. Твое право. Можешь делать что хочешь. Ты наш маяк надежды. Если нет, идем. У нас много дел, а времени мало.
О, как мне хочется убить ее. Или по крайней мере сделать ей больно. Но я гляжу в эти серые глаза и, к ужасу своему, понимаю, что начинаю ей верить.
Бред. Разве можно ей доверять после всего, что она со мной делала?!
И тут я вижу кулон у нее на шее. Кулон в виде прелестной женской головки с длинными струящимися волосами.
Эту головку я уже видел. У моих родителей была старинная брошка. Лежала в шкатулке в их спальне, дома, в Хедли-на-Гудзоне. Те же струящиеся волосы. То же запоминающееся красивое лицо. Родители говорили, что это просто старинная вещица, которую они купили в антикварном магазинчике.
— Кто это? — спрашиваю я у Эко.
В серых глазах на миг мелькает замешательство.
— Твоя мать, — произносит она. — Твоя настоящая мать.
Я встаю и отступаю на шаг, голова у меня кружится куда сильнее, чем когда Эко била меня или душила.
— Она жива? — спрашиваю я. — Как ее зовут? Где она? Откуда ты ее знаешь?
Эко несколько секунд переводит дух, потом медленно поднимается.
— Потом расскажу, — отвечает она. — А теперь нам пора идти. Здесь опасно. Пойдешь?
Мы молча и смущенно смотрим друг на друга.
Я киваю:
— Пойду. Но когда ты в следующий раз решишь меня чему-нибудь поучить, пожалуйста, Эко, придумай какой-нибудь способ попроще.
Автомобиль на четырех колесах. Мощный, как танк. После недавних побоев я с ног до головы в синяках. Каждый ухаб мне как нож острый. Ой, ноги. Ой, ребра. Ой, ой, шея.
То, что я позволил юной леди, которая последние несколько дней немилосердно меня колошматила, увезти меня в неизвестном направлении, — на первый взгляд фантастически нелогично. Но с тех пор как глаза незнакомого дылды полыхнули на меня в ресторанчике в Хедли, в моей жизни вообще мало логики.
Положись на интуицию, Джек. Если ты не веришь человеку, который называет тебя маяком надежды, кому же тогда верить? А кулон с портретом моей матери! Это как печать на договоре.
Эко снимает кулон и дает мне посмотреть. Я бомбардирую ее вопросами. Она увиливает:
— Не сейчас. Нам грозит опасность. За нами гонятся. Мне нужно сосредоточиться на том, как уйти от преследования.
— Кто за нами гонится? Почему? Скажи мне наконец, как зовут маму!
— Мира, — шепчет она. — В честь той звезды, которая светит то ярко, то тускло. Иногда она ослепительна. А иногда ее почти не видно.
Я гляжу на прелестное лицо на кулоне и твержу про себя загадочное имя — новое в моей жизни. Мира.
Эко сменила эффектный костюм ниндзя на простые белые шорты и бирюзовую маечку. Еще бы фотоаппарат, и сошла бы за туристку.
Машину она ведет так же, как дерется. Руки лежат на руле грациозно и уверенно. Те же руки, которыми она душила меня и била. Серые глаза почти не отрываются от дороги. Не азиатские и не европейские. Какой-то экзотический гибрид. Нежная кожа цвета слоновой кости.
Двухполосное шоссе разрезает барьерный остров пополам. Иногда я вижу океан на востоке и стеклянную гладь пролива на западе. Потом остров снова расширяется.
Возвращаю Эко кулон.
— Эко, кто же за нами гонится-то? Никто не знает, что я здесь, — какая может быть опасность?
— Какая есть.
Девица не из болтливых. Напоминает мне Джиско, когда он прикидывался сфинксом. Находит отговорки, чтобы не отвечать на вопросы. С другой стороны, когда едешь на джипе с девушкой, которая последние несколько дней так тебя колошматила, наверное, разумно никуда не спешить.
Проезжаем через Дак и Короллу. Дорогие прибрежные дома, огороженные кварталы. На крышах гигантскими пауками торчат спутниковые антенны. Мерцают бассейны. Плещутся джакузи. То и дело попадаются мотоциклисты в латексных костюмах. Не сомневаюсь, что в сезон эти городки битком набиты богатыми солнцепоклонниками.
К северу от витрин Короллы дома становятся пореже. Декорации уже не такие пышные. Над дюнами высится маяк.
— Зачем здесь маяк? — спрашиваю я Эко, чтобы прервать затянувшееся молчание. Может, ей больше понравится болтать о том, что у них в будущем не засекречено.
