— Полагаю, да. Когда я видела ее в последний раз, три месяца назад и на тысячу лет вперед, она была жива.
Жива, значит! Мира, которая то вспыхивает, то гаснет. Неожиданно хорошие новости от моей ниндзя. Может быть, когда-нибудь мы встретимся и выясним наконец отношения. Привет, мамочка, я твой сыночек, которого ты вынула из колыбельки и сунула в машину времени. С тех пор меня обманывают, преследуют, предают и раз десять могли убить. Спасибо. А ты как поживаешь, мамуля?
Осматриваю бунгало. Три этажа, крутые лестничные пролеты. Комната Джека — на втором этаже. Кровать. Письменный стол. Шкаф с чистой одеждой. Не последний писк моды, но в данный момент элегантность не так уж важна. Когда ударяешься в бега, не стоит недооценивать важность чистых трусов.
Кто все это сюда привез? Чей это дом?
Спрашиваю у Эко, но она уходит от ответа — примерно так же, как скатываются капли дождя со спинки болотной утки.
Болото тут, кстати, еще какое. Лежа в постели, я слышу птиц и целый миллион насекомых. Разве тут уснешь? Что я здесь делаю? На всем белом свете у меня нет ни одного человека, которому можно довериться, ни одной мысли, которой можно поверить. Кроме того, что вокруг меня смыкается нечто вроде сети. Даже в этой глуши. Погоня все ближе.
Наконец я проваливаюсь в дурной сон. Мне снится злобное лицо, которое я видел, когда прыгал с крыши на крышу на Манхэттене. Львиная грива седых кудрей. Сверкающий оскал. Хищные глаза налиты кровью. И голос — словно глухой рык голодного льва. Так и раскатывается по всему моему кошмару:
— Джек, Джек!
Я дома, в Хедли, сижу на заднем крыльце. Читаю «Дэвида Копперфилда». Вдруг среди кустов загораются алые глаза. Из темноты доносится голос:
— Джек, час пробил. Джек, выходи. От меня не скроешься, Джек. Сдавайся, Джек…
— Джек! — Бум! Бум! — Джек! Вставай!
Открываю глаза. Голос Эко. Что за ерунда? За окном темным-темно. Гляжу на часы. Полпятого.
— Еще же ночь…
— Одевайся. Завтрак готов.
Школа молодого бойца. Иначе не назовешь. Кто меня завербовал? В какую армию? Для чего и почему? Не спрашивай. Выполняй приказы.
04.30. Подъем. В дверь стучится Эко: «Вставай, Джек». Выбираюсь из постели, представляя себе роскошный замок. Яичница с беконом и черный хлеб грубого помола. Размечтался, Джек.
05.00. Завтрак: яблочный сок и мюсли.
— Куда мы в такую рань? — спрашиваю я, прихлебывая сок.
— Бегать, — отвечает Эко. Какая у меня красноречивая собеседница.
— В темноте по болоту? А как же крокодилы?
Ей не смешно.
— Доедай, и пошли.
Выскабливаю из миски последнюю ложку мюсли. В животе по-прежнему пусто.
05.50. Бежим. В сизой предутренней мгле, когда на небе еще видны звезды. И не просто бежим. Мы мчимся по колено в болотной воде.
Куда бегу — не разобрать. Наступаю на камни, ногам больно. Меня колют кусты. В лицо летит паутина.
Не забывайте, бегаю я быстро. И довольно силен. Один раз удерживал мяч целых триста сорок ярдов за игру.
Но Эко еще быстрее. Как только миниатюрной девушке удается развивать такую скорость? Она в прекрасной форме. Руки — как насосы, колени — как поршни. Ни на что не натыкается. Она что, в темноте видит?
Когда мы наконец шлепаем по последнему темному ручейку и добираемся до того места, где болото становится бухточкой, мне хочется только одного — шлепнуться ничком на песок и выблевать все мюсли.
Нас ждут две оранжевые байдарки. Эко тащит одну к воде. Видит, что я стою на коленях.
— Что ты делаешь?
— Это называется «отдыхать», — отвечаю.
— Вот твоя байдарка.
— Подожди. Дай передохнуть две минуты.
Сержант-ниндзя не хочет ждать.
— Сюда, — говорит она.
07.00. Гонки на байдарках.
Эко ведет свою байдарку легкими, уверенными гребками, без единого всплеска. Покахонтас из будущего.[14]
Я пытаюсь соответствовать. После пробежки совсем выдохся. Колени горят. Спина бунтует. Из-под весла во все стороны летят брызги.
Вдруг Эко останавливается и показывает мне на пролетающую над нами белую птицу.
— Египетская цапля. Питается насекомыми, которые роятся вокруг диких лошадей.
Причаливает к берегу. Взбирается на крутой откос.
Следую за ней. И что же особенного в египетских цаплях?
