— Этот юнец сбежал из дому и сам сознался в воровстве. Скучать по нему никто не будет. И плакать по нему никто не будет. С этой секунды его все равно что не было. Мы не брали его на борт. Он погиб во время урагана, потому что его вынесло в океан на плоскодонке. Кто-нибудь хочет что-то сказать?
Никто не хочет. Вижу Ронана — он стоит во втором ряду матросов. Он облизывает губы, но ничего не говорит. Лицо у него бледное. На миг наши глаза встречаются, потом он отворачивается.
Пытаюсь пошевелить запястьями. Высвободить руки или по крайней мере чуть-чуть ослабить узлы. И думать нечего. Моряки хорошо разбираются в узлах и сделали свое дело мастерски. Спастись мне не удастся. И Джиско тоже, хотя он бросил скулить и теперь пускает крупные собачьи слезы. Они набухают и шлепаются на палубу, словно нежданный-негаданный тропический дождь.
Горе мне, горе! Кто бы мог подумать, что Джиско ждет такой конец?! Неужели они не пожалеют старого пса, который слишком молод, чтобы умереть?!
Нечего ныть, говорю я ему. Эти ребята не отличаются сентиментальностью. Сейчас мы умрем, так что давай встретим смерть с гордо поднятой головой и покажем им, из какого теста мы сделаны.
Лично я сделан из бланманже! — признается, дрожа, Джиско. Я же просил тебя положить топор на место! От тебя зависело будущее — и тебе это оказалось не по зубам! О горе мне, горе!
Я сделал то, что считал нужным, объясняю я. Спас риф. Если бы мне действительно было предназначено найти Пламенник и спасти будущее, нас бы сейчас не убили. Но нас убьют, так что, видимо, пророчество не сбылось.
Да, этого я тоже не понимаю, уныло соглашается дворняга.
Печальный матрос с Библией читает нараспев какой-то отрывок, который, по-моему, предназначен для отпевания покойников на кораблях. Зачем, интересно, они решили придать религиозный оттенок тому, что на самом деле является простым и несомненным двойным убийством. Наверное, капитан хочет, чтобы команде было легче все это пережить.
Другой матрос проверяет, крепко ли мы связаны.
Пророчества определенно гласят, что именно ты найдешь Пламенник, говорит Джиско. Мы зашли так далеко, мы подобрались так близко. Неужели сейчас нас сумеют остановить?
Если честно, не верю я в пророчества.
В твоем мире они действительно не имели никакой силы. Но через сотни лет, когда жизнь на Земле стала другой, более мрачной, возможности разума многократно возросли. Ты сам, будучи потомком Данна, обладаешь некоторыми такими способностями. Ты овладел телепатией. Ты видел, как меняют обличье. Существуют и другие явления, которые тебе могут показаться волшебными, но для меня они в порядке вещей.
Например?
Заклинания и проклятия. Но дар пророчества встречается гораздо реже прочих. Величайший ясновидящий нашего мира, сам Кидда Таинственный, предсказал, что именно тебе предстоит найти Пламенник и изменить ход событий. Если он так сказал, значит, так и есть. Но так не будет, если нас утопят, а они, похоже, всерьез намерены это сделать. О горе мне!
Так надо было заставить этого Кидду Таинственного спасти моего отца и разыскать Пламенник!
Кидды больше нет. Он пропал. Исчез.
Вот почему он такой таинственный…
Как ты можешь шутить в такую минуту?
Скоро все кончится. Вот идут нас топить.
Капитан подходит ко мне вплотную.
— Ты сам во всем виноват, — говорит он негромко. — Хочешь сказать последнее слово?
— Последний вопрос, — отвечаю. — Скажите, как вы потеряли руку?
Ему это не нравится.
— Я забыл свое место, — чеканит он, — и это стоило мне очень дорого. Как тебе сейчас.
Он шагает к лебедке и начинает щелкать переключателями.
Пока, Джиско.
Прощай, старина. Молодец, что спас риф. Это был храбрый поступок. Сейчас я покажу им, из какого теста сделан Джиско.
Огромный пес глядит прямо на капитана и испускает грозный рык.
На какой-то миг даже суровый старый капитан столбенеет. Потом он приходит в себя и нажимает кнопку. Раздается жужжание.
Стальной трос начинает медленно разматываться. Я отворачиваюсь от капитана и команды и гляжу в лазурную океанскую даль.
Над водой еще висит белый слоистый туман, но вокруг нас он рассеялся, и волны залиты солнцем.
Я чувствую, как припекает шею, волосы, лицо. Какой чудесный, красочный мир — и приходится покидать его навсегда.
Пытаюсь вспомнить глаза Пи-Джей. Они превращаются в глаза Эко. Интересно, хоть одна из них любила меня по-настоящему? Надеюсь, да.
