— Я не против, — сказал Родя.
— За Ладошину так за Ладошину, — добавил Веня.
Когда приятели подходили к кабинету биологии, за спиной у них послышалось какое-то гудение:
— Маршев и Рудаков! Маршев и Рудаков! Погодите минутку, погодите минутку, погодите минутку!
Маршев и Рудаков узнали голос редактора. Они остановились, обернулись, а тот продолжал гудеть:
— Давайте проголосуем дружно на выборах за Ладошину! Проголосуем дружно за Ладошину! Проголосуем, проголосуем, проголосуем!
— Да ладно тебе, проголосуем! — с нетерпением ответил Веня и добавил: — Вот далась им эта Ладошина!
А войдя в кабинет, друзья увидели, как перед столом силача Лешки Павлова стоит Соня Барбарисова и тянет:
— Па-а-авлов! Мне надо с тобой очень серьезно поговорить.
После первого урока произошел случай, сильно настороживший обоих друзей. Едва они вышли из кабинета на перемену, Родя вдруг стал как вкопанный, глядя куда-то вдоль коридора. Посмотрел в ту же сторону и Веня и ничего особенного не увидел, кроме какого-то незнакомого старика, приближавшегося к ним. Секундой позже Родя толкнул Вето локтем и прошептал:
— Смотри! Это же Купрум Эс!
Даже теперь Веня не сразу узнал учителя химии — так он вдруг изменился. Обычно Куприян Семенович, несмотря на свои семьдесят лет, держался по-военному прямо, всегда на нем был белоснежный воротничок и темный галстук, всегда его усики, почти такие же белые, как воротничок, были аккуратно подстрижены. Теперь к ним навстречу шел ссутулившийся и довольно неопрятный старик. Воротничок его был измят, словно он спал не раздеваясь, галстук съехал сантиметра на два вниз, щеки ввалились, и на них поблескивала седая щетина. Но хуже всего были у него глаза: какие-то выцветшие и вроде ничего не видящие перед собой.
— Что это с ним? Заболел? — тихо спросил Веня, когда Купрум Эс прошел.
— А что, если не заболел? — тоже вполголоса проговорил Родя. — Что, если ему… ну… но по себе!
— В каком смысле не по себе?
— Ну, в таком смысле, что его что-то мучает. Вот давай сопоставь фактики: по ночам свет горит в химической лаборатории, а теперь Купрум Эс… сам видишь какой. А что, если он знает, что у него в лаборатории что-то неладно! Что, если он знает, что там по ночам творится, и это его мучает!
Веня замотал головой.
— Нет, Родька! Ты уж в самом деле, как начнешь фантазировать!.. Во-первых, мы даже не знаем точно, химическая там лаборатория или нет. Во-вторых… ну, ты все-таки конкретно скажи, что его может мучить. Ну, что?
Родя помолчал, подумал.
— А давай предположим так: у Купрума Эса в лаборатории пропадают какие-нибудь приборы, и он от этого переживает. А приборы эти ворует тот, кто по ночам занавешивает окна.
Теперь помолчал и подумал Веня. Вдруг он резко повернулся к Роде:
— В общем, знаешь что? Давай подойдем к Купруму Эсу и скажем ему насчет окошек. Если он не знает про ночной свет — значит, там действительно воры, и мы, выходит, поможем их разоблачить, а если знает — тогда получается, что все в порядке.
— Ну что ж… Это мысль… — Родя хотел еще что-то сказать, но тут к ним подошла Нюся Касаткина.
— Мальчики, мальчики! — запищала она. — Вы знаете, что приближаются перевыборы в совет отряда?
— Ну, знаем, — раздраженно ответил Веня. — Скажешь, что надо за Ладошину голосовать?
— Мальчики, только за Ладошину, только за Ладошину и ни за кого больше! Мальчики, вы поймите, что она у нас самая достойная, что она у нас самая…
— Ладно! Вали отсюда! — сказал Веня и, взяв Родю за локоть, повел его прочь от Касаткиной. Но Родя не захотел обижать Нюсю и объяснил ей через плечо:
— Мы уже сказали, что будем голосовать за Ладошину.
Во время большой перемены они снова увидели химика в коридоре. Некоторое время приятели шли за ним, не решаясь заговорить, потом все-таки набрались храбрости, забежали вперед и остановились перед Купрумом Эсом.
— Куприян Семенович, извините, пожалуйста! — очень вежливо начал Родя. — Можно с вами поговорить?
Куприян Семенович резко остановился и странно дернулся, словно его ударило током.
— А? Да-да!.. — быстро сказал он, глядя мимо мальчишек своими невидящими глазами. Потом он взглянул на Родю более внимательно и повторил: — Да-да!.. Пожалуйста!
Родя определенно не знал, с чего начать разговор, поэтому тянул:
— Вы нас не знаете, Куприян Семенович, но разрешите вас все-таки спросить.
— Пожалуйста! — коротко повторил Купрум Эс.
— Вы ведь, кажется, ведете во дворце химический кружок?
— Не химический. Я руковожу секцией биохимии. Да. Вот так!
