Она повернула свой черный взгляд к тем, кто стоял рядом с ней, пристально всматриваясь в каждого грязного, обгоревшего заплаточника, чтобы оценить вероятность его вины.
— Это был ты? Нет, ты слишком глуп. Ты? Нет. У тебя горят мозги. Может, ты? Нет, еще один кретин. Никому из вас не хватает гордости объявить о себе?
Тишина.
— Что, вы все — грязь и трусость? ВСЕ ВЫ?
Наконец, усталый голос произнес:
— Не надо истерик, старая кошелка. Если для тебя так важно… это сделал я.
Толпа заплаточников расступилась, и из-под Полога Отвлечения появилась фигура.
— Ты, — сказала Ведьма.
— Я, — ответил Кристофер Тлен.
— Почему ты постоянно мне противоречишь?
— О, небеса. Просто я не хотел, чтобы ты убила девушку.
— Я спрошу вновь: почему? У тебя была причина защищать ее, пока в ней сидела твоя принцесса. Но сейчас?
— Не знаю, — сказал Тлен. — Но пожалуйста, не делай…
Ведьма секунду подумала и сказала:
— Хорошо. Тогда услуга за услугу.
Тонкие губы Тлена скривились.
— Чего ты от меня хочешь?
— Скажи своему отцу, Кристофер, — произнесла Бабуля Ветошь, — скажи ему, что его примут с радостью.
Кэнди поворачивала эту фразу в голове и так, и эдак, пристально наблюдая за лицом Тлена. Она склонялась к тому, что здесь кроется какая-то тайна, семейный секрет, раскрытие которого приближалось. Она до сих пор не понимала, что это. Единственный ключ — в странном замечании Ведьмы о том, что после смерти ее сын не будет один.
Кто еще был пленником кукол Бабули Ветоши? Другая душа — или души, возможно? Да, их было несколько, в то же мгновение поняла она, и все они являлись пленниками этих грязных кукол из тряпья и лоскутов.
И внезапно ее озарило.
— Дети! — сказала Кэнди. — Боже, она забрала всех детей!
Поначалу Бабуля Ветошь не ответила. Она с невероятной скоростью приближалась к Зефарио, начиная петь ему смертельную песню. Но возглас Кэнди заглушил убийственную мелодию.
— Заткни ее, — приказала она Тлену. — Живо, идиот. Заткни ей рот!
— О чем она говорит?
— Неважно, о чем она говорит! Просто ЗАТКНИ ЕЕ!
На несколько секунд Ведьма отвела взгляд от Зефарио, посмотрела на Тлена, и его лицо осветилось взрывом жгучего, горького зеленого света, словно она погрузила его голову в гниющие воды. Это был новый прием, и лишь огромным усилием воли он смог сдержать отвращение.
— Ты меня слышал? — произнесла Ведьма.
— Да, — ответил Тлен.
Другого урока от Императрицы он получать не желал. Способность превращать его святилище в яд демонстрировала пугающий рост ее умений. У него не было иного выбора, кроме как подчиниться. Он поплелся к Кэнди; его голова гудела из-за яда, и по пути он говорил:
— Ты должна была уйти, когда я просил тебя об этом. Теперь мне придется тебя убить.
— Ты слышал, что я сейчас сказала? — спросила Кэнди.
— Больше ни слова! — рявкнула Бабуля Ветошь.
Она боится, подумала Кэнди. Я узнала правду!
Неожиданная уверенность придала ее голосу сил.
— Тлен, послушай меня! У нее твои братья и сестры! — Тлен удивленно посмотрел на нее сквозь странно окрашенную жидкость в воротнике. — Внутри кукол. Она держит всю твою семью здесь, на самой себе.
— ЗАТКНИ ЕЕ!
— Твой отец думает, что они в раю. Это помогало ему сохранить рассудок. Но все ложь, Кристофер. Еще одна жестокая, злобная ложь. Их души всегда были с ней.
— В куклах? — Теперь он начал понимать.
— В куклах.
— И моя мать тоже?
— Не спрашивай меня. Спроси…
Тлен уже поворачивался к своей бабке.
— Это правда? — спросил он. — Правда или нет?
— Ты еще не перерезал ей горло?
— Я задал тебе вопрос.
— Ты действительно хочешь знать?
— Я задал вопрос.
— Ты же меня знаешь. Я бережлива. Ничто не должно пропадать. Тем более если это можно превратить в силу. Я не собиралась отпускать все эти души в рай, поскольку могла использовать их здесь, рядом с собой. В конце концов, они моя семья. Моя плоть и кровь. Они бы не существовали, если б я не вытерпела осквернение своей утробы. Я даже позволяю им чувствовать друг друга — это дарит им надежду. И они тоскуют по тому, что больше никогда не увидят, никогда не коснутся, хотя так близки. — Она провела тощими пальцами по куклам. — И чем дольше я держу их, тем глубже их тоска.
