Двое мужчин в белых халатах вышли из очередной двери, и она врезалась в них.
Пантелеймон вдруг стал вороном, кричащим и бьющим крыльями, и настолько ошарашил их, что они подались назад и она вырвалась из их рук и слетела по последнему лестничному пролёту в вестибюль как раз в тот момент, когда швейцар положил трубку и загромыхал за стойкой, крича: «Эй ты, стой!»
Но дверка, которую ему надо было открыть, была с другой стороны стойки, и Лира добралась до вращающейся двери до того как он смог выбраться и схватить её.
А сзади неё открывались двери лифта и из них выбегал бледноволосый мужчина, такой быстрый, сильный…
Но дверь не поворачивалась! Пантелеймон закричал на неё: они вертели не в ту сторону!
Она вскрикнула от страха и развернулась, изо всех сил бросившись на тяжёлое стекло, заставляя его двигаться, и оно двинулось как раз вовремя, чтобы миновать захват швейцара, который при этом оказался на пути у бледноволосого, поэтому Лира сумела выскочить наружу до того, как они смогли пробраться.
Через дорогу, не обращая внимания на машины, визг тормозов и шин; в щель между высокими домами, и опять дорога, с двухсторонним движением. Но она мчалась наперерез, увёртываясь от велосипедов, а за ней бежал бледноволосый мужчина и он был страшен.
В сад, через ограду, сквозь кусты — Пантелеймон скользил над ней стрижом, крича ей в какую сторону бежать; спрятаться за угольным контейнером, слыша, как пробегает мимо бледноволосый, и не было слышно, чтобы он задыхался, он был так быстр; и Пантелеймон сказал: «Теперь обратно! Обратно к дороге…»
Она выползла из своего тайника и побежала обратно через газон, через парковые ворота, на открытое пространство Бенбери, и опять рванулась наперерез, и опять шины визжали по дороге; и она забежала на тихую, обрамлённую деревьями улочку Сады Норхема с высокими Викторианскими домами, возле парка.
Она остановилась, чтобы отдышаться. Возле одного из садов была высокая изгородь, с низким бордюром, на который она села, как можно глубже забившись в кусты.
— Она помогла нам! — сказал Пантелеймон. — Профессор Мелоун встала у них на дороге. Она на нашей стороне, а не на их.
— Ой, Пан, — сказала она. — Я не должна была упоминать Уилла. Мне надо было быть осторожнее…
— Не надо было приходить, — сказал он жёстко.
— Я знаю. И это тоже…
Но у неё не было времени ругать себя, потому что Пантелеймон перепорхнул на её плечо, сказал «Осторожно, сзади…», и сразу же превратился в сверчка и юркнул к ней в карман.
Она вскочила, готовая бежать, и увидела, как к тротуару рядом с ней тихо подкатила большая тёмно-синяя машина. Лира напряглась, готовясь рвануть в любую сторону, но заднее стекло машины опустилось, и оттуда выглянуло лицо, которое она узнала.
— Лиззи, — сказал старик из музея. — Как приятно снова видеть тебя. Тебя куда-нибудь подбросить?
И он открыл дверь и сдвинулся, освобождая место рядом с собой. Пантелеймон ущипнул её сквозь тонкий хлопок, но она сразу же залезла в машину, сжимая рюкзак, и мужчина наклонился через неё и захлопнул дверь.
— Ты, как будто, торопишься, — сказал он. — Куда ты хочешь поехать?
— В Саммертаун, — сказала она, — пожалуйста.
Водитель был в фуражке. И всё в машине было гладким, и мягким, и мощным, а запах одеколона старика заполнял всё пространство. Машина съехала с тротуара и совершенно бесшумно покатила по улице.
— Так чем же ты занималась, Лиззи? — спросил старик. — Узнала что-нибудь новое об этих черепах?
— Да, — сказала она, изгибаясь чтобы посмотреть в заднее стекло. Нигде ни следа бледноволосого. Она ускользнула! А теперь он её не найдёт, теперь она в безопасности, в мощной машине с таким богатым человеком. Она почувствовала победную икоту.
— Я тоже занимался исследованиями, — сказал он. — Один мой знакомый антрополог рассказал мне, что у них в коллекции есть ещё черепа, такие же как на стенде.
Некоторые из них очень старые. Неандертальские, понимаешь.
— Да, я тоже слышала об этом, — сказала Лира, не имея ни малейшего представления о чём он говорит.
— А как поживает твой друг?
— Какой друг? — встревожено спросила Лира. Неужели ему она тоже рассказала о Уиле?
— Друг, у которого ты живёшь.
— А, да. Просто прекрасно, спасибо.
— Чем она занимается? Она археолог?
— О… Она физик. Она изучает тёмную материю. — сказала Лира, всё ещё не очень контролируя ситуацию. В этом мире оказалось тяжелее врать, чем она думала. И была ещё одна вещь, изводившая её. Этот старик кого-то очень напоминал, но кого?