Отвесный берег. Луга. Пасутся лошади. Никогда не видел диких лошадей. Совсем не такие, как обычные. Цвет и движение. Мощные ноги и развевающиеся гривы. Серые, вороные, каурые.
— Большая семья? — спрашиваю.
— Гарем. Вон там жеребец. — Эко показывает на лошадь покрупнее остальных. — Ближе не подходи.
Жеребец смотрит в нашу сторону. Уже учуял нас. Глаза сужаются. Тысяча фунтов мышц и тестостерона.
Останавливаюсь. Спокойно, султан. Я тебе не соперник.
Мы с Эко смотрим на лошадей, пока они рысью не убегают прочь. Эко провожает их глазами. Я снова чувствую, какая в ней поднимается буря.
Благоговение. Тоска. Глубокий, медленно кипящий гнев.
Дикие лошади переходят на галоп и мчатся прочь по высокой траве, подгоняемые утренним ветерком.
— Красиво, — говорю я.
— Да. — То ли ответ, то ли вздох. А потом, испугавшись, как бы ее не заподозрили в сентиментальности, Эко рявкает: — Пошли!
— А что мы теперь будем делать? — спрашиваю я.
— Драться, — отвечает она.
09.00. Учебный поединок.
Эко медленно показывает мне несколько приемов. Удары ногой в полете. Нырки с перекатами. Прыжки с поворотом. Прямые выпады. Один переходит в другой. Эко показывает мне их очень подробно.
Я стараюсь изо всех сил, но ей все не нравится.
— Ты просто машешь руками и ногами. Нужно действовать всем телом.
— А чем еще я могу действовать?
Эко делает для разгона перекат и взмывает с земли. Приземляется на дерево. Смотрит на меня сверху вниз.
Пытаюсь проделать тот же трюк. Авария при взлете. Шлепаюсь на песок.
— Ты наш маяк надежды, — сообщает мне Эко, — но грации в тебе — как в бескрылой индюшке.
11.00. Обед. Симпатичный уединенный пляж. Я голоден как волк. Эко достает пакетик. По кусочку чеддера на каждого. Зеленое яблоко. Рисовые шарики.
Заглатывая этот кроличий рацион, я пытаюсь воспользоваться перерывом и добиться еще кое-каких ответов.
— Ты сказала мне, как зовут мою маму и что она жива. А отец? Он тоже жив? Что он делает?
Эко доедает последний рисовый шарик. Встает.
— Сейчас не время об этом разговаривать.
— Почему?
— Потому что ты должен освободить сознание от всех тревог и вопросов.
— Так ничего же не останется, — острю я.
— Вот именно, — кивает она. — Это нам и нужно.
13.00. Дзен вверх ногами.
— Сначала надо сесть вот так, — говорит Эко. Она завязывает ноги таким узлом, что от него цирковой гимнаст побежал бы глотать аспирин. Потом изгибается и встает на голову.
— Ну и шуточки у тебя! Я так не могу!
— Попробуй, — отвечает она.
Я едва не вывихиваю себе практически все суставы.
— Хорошо, теперь сядь и освободи сознание.
Сижу — неподвижно и тихо.
Оказалось, что освободить сознание — очень трудная задачка. Все равно что заставить себя заснуть. Преднамеренная попытка это сделать превращает все предприятие в практически неосуществимую затею.
Не думай о еде. Но хороший бифштекс и печеная картофелина были бы сейчас очень кстати.
Не думай о сексе. Вот интересно, успела ли уже Пи-Джей найти себе другого парня? Прошлым летом на пляже она выглядела что надо.
Взгляд украдкой в сторону Эко. На ней бикини. Глаза полузакрыты. Сознание, несомненно, абсолютно свободно. Эротики в ней — как в стиральной машине.
Ой. Открыла глаза. Неужели подслушала?
— Надо постараться, — говорит она. — Сядь прямо. Руки на колени ладонями вверх. Дыши поверхностно. Сосредоточься на какой-нибудь очень простой задаче.
— Например?
Она чертит на песке линию.
— Изогни ее — передвигай по одной песчинке.
— Опять шуточки? Так никто не может!
— Я могу, — отвечает она.
— Я не такой, как ты. Я не могу делать того, что ты делаешь.
Оп-па! Эко ни с того ни с сего улыбается. Впервые. Сарказм и остроты на нее не действовали — а это почему-то подействовало.
— Ты настолько талантливее меня… — говорит она.
Улыбка у нее неожиданно милая. Но длится недолго.
17.00. Учимся летать.
Углубление между двумя дюнами. Поднялся вечерний ветерок. Эко заставляет меня бегать, раскинув руки в стороны. Ветер бросает мне в лицо песок.
Она сидит на камне и смотрит.
— Почувствуй ветер. Пусть он тебя захватит. Рули всем телом. Ногами, торсом.
Несколько минут я стараюсь как могу. Ощущение идиотское.
— Хватит, Эко. Я не птица, так что перестань надо мной издеваться.
