— Зачем мне присягать, если я знаю, что говорю правду?
— Хотя бы для того, чтобы снять с вас подозрения в ереси.
— Господин инквизитор, я не знаю, как я должен поклясться, поскольку никто меня этому не учил.
Арнальди хотел было сказать, что Рауль должен сделать так-то и так-то, но поостерёгся говорить слово «должен», ведь это приравнивалось бы к принуждению. Подумав немного, он произнёс:
— Если бы я сам присягал, то поднял вверх палец и сказал: я никогда не имел ничего общего с ересью, не верил ни во что, противоречащее истинной католической вере. Да поможет мне Бог!
— Хорошо, я присягну.
Тут Арнальди остановил Рауля. Знал он, как выкручивались еретики: нарочно сбивались, переставляли слова. На первый взгляд казалось, будто суть клятвы не меняется, но на самом деле всё переворачивалось с ног на голову. А Рауль де Брюи, судя по всему, был как раз из таких ловкачей.
Инквизитор понял, что с первого допроса вынудить признание будет почти невозможно. К тому же не хотелось ещё раз полемизировать, достаточно было предыдущей словесной перепалки. Поэтому он резко изменил тактику.
— Учтите, если вы хотите с помощью ложной клятвы избежать костра, а потом заявить, что вас вынудили присягнуть, ничего у вас не получится. У меня есть неоспоримые доказательства вашей причастности к ереси. Вы только усилите муки своей совести, но не спасёте жизнь. Однако если вы добровольно признаете, что заблуждались, то к вам, возможно, будет проявлено милосердие. Советую вам подумать хорошенько. Завтра мы поговорим. Надеюсь, вы проявите благоразумие.
И Арнальди, не дожидаясь ответа, кивнул стражнику.
Рауля де Брюи увели, а в зале трибунала начались обсуждения. Больше всех возмущался Челлани. Он настойчиво советовал Арнальди вести допрос жёстче, не допускать давления на себя и не вступать в дискуссии с обвиняемым.
— Я сам подготовлю вопросы к завтрашнему заседанию, — решительно заявил он.
Инквизитор Стефан, имевший те же полномочия, что и Арнальди, коротко высказал своё мнение:
— По всему видно, что этот де Брюи упорный еретик. Не лучше ли сразу применить «умаления членов»?
— Слишком рано, — возразил Челлани. — Его воля не сломлена. Он может ничего не сказать.
Стефан настаивал на своём:
— Можно попробовать хотя бы для начала пытку «хлебом боли» и «водой скорби».[32] А потом продолжить, если не признается.
Член городского совета, присутствовавший на заседании, тут же возразил:
— По закону пытки можно применять только один раз.
— Да, господин Гюи. Один раз. Но добавим: для каждого из пунктов обвинения, — усмехнулся Арнальди.
— Об этом не сказано в законе, — попытался спорить Гюи.
— Но не сказано и обратное. Лишь то, что пытке можно подвергать один раз.
Член городского совета замолчал.
— Ну что ж, перейдём к другим вопросам, — закончил обсуждение Арнальди и, посмотрев на Стефана, спросил: — Что у нас со сбежавшим с кладбища еретиком?
— С Анри де Виллем?
— Да. Вы разослали депеши в соседние селения? Направили воинов для поимки еретика?
— Сразу же, не откладывая. Один отряд я послал в сторону Лавора. Другой — в Кастельнодари, третий — в Фуа, четвёртый — в Лавланэ.
— Вестей пока нет?
— Пока нет. Но ищут негодяя повсюду.
— И на одного несчастного еретика мы тратим столько сил! — с возмущением воскликнул Арнальди. — Но поймать его надо, чтоб другим неповадно было. А труп его отца приготовили к сожжению?
— Стражники готовят костёр. Герольды проехали по городу и объявили, что все жители Тулузы должны к полудню явиться на площадь.
— Хорошо. Я тоже буду там.
Член городского совета попросил слово.
— Я бы хотел, чтобы вы, господин инквизитор, ознакомились с этой бумагой, — сказал он и подал свиток Арнальди.
— Что это?
— Расчёт денежных затрат на сожжение четырёх еретиков.
Арнальди пробежал взглядом документ.
«За толстые дрова — 55 солидов 6 динаров
За хворост — 21 солид 3 динара
За солому — 2 солида 6 динаров
За четыре столба — 10 солидов 9 динаров
За верёвки для привязывания — 4 солида 7 динаров
За палача по 20 солей на еретика — 80 динаров
Итого: 8 ливров 14 солидов 7 динаров».[33]
Инквизитор задумчиво покрутил бумагу в руках.
— Какая дороговизна! На каждого сожжённого более двух ливров! Еретики не стоят того.