— Тёмная материя? — тем временем говорил он. — Как захватывающе! Я видел что-то по этому поводу сегодня в Таймс. Вселенная заполнена этой загадочной субстанцией, и никто не знает что это? И твоя подруга за этим следит, не так ли?
— Да, она много об этом знает.
— А чем ты занимаешься заниматься дальше, Лиззи? Тоже собираешься заняться физикой?
— Возможно, — ответила Лира. — Смотря по обстоятельствам.
Шофёр легко кашлянул и притормозил.
— Вот мы и в Саммертауне, — сказал старик. — Где тебя высадить?
— О, просто вон там, у магазинчика Оттуда я дойду, — сказала Лира. — Спасибо.
— Поворачивал налево, в Южный проезд, Алан, и потом направо, — сказал старик.
— Хорошо, сэр, — сказал шофёр.
Через минуту машина тихо остановилась у общественной библиотеки. Старик открыл дверь со своей стороны, так что Лире пришлось перебраться через его колени чтобы выйти. Было много места, но почему-то неудобно, а касаться его она не хотела, каким бы милым он не был.
— Не забудь рюкзак, — сказал он, протягивая его ей.
— Спасибо, — сказала она.
— Надеюсь, мы ещё увидимся, Лиззи, — сказал он. — Передавай примет своему другу.
— До свидания, — сказала она и постояла на тротуаре, пока машина не повернула за угол и не исчезла из виду, прежде чем тронуться к грабовым деревьям. У неё были подозрения на счёт бледноволосого и она хотела посоветоваться с алетиометром.
Уилл перечитывал письма своего отца. Он сидел на террасе, вдалеке раздавались крики детей, ныряющих в гавани, а он читал чёткие строчки на тонких листах почтовой бумаги, пытаясь представить себе человека, который написал их, и снова и снова прочитывая упоминание о ребёнке, о себе.
Он загодя услышал бегущую Лиру. Он положил письма в карман и встал, и практически мгновенно подбежала Лира, с дикими глазами, с Пантелеймоном в форме дикой рычащей кошки, слишком обезумевшим, чтобы прятаться. Лира, которая плакала чрезвычайно редко, рыдала от ярости; её грудь вздымалась, зубы скрежетали, и она бросилась к нему, схватив его за руки, и закричала: «Убей его!
Убей его! Я хочу чтобы он умер! Если бы Йорек был здесь! Ой, Уилл, я поступила неправильно, мне так жаль…»
— Что? Что случилось?
— Старик — он, он просто грязный вор. Он украл его, Уилл! Он украл мой алетиометр!
Этот противный старик в дорогом костюме и со слугой за рулём. О, я такого натворила сегодня утром, я…
И она зарыдала так безутешно, что он подумал, что сердца действительно разбиваются, и её сердце уже трещит; она упала на землю, дрожа от рыданий, а Пантелеймон стал волком и горько завыл.
На другой стороне гавани дети бросили свои дела и, заслоняясь от солнца, пытались высмотреть что происходит. Уилл присел рядом с Лирой и потряс её за плечо.
— Хватит! Хватит плакать! — сказал он. — Расскажи всё с самого начала. Какой старик? Что произошло?
— Ты так разозлишься. Я обещала, что не выдам тебя, я пообещала, а потом… — всхлипнула она, а Пантелеймон стал нескладным щенком с опущенными ушами и виляющим хвостом, беспокойно ёрзающим от самоуничижения; и Уилл понял, что Лира сделал что-то такое, о чём ей было стыдно рассказывать ему, и он обратился к деймону.
— Что произошло? Просто расскажи, — попросил он.
Пантелеймон сказал: «Мы пошли к Мудрецу, и там были ещё люди — мужчина и женщина — и они нас перехитрили. Они спросили много вопросов, а потом спросили про тебя и мы, не успев остановиться выдали, что мы тебя знаем, и тогда мы убежали…»
Лира закрыла лицо руками, прислонясь головой к тротуару. Пантелеймон непрестанно менял форму от возбуждения: собака, птичка, кошка, белоснежный горностай.
— Как выглядел мужчина? — спросил Уилл.
— Большой, — донёсся глухой голос Лиры, — и чрезвычайно сильный, и бледноглазый…
— Он видел как ты возвращалась через окно?
— Нет, но…
— Тогда он не знает где мы.
— Но алетиометр! — закричала она, и яростно села. От избытка эмоций её лицо застыло как греческая маска.
— Да, — сказал Уилл. — Расскажи про это.
Со всхлипываниями и зубовным скрежетом она рассказала ему что произошло: как старик увидел как она использовала алетиометр вчера в музее, и как он остановил сегодня машину, и она залезла в неё, чтобы убежать от бледного человека, и как машина остановилась с другой стороны дороги и ей пришлось лезть через него чтобы выбраться, и как он, должно быть, быстро вытащил алетиометр, когда передавал её рюкзак…