Минуту! Я что-то вижу. Далеко-далеко, на границе видимости, там, где небо сливается с морем.
Черная точка. Корабль!
Нет, не корабль. По крайней мере, совсем не такой, как этот траулер. Парусник. Паруса у него черные, наполненные утренним ветром. Судно летит по волнам, легкое, грациозное, прекрасное.
И направляется к нам!
На палубе его тоже замечают. Кричат, показывают руками.
Из рубки выбегает матрос:
— Сэр, это Даркон! По вашему приказу мы сообщили ему, что произошло. Он как раз оказался поблизости. Хочет сам этим заняться.
Черная яхта стремительно приближается. Высокие мачты. Черные как смоль паруса. Прелестная, но зловещая.
Нас с Джиско поднимают обратно на палубу, и мы стоим там в ожидании приговора.
Вижу, как на нос яхты выходит человек. Он высокого роста и сложен как тяжелоатлет, но двигается с грацией танцовщика. Даже с такого расстояния видно, что он красив, будто кинозвезда. В нем есть что-то знакомое и крайне неприятное.
— Даркон, — произносит над ухом капитан и крестится. Потом отворачивается от человека на яхте, и его старые глаза смотрят мне прямо в лицо. — Я был прав. Ты очень невезучий. Я бы убил тебя быстро. А теперь ты попадешь к нему.
Матрос разрезает на мне веревки, и я растираю онемевшие запястья.
— Встретишься с Дарконовыми зверюшками, — еле слышно произносит капитан, — спроси у них, что случилось с моей рукой.
Бросают трап, и Даркон поднимается на борт.
Он осматривает искореженные лебедки, пока я отчаянно пытаюсь получше его разглядеть из-за шеренги матросов, которые по-прежнему стоят смирно и тихо.
Да, экземпляр, конечно, выдающийся. Крупный. Яркий. Что-то среднее между пиратским королем и манекенщиком.
Лет тридцать пять. Выше меня по крайней мере на два дюйма. Прямые каштановые волосы падают на широкие плечи. На правом восседает птица с пестрым хохолком.
Одет Даркон как денди на морской прогулке. Белые льняные шорты. Ремень с золотой отделкой. Черная шелковая рубашка, довольно-таки тесная, чтобы было видно мышцы. Живот в шашечку. Бицепсы буграми. Грудь колесом.
Да, Джек, этому дяденьке палец в рот не клади. Под шелком и льном он тверже горного склона.
Десять долгих минут он не удостаивает нас с Джиско даже мимолетным взглядом.
Он — Шеф. Все будет, как он захочет. Он хочет сначала оценить повреждения. А потом наказать виновных.
Он обсуждает с капитаном и старпомом ремонт. Куда пойти. Что сделать. Сколько времени это займет.
Задержка ему не по нраву, это сразу видно.
Наконец Даркон направляется к команде, которая разве что не валится ниц, когда он проходит мимо. Суровые морские волки поджали хвосты и притихли.
Нас с Джиско выталкивают вперед, пред светлейшие очи.
Джек, осторожно.
Не волнуйся, я буду вести себя как пай-мальчик.
Я нервничаю. Птиц он любит, но может не понимать всех радостей и выгод дружбы с собакой.
Думаю, к маякам надежды он тоже особого пристрастия не питает.
Что-то в этом человеке есть до странности знакомое.
Да, и мне так кажется.
Непонятно. У нас не так много общих знакомых.
Внезапно я оказываюсь с Дарконом лицом к лицу. Понимаю, что в нем такого неприятного. Дело не в том, что он себе брови выщипывает. И не в его безупречных зубах — триумфе стоматологии. И даже не в золотом педикюре.
Дело в львиных чертах лица. В общем ощущении. Где-то я его уже видел.
Видения собственной смерти. Кошмарные сны, в которых меня преследуют.
Когда я прыгал с крыши на крышу на Манхэттене. Когда одно и то же лицо смотрело на меня изо всех окон до самого асфальта.
Аристократическое. Красивое и печальное. Волевой подбородок. Римский нос. Белоснежные зубы. Седая грива. Хищные глаза. Лик всеведущей, мудрой смерти.
А потом — первая ночь в доме на побережье. Львиный рык, который я слышал во сне. «Джек, Джек!» То же тонкое лицо с демоническими красными глазами. «Джек! От меня не скроешься, Джек. Сдавайся».
Здесь, на палубе траулера «Лизабетта», я вижу более молодую версию того же лика смерти. Это лицо такое же красивое, такое же несомненно аристократическое, с тем же крепким подбородком и теми же изящными скулами. Но волосы не седые, а каштановые, а глаза — теплые, прозрачно-серые.
