– Я тебе куда сказал поворачивать? Влево!
– Может, у вас это лево, а у нас это право!
– А я виноватый, что у вас все наоборот?
Мэнкв продрался между двумя елками, оставляя на стальных колючках клочья своей шкуры. Отсюда уже видны были даже физиономии исчезающих в дыре великанов – и на каждой было написано жадное предвкушение.
– Нас сейчас всех утянет! – заорал дед-шаман.
А там сразу и слопают, мысленно добавил Хакмар. Он, кажется, догадывался, куда и зачем усвистывали в дырку мэнквы, но додумать мысль толком не получалось – охвативший голову жар и грохот закипающей крови в ушах лишали сил, соображения, желаний… Горячий пот тек по телу, а вокруг пальцев вспыхнул оранжевый ореол. Хакмар несколько мгновений тупо глядел на свою пылающую ладонь… И вдруг с размаху шлепнул ею по мэнквовой шее. Из горла мэнква вырвался дикий вопль – и великан встал. Попытался снова двинуться к дыре – Хакмар немедленно обхватил его шею обеими руками. Скуля от боли, великан завертелся на месте – сидящие на соседних шеях Донгар и дед, вопя, вцепились мэнкву в волосы. Как только перед носом… носами великана оказалась пробитая им же самим просека, Хакмар торопливо отдернул руки. Подвывая, мэнкв ринулся обратно по своим следам. Хакмар обессиленно поник на держащих его веревках.
Дед-шаман даже не обрадовался.
– Быстрее надо! – заорал он, озабоченно косясь на Хакмара и снова подгоняя трехголового палкой. – Ежели ты весь жечься начнешь, мэнкв нас вовсе скинет!
– Что это было? – прокричал ему Донгар.
– А, Голубой храм его знает! – рявкнул в ответ дед, все подгоняя и подгоняя мэнква. – Не было, не было – появилось! Небось вы, средние, проковыряли, наших мэнквов воровать! Как одурели – лезут туда и лезут, наш лес почти опустел, теперь из соседних потянулись. Даже домашних, ездовых, и тех цепями привязывать приходится, чтоб тоже не удрали! Как медом им намазано!
Не медом – а мясом, тем самым, что не водится в железных лесах и от которого мэнквы дуреют! Мясом зверей и птиц и сладкой, сладкой человечинкой.
– Не нужны нам ваши мэнквы! – подпрыгивая у мэнква на шее, проорал в ответ Донгар. – И чего это вы нашим Храмом ругаетесь – он вам ничего плохого не сделал!
– Много ты знаешь! – фыркнул в ответ дедок. – Ты давай вон, дружка своего спасай, а то поздно будет, а я виноват окажусь!
Ездовой мэнкв вырвался из леса и снова понесся по широкой каменистой равнине. У мальчишек разом вырвался вздох, полный восторженного ужаса.
Впереди возвышался дворец – возносились к своду пещеры тонкие башни и округлые купола, гостеприимно распахнуты были ажурные ворота… И все – и стены, и башни, и вся другая красота – были сотканы из Рыжего пламени. Дворец пылал, трепетал и переливался, дыша нестерпимым жаром, играл всеми оттенками Пламени…
– Вот Куль-отыр! – ахнул Донгар.
– Чего, припоминать стал, где что? – перекрикивая мэнквов топот, спросил старик. – Все верно, там-то он и обретается, повелитель Куль-отыр! А к Хожировой кузне сюда, правее, – резко сворачивая влево, объявил он.
Они миновали нагромождение оплавленных валунов… Как Хакмар ни был плох, он едва не задохнулся от восхищения. Может, кому Хожирова кузня и не казалась такой прекрасной, как ему, но он бы за нее отдал и Зимний дворец Снежной Королевы, и Огненный – Эрлик-хана, и, наверное, даже палаты Тенгри – Высокого Неба на девятых небесах! Это действительно была Первая из Кузниц – огромная и беспорядочная, будто ее все время расширяли и надстраивали, добавляя то одно, то другое. И она была лучше всех кузнечных, плавильных и шлифовальных цехов его родной горы, вместе взятых! У самого ее входа, гордо подняв голову в трехрогой стальной короне, стоял гигант в кузнечном фартуке, с небрежно закинутым на плечо молотом – сам Хожир. Позади, плечом к плечу, выстроились семеро его сыновей.
– Доехал! – выдохнул Хакмар – и вместе с выдохом у него изо рта вырвался клуб Алого пламени. Захлебнувшись криком, мальчишка скорчился в удерживающих его веревках, но тут же приподнялся и ткнул пальцем в какую-то хитрую штуковину под навесом у входа: – А этот механизм – он для чего?
Гигантские кузнецы переглянулись и захохотали так, что отозвались окружающие скалы.