Наблюдая за Тленом, который все это слушал, Кэнди показалось, что она уловила в его глазах отблеск того, чего раньше в них никогда не было. Она видела его опасным и отчаявшимся, любящим и потерянным. Но это выражение было новым и уникальным. Ненависть.
— Почему ты мне не сказала? — спросил он.
— А какое тебе до этого было — и есть — дело?
— Они мои братья и сестры.
— Ты никогда их не знал. Почему тебя это так заботит? Раньше тебе было все равно.
— Я думал, они в счастливом месте.
— Кто знает, что они чувствуют сейчас?
— Они чувствуют всё… — сказала Кэнди.
— Заткнись, — проскрипела Ведьма.
— Они чувствуют всё…
— Я…
— … потому что они связаны со всем.
— …ТЕБЯ УБЬЮ!
— Если бы они не были связаны, в них не было бы силы, — упрямо продолжила Кэнди. — Ты высасываешь только то, что приходит через них. Но это приходит от всего и отовсюду.
— Девушка говорит правду, — тихо сказал Зефарио.
Кэнди посмотрела на отца Кристофера Тлена, глядящего на сына слепыми, кровоточащими глазами.
— Я должен тебе показать? — спросил он у Кристофера.
Тлен ничего не ответил.
— Тогда должен.
В жидкости воротника появились нити бледно-кремового тумана, похожие на повязку, скрывая невинный голубой цвет его глаз, их черный центр и его кошмаров.
Это колдовство отца, подумала Кэнди. Тлен не сопротивлялся. Зефарио показывал своему сыну отблеск мира, который они оба потеряли: братьев и сестер Тлена, чей смех, визги, слезы и молитвы он не раз себе представлял.
— Твоя мать оставалась в доме до самого конца, — произнес Зефарио. — Мне пришлось выносить ее оттуда на себе. Так я получил свои ожоги. Я начал плавиться в том жару.
— Абсурд, — пробормотала Императрица.
— Ты знаешь, что это правда, мать, — сказал Зефарио. — Так это и было, Кристофер. Видишь? Видишь, что сделала твоя любимая бабушка?
Конечно, Кэнди, не могла увидеть то же самое, но этого и не требовалось. Она прекрасно знала, что именно Тлен Старший показывал Младшему: его мать в момент смерти. Однажды Тлен сказал Кэнди, что это был первый образ, который он помнил, хотя тогда еще не знал, что так умирала его собственная мать. Она была похожа на кричащий столб огня.
— Я видел достаточно, отец, — произнес Тлен.
Образы лишили его сил; он попытался подняться на ноги, не в состоянии видеть ничего другого, кроме ужаса, который ему показывали.
— Отец, — сказал он вновь, на этот раз более резко. — Пожалуйста. Я вижу твои воспоминания. — Он, наконец, поднялся. — Я тебе верю.
Когда он произнес эти слова, облака в его воротнике рассеялись. Глаза Тлена никогда не были такими голубыми, как сейчас, а зрачки никогда не были так черны.
Тлен медленно поднял голову. Его очистившийся взгляд был сосредоточен на Бабуле Ветоши.
— Теперь я вижу тебя ясно, бабушка, — сказал он.
— Ясность твоего зрения ни в малейшей степени меня не беспокоит, — ответила Императрица.
— Мои братья и сестры…
— Мертвы.
— … должны быть в раю.
— Они не в раю. И они там не будут. Они — часть силы, которая вознесла тебя на вершину.
— Отпусти их.
— Нет.
— Я могу тебя заставить.
— Попробуй, — сказала Императрица. — Но это последнее, что ты сделаешь в своей жизни.
— Да будет так, — ответил он.
И после этих слов он напал на нее, бросив перед собой заклятье. Оно взорвалось у ее лица, словно колючий черный шар. Не дав ей возможности восстановиться, он ухватил ее за горло, собираясь задушить, и потащил перед собой, спотыкаясь среди заплаточников.
Кэнди уже видела одну их встречу лицом к лицу на палубе «Полыни». Ей не хотелось смотреть на эту битву вновь. Она тревожилась о бедном Зефарио. Пронзенный Нефаури, он тем не менее цеплялся за жизнь. Она подошла ближе. Когда она приблизилась к Врагу Всего Живого, температура резко упала: неестественный холод внедрял в ее связки и костный мозг ледяные иглы, и с каждым шагом ей было все труднее идти. Но это ее не останавливало.
Почувствовав ее боль, Зефарио поднял голову. Когда он заговорил, это был едва слышный шепот, последние слова измученного человека, использующего остатки силы, чтобы продолжать жить.
