Маруська хихикнула:
— Это ты сейчас так говоришь.
— Пусть — сейчас. Но на это лето с меня точно достаточно. А в городе у нас, слава богу, волком не поносишься. Негде.
Ребята немного помолчали, думая каждый о своем. Потом Володька внимательно посмотрел на девочку:
— Слушай, давай не будем об этом болтать, хорошо? Я не хочу, чтоб от меня в вашей деревне шарахались. Тот же Пашка. Скажем всем: я заплутал на болотах, а ты меня нашла…
Маруська удивилась:
— А кто болтать-то будет?
— Ты — нет?
— Не. Зачем? Это наша тайна. Твоя и моя. Я, как подрасту чуток, тоже те волчьи ягоды отыщу. Честно-честно. Наемся и волчицей стану. Краси-ивой… Буду бегать, где захочу.
Володька смотрел грустно. Зато Маруська мечтательно жмурилась.
— Лес, он, знаешь, какой большой? Мамка говорила: во многих местах… как это? Ага, вспомнила! Нога человека еще и не ступала. Человеков, понимаешь, тут у нас маловато. Сам видел…
— Даже дома не скажешь?
— Не. А то мамка меня в лес пускать не будет. Она такая. Зверей боится. И лихих людей тоже. Не, не скажу. Не бойся.
Володька кивнул, соглашаясь не бояться. Маруська неожиданно рассмеялась:
— Я — такая. Сказала, значит, все. Мы, Никитины, все такие, знаешь…
Она вскочила на ноги и потянулась. Потом хитро покосилась на Володьку:
— А я еще одну тайну знаю! Твоего деда. Ее никто в Волчьей сыти не знает, одна я!
— Какая это?
— Ишь ты, шустренький какой! Так тебе все и скажи!
Маруська потрогала пальчиком свои слипшиеся волосы и брезгливо поморщилась. Поправила грязный воротничок. Озабоченно отряхнула остатки платья и заявила:
— А вот если ты пообещаешь меня с собой взять, то скажу!
— Куда взять?
— Пообещай вначале!
— Да куда же?! Я вслепую не обещаю. Никогда.
— Ну… Ладно. Я скажу. Только совсем чуть-чуть!
Девчонка подошла к сидевшему Володьке. Положила руки на его плечи и в упор уставилась ему в глаза.
Володька невольно хохотнул: крохотная, вся перемазанная давно подсохшей кровью Маруська больше всего сейчас походила на персонаж из какого-нибудь фильма ужасов.
— Ты не смейся!
Володька с трудом согнал с лица улыбку. Маруська неохотно села рядом и торопливой скороговоркой выкрикнула:
— Я знаю, куда твой дед обычно уходит! Я видела!
— Подсматривала? — с неожиданным ехидством поинтересовался Володька.
Личико Маруськи жарко вспыхнуло. Она изо всех силенок отрицательно замотала головой. Володька даже испугался на секунду, что несчастная голова вот-вот отвалится, до того отчаянно девчонка ею мотала. И наконец выдохнула:
— Не! Нечаянно. Я там на ягодники прошлым летом наткнулась, знаешь, какие там ягодники знатные? Ну вот. Я голубики наелась и заснула. А проснулась вечером, смотрю: твой дед…
— Волком?
— Нет, человеком. Не перебивай меня! Я… это… сама собьюсь, вот!
Маруська сердито толкнула Володьку в плечо и таинственным шепотом закончила:
— Подошел он к тому страшному камню, шагнул… Раз — и нет его!
— Как это?!
— Так. Растаял! Исчез, то есть.
Володька смотрел недоверчиво. Маруська тяжело вздохнула:
— Я ждала-ждала, не дождалась. Камень обошла: нет его. И домой ушла, чтоб мамка не ругалась. Она всегда ругается, когда я в лесу засну. Даже ежели летом.
— А дальше чего? — с деланным равнодушием буркнул Володька.
— Дальше? А ничего. Твой дед только через две недели в деревне появился. Тощий-претощий, кожа да кости. Бабушка сказала: выбегался. И мамка с ней согласилась. Одна я знала: он просто ушел. И вовсе не волком.
Маруська немного помолчала. Лукаво покосилась на мальчика и небрежно бросила:
— Я потом бабушку о том камне спрашивала…
— И что?
— Скажешь — что! Она испугалась. Правда-правда! И не велела к тому камню больше ходить. Никогда. Сказала: ее бабушка эту скалу большим каменным зеркалом называла. Смешно, да? Разве каменные зеркала бывают? Нет ведь? Я видела: он совсем на зеркало не похож. Ну, разве самую чуточку.
Девочка, волнуясь, дернула Володьку за руку:
— Знаешь, бабушкина бабушка говорила: там путь для беспокойных душ прячется. Кому в этом мире скучно — там исчезает. Иногда навсегда. Туда никто из деревенских не ходит. Совсем-совсем не ходит. Трусят, вот!