Теперь учитель очень внимательно, даже чересчур внимательно, как показалось Роде, смотрел на него. И Родя вдруг решил не мудрить, а говорить напрямик.
— Понимаете, Куприян Семенович… Мы просто хотели вас предупредить. Ведь ваша лаборатория… она находится рядом с… этой самой… с лабораторией электроники?
— Да. Электроники и автоматики. Только позвольте, о чем… о чем вы, собственно, хотели меня предупредить?
В разговор наконец вступил Веня:
— Понимаете, Куприян Семенович… мы заметили, что там ночью у вас свет горит. Кто-то зажигает. А мы знаем, что по ночам Дворец пионеров заперт.
— Это глу… это г-глупости! — тихим подрагивающим голосом проговорил Купрум Эс. — Там не может быть никакого света, и вы… и вы его видеть не могли. Вот так! Да! И это… и это очень непорядочно распускать такие глупые и панические слухи. Да! Извините, я тороплюсь. Меня ждут… Меня в учительской ждут…
И Купрум Эс быстро зашагал прочь от мальчишек, ссутулившись и сжав костлявые опущенные кулаки. Друзья молча смотрели ему вслед, как вдруг перед ними возникли сестры Мухины.
— Ребята, послушайте, за кого вы будете голосовать на выборах? — спросила Настя.
Веня замахнулся на сестер кулаком, а Родя быстро сказал:
— За Ладошину, за Ладошину, успо… — Он не договорил, потому что увидел, что к ним возвращается Купрум Эс. Учитель химии остановился шагах в пяти от них.
— Мальчики! Прошу вас… прошу вас на два слова ко мне!
Сестры Мухины испарились, а ребята подошли к учителю.
— Вы… вы меня простите… Я был неправ. Да. Неправ, — заговорил Купрум Эс, понизив голос и озираясь. — Если вы не ошибаетесь, то это… это действительно очень странно и… и очень подозрительно. Вот так! И теперь… и теперь я прошу, скажите мне, где и каким образом вы видели свет. И когда? Вот именно: когда?
Ребята не стали говорить об астрономической трубе, а просто рассказали учителю, в каких окнах они заметили свет, и добавили, что свет этот пробивается в щели над черными шторами. Приблизительно назвали время, когда они наблюдали это явление.
Купрум Эс слушал их, тиская перед грудью тонкие пальцы одной руки пальцами другой. Светло-голубые глаза его то снова становились невидящими, то вдруг впивались в Родю и Веню. После того как ребята закончили свой рассказ, он долго молчал и вдруг словно опомнился:
— Да! Все это очень странно и… и очень подозрительно. Да! Вот так! Тебя как зовут?
— Родя Маршев.
— Родя Маршев. Очень хорошо! А… а тебя?
— Рудаков Веня.
— Да… Значит, Веня Рудаков. Родя Маршев и Веня Рудаков. Очень хорошо! Да! — Он помолчал, озираясь по сторонам, потом снова заговорил: — Значит, тебя — Родя, а тебя… тебя — Веня? Значит, так, Родя и Веня. Мы — таким образом: мы будем молчать. Вот именно: молчать. И мы расследуем. Мы расследуем это дело. Я… я сегодня же этим займусь, сегодня же. Да! Но если мы расскажем кому-нибудь, мы можем спу… спугнуть этих… которые забираются. Вы согласны со мной, что надо молчать? Что надо… ничего и никому? Согласны?
Ребята кивнули, пробормотали, что согласны.
— И вы даете слово, что никому? Не расскажете никому? По крайней мере три дня. Вот так! Да. Три дня?
— Даем, — почти одновременно сказали Родя и Веня.
— Благодарю!.. Благодарю!.. — Купрум Эс пожал им по очереди руки. — И мы этим займемся. Я сегодня же… сегодня же займусь… Вот так. Да! Мы их найдем, этих зло… злоумышленников. Мы их найдем! Да! Всего хорошего!
Купрум Эс быстро удалился.
— Родь!.. — сказал Веня. — А тебе не кажется, что он сам какой-то… ну, подозрительный, что ли?
— Кажется, — тихо ответил Родя.
За спиной у ребят раздался свирепый голос Лешки Павлова:
— Да отстаньте вы от меня с вашей Ладошиной! Сказал, что проголосую!
Обернувшись, они увидели, как от силача брызнули в разные стороны сестры Мухины.
После пятого урока в кабинет вошла Дина Коваль. Она произнесла маленькую речь о значении сбора макулатуры для нашей страны. Затем она предложила ребятам разойтись по домам, пообедать, а к трем часам собраться в школьном дворе.
Как только речь зашла о сборе макулатуры, Родя вспомнил разговор с Зоей у ворот школьного двора. Он вспомнил, как Зоя назвала его человеком умным, «со всякими идеями в голове», что было, конечно, очень лестно; вспомнил, как она попросила его придумать что-нибудь такое, что помогло бы отряду выйти на первое место. Вспомнил Родя и устремленные на него Зоины глаза, большие, черные, с длиннющими ресницами. Вспомнил и стал думать.