– Наш парень! – Хожир мимоходом приветственно кивнул Донгару. – Здорово, Черный! – и бережно снял Хакмара с мэнквовой шеи. – Ты не думай, – прогудел он. – Нам не все равно было, что ты мучаешься! Не могли мы тебе наверху помочь! Горн для перековки людей есть только здесь!
– А олень нам нужен, чтоб запасы крови восстановить, – добавил его сын – похоже, старший, Сар хара, – забирая из лап мэнква жертвенного оленя.
Несмотря на боль и изнеможение, Хакмар отчаянно покраснел. Они знают, что он про подземных кузнецов думал! И не извинишься-то теперь толком… Вместо этого он простонал:
– Какой крови?
– Которую мы в тебя вольем, – бросил Первый Кузнец, внося мальчишку в кузницу.
Хакмар отчаянно крутил головой, пытаясь на ходу понять устройсто вон того горна. И тех тисков… И… Хожир стремительно пронес его через всю кузню и поставил у пустого плавильного котла. Рядом возвышалась наковальня, а на ней – отливочная форма, очертаниями похожая на человеческое тело. Тут же Хакмар обнаружил, что вся его одежда исчезла – он был совершенно голый! В панике он прикрылся горстью… Хожир звонко шлепнул его по руке:
– А ну, убери! Хочешь, чтоб именно это место у тебя потом прогорело? – проворчал он. – Стой ровно!
Сар хара поднял руку и коротко полоснул себя по предплечью длинным черным ножом:
– Пусть Огонь, который тебя измучил, будет тебе покорен! – Кровь подземного кузнеца плеснула на Хакмара, окатив его с головы до ног.
– Пусть покоряются тебе и металл, и дерево, и камень, и звезды, и вода, и свет, и все, чем богаты три Сивир-земли! – Нож перешел в руки второго сына, Бок шара, и новый поток крови накрыл мальчишку.
– Пусть кует твой молот что угодно! – заливая Хакмара своей кровью, сказал носитель молота Худэрэ.
– Пусть всегда пылает твой горн! – молвил Нухур, и снова солоноватая алая струя ударила в лицо Хакмару.
– Ты не успел закончить обучение – так пусть же древние знания черных кузнецов придут к тебе! – принимая черный нож, сказал Абтай.
– И пусть послушные мне тринадцать волшебных кузнечных чар будут твоими! – орошая мальчишку своей кровью, добавил его брат Альгандаа.
Красавчик Аляа ху-бун забрал нож последним и весело улыбнулся Хакмару:
– Понравилась мне кукла, что ты отлил, ох понравилась! – Он прицокнул языком. – Пусть ты всегда и всюду сможешь творить красоту! – и последние капли крови упали на шатающегося мальчишку.
– Все пожелали? – прогудел их отец Хожир. – Ну тогда… Пусть из Искры возгорится Пламя! – И перехватив свой молот, он… с маху шарахнул им Хакмара.
Почему-то Хакмар думал, что перековка – это что-то такое… вроде шаманских представлений на Новозим. Но это был самый натуральный, страшный удар молотом по физиономии, от которого нос Хакмара вбило внутрь черепа, а самого залитого своей и чужой кровью мальчишку унесло прямо в плавильный котел. Таящийся в его теле Рыжий огонь полыхнул во всю мощь. Хакмар чувствовал, как кипит кровь, тают кости и плавятся мозги, и вот он уже раскаленной жижей забулькал в котле. Братья-кузнецы крюком подхватили котел, опрокинули его над формой, и Хакмар стек кипящей Огненной струей. Его встряхнули, перевернули, и тут же восемь гигантских молотов начали бить по нему – сминая, выпрямляя и проковывая.
Боль, боль, боль… Огонь, Огонь, Огонь… И безмолвный крик корчащегося под ударами тела. Ох, лучше б он просто сгорел! Взошел на храмовый костер! Лучше! Милосердней! Он больше не может! Нет! Боль и ужас достигли оглушающей силы. У пылающей алым светом болванки на наковальне, некогда носившей имя Хакмар из клана Магнитной горы, не осталось ничего – ни имени, ни памяти, ни сил!
В стуке кузнечных молотов вдруг стал прорисовываться ритм, невероятно похожий на рокот Минькиных барабанов! Грохот кузницы отступил, растворяясь вдали, а то резкие, то мягкие удары ладоней по туго натянутой коже зазвенели у Хакмара в ушах в истинном ритме rock, и чуть глуховатый Минькин голос тихо запел:
Все отболит, и мудрый говорит –
Каждый костер когда-то догорит,
Ветер золу развеет без следа.
Но до тех пор, пока Огонь горит,
Каждый его по-своему хранит,
Если беда и если холода!
– Готово! – крикнули где-то высоко-высоко.