Член городского совета позволил себе высказаться:
— Эти деньги платятся из городской казны. Если так пойдёт дальше, мы останемся без гроша. А нам после зимней непогоды нужно ремонтировать дороги.
— Послушайте, господин Гюи, имейте терпение. Вам прекрасно известно, что по закону имущество еретика описывается и делится на три части: одна — донесшему на него, другая — сенатору, третья — на постройку и поправку городских стен, то есть в городскую казну. Тулуза кишмя кишит еретиками. Скоро осуждённых будет так много, что ваша казна раздуется до небывалых размеров.
— Но мы должны содержать вас, ваших помощников, личную стражу, тюрьмы, кормить пленников, оплачивать палачей, выделять средства на исполнение ваших постановлений. К примеру, вы распорядились поймать сбежавшего еретика, как его… де Билля. Город выделил сотню наёмных воинов…
— Вы не понимаете, господин Гюи, даже одной трети, полагаемой вам от имущества Рауля де Брюи, хватит на то, чтобы сжечь тысячу еретиков. А вы волнуетесь о каких-то восьми ливрах. Не забывайте и о штрафах. Вам напомнить?
Действительно, штрафов было множество. Например, всякий горожанин, знавший про еретика и не донёсший на него, подлежит штрафу в двадцать ливров. А за оказание еретику какого-либо покровительства или защиты можно было потерять треть имущества. И так далее.
— Я помню о штрафах. А также помню, что штраф уплачивается в течение трёх месяцев, а это долгий срок. К тому же многие не хотят платить, ссылаясь на безденежье.
— А это уже ваша забота. Показать вам список тех, кто не донёс на еретика?
— У меня такой есть.
— Их более сотни. А прошло всего несколько дней со времени нашего прибытия в Тулузу. По двадцать ливров с каждого — это уже две тысячи, — недовольно сказал Арнальди. Потом выдержал паузу и, прищурившись, спросил: — Или, может быть, вы по другой причине показали нам эту бумагу? Вы, господин Гюи, жалеете не деньги городской казны, а самих еретиков, осуждённых на костёр? Деньги — прикрытие? Так?
Член городского совета побледнел. Арнальди мог привлечь и его по статье соумышления ереси.
— Нет, господин инквизитор. Я даже не думал о еретиках.
Тут подал голос Пётр Челлани:
— А думать о еретиках надо. Ваш город — рассадник духовной заразы. И дело святой инквизиции очистить мир от скверны. Вспомним Библию. Сам Иегова исполнял обязанности инквизитора, когда объявил войну возмутившимся ангелам. Всемогущий Бог продолжал поступать так и здесь, на земле, когда наказывал нашего пращура Каина и тех безумцев, которые созидали башню Вавилона. Бог испепелил и Содом с Гоморрой, где нечестивцы творили разврат…
Он вдруг замолк, заметив, что член городского совета дрожит как осиновый лист. Излишняя жёсткость и давление могли только навредить их святому делу.
Арнальди решил смягчить создавшуюся ситуацию.
— Сожжение еретиков Церковь считает угодным Богу делом. И мы постановим так. Каждому принесшему дрова для костра мы гарантируем отпущение грехов. Вы удовлетворены, господин Гюи?
Тот торопливо закивал.
Тогда Арнальди с пафосом произнёс, завершая заседание:
— Инквизиционный трибунал бескорыстно служит Церкви. Мы отдаём все силы святому делу, не имея ничего, кроме насущной еды и простой одежды. Подражая примеру нашего учителя, святого Доминика, мы готовы на любые лишения и невзгоды, лишь бы очистить веру от скверны. Для нас земные богатства ничто, главное — защищать и оберегать истинную Церковь от вероломства еретиков. И так будет всегда!
Если бы Вильгельм Арнальди мог в этот момент заглянуть лет на десять вперёд, он с горечью осознал бы всю сомнительность своей речи.
В 1252 году папа Иннокентий IV выпустит буллу, которая сведёт на нет все представления о духовном величии святой инквизиции. Нищенствующие монахи сразу превратятся в ростовщиков. Папа разрешит создать фонд для искоренения ереси и прославления веры, куда будет поступать одна треть всего конфискованного имущества и штрафов. И эти средства пойдут в полное распоряжение епископов и инквизиторов. Корысть и алчность, соблазн и пороки будут царствовать в организации нищенствующих борцов за веру. Инквизиция превратится в стервятников, откармливающихся чужими несчастьями. Святой Доминик ужаснулся бы, увидев, сколь жадными до земной корысти станут его последователи. Вспомнят ли они, как на смертном одре их учитель и наставник произнёс анафему против тех своих последователей, которые внесут в орден соблазн собственности?
