— Ты знаешь, — сказала она Трапеции, — в ней что-то есть. Вот эта линия, обрати внимание. Она выглядит вполне Современно.
— Пожалуй, — согласилась Трапеция. — А поверхность? Видишь, какая у нее поверхность? У нас все слишком плоско…
— Да, мы привыкли к симметрии, — вздохнула Окружность. — А кому теперь нужна симметрия?
Подоспели и другие геометрические фигуры. Они с восхищением глядели на незнакомую Фигуру и в один голос вздыхали:
— Как это асимметрично!
И вот — Фигуры давно уже нет, а поглядите, что делается в учебнике. Ни одной геометрической фигуры невозможно узнать.
Все они на одно лицо: сверху плоско, снизу выпукло, а о боках нечего и говорить.
Мода, ничего не поделаешь.
Закон моды!
Вопреки всем известным законам геометрии.
Стоит Пятерка в задачнике, что-то тихонько подсчитывает. Вокруг много знакомых цифр, они то и дело окликают Пятерку, справляются о здоровье, желают всего наилучшего. И вдруг:
— Стой! Отдай половину! Пятерка растерялась.
— Я стою, — забормотала она, — но почему вы так со мной разговариваете?
— А как с тобой разговаривать? Сказано, гони трояк, и баста! Или не узнала меня? Я — Минус!
Пятерка попятилась в ужасе. Она много слыхала об отчаянном и жестоком Минусе, атамане разбойников, которые держали в страхе весь задачник.
— Ну давай, а то отниму! — сказал атаман, свирепо шевеля усами. Но Пятерка от испуга не могла двинуться.
Тогда Минус отнял у нее три единицы и пошел себе как ни в чем не бывало. Он шел и пел свою атаманскую песню.
Я считаю
— Нечего считать,
Я предпочитаю
Вы-чи-тать!
— Эге, да ты, я вижу, с прибытком! — вдруг окликнули его. — Ну-ка, что там у тебя, выкладывай!
Бравый атаман разбойников сразу узнал этот голос. Он съежился и хотел проскочить мимо, но его бесцеремонно взяли за шиворот.
— Ты никак спешишь? — ласково спросил толстый Плюс, для верности дав Минусу по загривку. Известный в задачнике коммерсант и делец, Плюс сам ни у кого ничего не отнимал, он только складывал то, что отнимал Минус.
— Да нет, куда мне спешить, — стал оправдываться Минус. — Просто не заметил вас, извините.
— Ладно! — сказал Плюс. — Давай, сколько там у тебя?
Он взял три единицы, отнятые Минусом у Пятерки, отпустил атамана на все четыре стороны и пошел себе, напевая:
Я не сплю и не лежу,
Я за цифрами слежу,
Все они у меня в услужении.
Все, что хочешь, я сложу,
Я ничем не дорожу,
Потому что я служу
Сложению.
Потом он остановился, чтобы прибавить новый заработок к прежней сумме, но ему помешали.
— Рад вас приветствовать! — сказал, подходя к нему, Знак Деления. — Кажется, у вас есть что разделить?
— Какое там есть! — несмело запротестовал Плюс. — Жалкие три единицы.
— Всякое деление благо, — сказал Знак Деления. — Делитесь и умножайтесь, как сказано в чистописании, то бишь в арифметике.
— Но нас двое, — все еще сопротивлялся Плюс, — а три на два не делится.
— Не печальтесь, поделим. Дайте-ка сюда эту троицу.
Он взял три единицы и удалился, оставив Плюс в полном недоумении, каким же образом тройка делится на два.
— тянул Знак Деления, уходя.
— У вас отличное настроение! — сухо сказал ему Знак Умножения.
— О, я счастлив вас… — начал Знак Деления, но Знак Умножения его не слушал.
— Тут ко мне приходила Двойка, — продолжал он, — Она была Пятеркой, но ее ограбили. Позаботьтесь о ней, это по вашей части. И, кроме того, у вас что-то есть ко мне?
— Да так, ничего особенного, — замялся Знак Деления. — Пустяк… три единицы.
— Давайте их сюда, — сказал Знак Умножения.
И затянул свою песенку:
Богатство нужно так нажить,
Чтоб никого не потревожить,
Умножить — значит умно жить,
А умно жить — умножить!
И, пряча полученные три единицы, крикнул вдогонку Знаку Деления;
— Так не забудьте об этой Пятерке! О той, которую ограбили!
Позавидовала Единица Десятке: «Конечно, с такой кругленькой суммой, как этот ноль, я бы тоже кое-что значила!»
Поэтому, когда Единице удалось наконец, обзавестись нолем, она не поставила его сзади себя, как Десятка, а выставила наперед — пусть, мол, все видят!