Володька изумленно открыл рот, рассматривая перемазанное, совершенно серьезное личико Маруськи. Потом растерянно пробормотал:
— Еще одна местная легенда! Мало мне той, первой… — Он сердито посмотрел на девочку. — И чего только тебя по тем лесам носит! Высмотрела же! Шпик-контора!
— Я не контора! — оскорбилась Маруська.
Ее губы задрожали, набухли, тонкие брови сдвинулись. Новое слово было непонятным и поэтому казалось вдвойне обидным.
Маруська сморгнула невольную слезинку и сбивчиво забормотала:
— И ладно. Подумаешь. Я тебе просто так сказала. Думала: ты мой друг и сказала. А не хочешь, как хочешь. Пожалуйста. Я вырасту, сама туда убегу. Вот увидишь…
Володька выслушал несвязную тираду и невольно подумал: «Вот ведь дуреха! Мало волчьих ягод, так она еще и каменное зеркало сюда же приплела. Для комплекта, так сказать. И деда моего туда же до кучи…»
Он вскочил на ноги и раздраженно воскликнул:
— Да с чего ты взяла, что он там исчез, а? Может, заметил тебя, да и спрятался! Я так просто уверен — спрятался. Тоже мне, соколиный глаз выискалась! Как тебя только из дома выпускают…
Маруська перенесла нежданную бурю довольно спокойно. Тоже встала и, исподлобья поглядывая на мальчика, неохотно призналась:
— Меня и не пускали. А я убегала да убегала. Долго. Мамка и плюнула. Не в клетке же, говорит, тебя держать…
— По мне так лучше в клетке, — буркнул покрасневший от досады Володька. — Целее будешь. Надо же, мотается, где только вздумается! И это в семь лет…
Надувшаяся Маруська снова уселась на пружинящие еловые ветки и демонстративно отвернулась. Володька начал затаптывать костер. Оба мрачно молчали.
Как раз в этот момент в очередной раз сменившийся ветер донес до них все тот же хриплый человеческий вопль. На этот раз его услышала и девочка. Она испуганно вскочила:
— Кричат, нет? Может, мне показалось?
Отчаянный крик о помощи раздался снова. Дети растерянно переглянулись. Маруська страшно побледнела и пробормотала:
— Петро…
— Я тоже о нем подумал, — неохотно кивнул Володька.
Они развернулись к болотам и настороженно замерли. И на этот раз услышали абсолютно четко:
— Помогите!
Какое-то время они стояли и напряженно прислушивались к лишенным всякой надежды стонам. Те, смолкая на секунду-другую, потом возобновлялись со все большим отчаянием и буквально бросали ребят в дрожь.
Володька с нескрываемой досадой сплюнул на землю и потянул с веток свою куртку. Потом встревоженно посмотрел на солнце. По его прикидкам, было уже около шести часов утра.
Внимательно наблюдавшая за ним Маруська протестующе пискнула:
— Он в нас стрелял! Он злой! Ты умереть мог…
— И что? — хмуро посмотрел на нее Володька.
Девочка беспомощно пожала плечами:
— Домой пойдем, давай, а? А о нем в деревне расскажем. Пусть другие его вытаскивают.
— А если он за это время утонет? — угрюмо буркнул Володька. — Тогда как?
— Не знаю, — Маруська неожиданно всхлипнула. — Только я его боюсь. Он… он, правда, злюка…
Ребята опять настороженно прислушались: давно сорванный голос по-прежнему умолял о помощи. Володька мрачно сказал:
— Придется туда тащиться. Он подонок, конечно, но мы-то нет. Как думаешь?
Девочка обреченно кивнула. Володька ласково предложил:
— А то оставайся тут. Подождешь нас. Я теперь и сам справлюсь.
Он понизил голос и неожиданно для себя признался:
— Я, знаешь, хоть и обернулся человеком, волком все же остался.
— Как это? — Маруськины глаза мгновенно округлились от любопытства.
— Сам не пойму. Запахи, звуки… Зверем, правда, я их лучше слышал, но и сейчас…
— Здорово!
— И тропу, думаю, в болотах найду. Сам. Так что ты оставайся.
— Ни за что! Я с тобой пойду.
— Может, не надо? Устала ведь…
— Пойду!
— Ну ладно…
Володька хмуро посмотрел на солнце: «Вот уж повезло! Не поторопимся, запросто к телефонному разговору опоздаем. Мама черт-те что подумает…»
В болота ребята полезли неохотно. Володька обеспокоенно прислушивался к хриплым, отчаянным воплям. Он старался пробраться к источнику криков не особо петляя, что было почти невозможно.
Маруська, легко прыгавшая рядом, сердито бормотала, перечисляя понесенные по вине Петра убытки:
— Орал на меня, как ненормальный… В капкан из-за него чуть не попали… Напугал, жуть как! Стрелял опять же. Володьке как больно было… Что еще? А! Платье я порвала на повязки… Ой, а мамка-то?!