Получилось очень внушительно:
0,1.
Потом какими-то способами Единица добыла еще один ноль. И тоже выставила его наперед. Глядите, дескать, какие мы:
0,01.
Единица стала входить во вкус. Она только и думала, как бы скопить побольше нолей, и после долгих стараний ей удалось собрать их в большом количестве.
Теперь Единицу не узнать. Она стала важной, значительной. Куда до нее какой-то Десятке!
Теперь Единица выглядит так:
0,00000000001.
Вот какой величиной стала Единица!
Костер угасал.
В нем едва теплилась жизнь, он чувствовал, что не пройдет и часа, как от него останется горка пепла — и ничего больше. Маленькая горка пепла среди огромного дремучего леса.
Костер слабо потрескивал, взывая о помощи. Красный язычок лихорадочно облизывал почерневшие угли, и Ручей, пробегавший мимо, счел нужным осведомиться:
— Вам — воды?
Костер зашипел от бессильной злости. Ему не хватало только воды в его положении! Очевидно, поняв неуместность своего вопроса, Ручей прожурчал какие-то извинения и заспешил прочь.
И тогда над угасающим Костром склонились кусты. Не говоря ни слова, они протянули ему свои ветки.
Костер жадно ухватился за ветки, и — произошло чудо. Огонь, который, казалось, совсем в нем угас, вспыхнул с новой силой.
Вот что значит для костра протянутая вовремя ветка помощи!
Костер поднялся, опершись на кусты, встал во весь рост, и оказалось, что он совсем не такой уж маленький. Кусты затрещали под ним и потонули в пламени. Их некому было спасать. А Костер уже рвался вверх. Он стал таким высоким и ярким, что даже деревья потянулись к нему: одни — восхищенные его красотой, другие — просто, чтобы погреть руки.
Дальние деревья завидовали тем, которые оказались возле Костра, и сами мечтали, как бы к нему приблизиться.
— Костер! Костер! Наш Костер! — шумели дальние деревья. — Он согревает нас, он озаряет нашу жизнь!
А ближние деревья трещали еще громче. Но не от восхищения, а оттого, что Костер пожирал их своим пламенем, подминал под себя, чтобы подняться еще выше. Кто из них мог противиться дикой мощи гигантского Костра в лесу?
Но нашлась все-таки сила, которая погасила Костер. Ударила гроза, и деревья роняли тяжелые слезы — слезы по Костру, к которому привыкли и который угас, не успев их сожрать.
И только позже, гораздо позже, когда высохли слезы, деревья разглядели огромное черное пепелище на том месте, где бушевал Костер.
Нет, не Костер — Пожар. Лесной пожар. Страшное стихийное бедствие.
Грому — что, Гром не боится Молнии. Правда, с глазу на глаз переговорить с ней у него все как-то не получается. Больно уж горяча эта Молния: как вспыхнет!
В это время Гром и носа на свет белый не показывает. Ни видать его, ни слыхать. Но зато как заметит, что Молнии нет на горизонте, — тут уж его не удержишь.
— До каких пор, — гремит, — терпеть все это?! Да я за такое дело!..
Так разойдется, так разбушуется — только послушайте его! Уж он не смолчит, уж он выложит все, так и знайте!
…Жаль, что Молния слышать его не может.
Стул забрался на стол с ногами и рассеянно наблюдал, как Щетка растирала мастику, стараясь довести пол до блеска. Потом ему захотелось поговорить.
— Трудная работа? — участливо спросил он и сам себе ответил: — Черная работа — она всегда трудная. Образование-то у нас, небось, никудышнее?
— Среднее техническое, — скромно ответила Щетка.
— Среднее образование? — изумился Стул. — И вы не могли найти более подходящую работу? Что-нибудь такое, умственное?..
Щетка посмотрела на Стул, который важно восседал на письменном столе, и сказала:
— Не всем же быть начальниками.
Стул выгнул спинку, минуту помолчал и проронил:
— Да, не всем… Но вы заходите… Я постараюсь что-нибудь для вас сделать.
На следующий день Щетка вымылась, причесалась и пришла в канцелярию Стула устраиваться на работу. Она подошла к столу, на котором он вчера восседал, но Стула там не оказалось. За столом сидел человек и что-то быстро писал.
Щетка обошла вокруг стола и вдруг заметила Стул. Он стоял под человеком, крепко упершись в пол четырьмя ногами, и, казалось, целиком ушел в работу. Щетка хотела окликнуть его, но в это время человек сердито заерзал, очевидно, делая Стулу замечание, потому что Стул что-то проскрипел, словно оправдываясь.
