— Папа, а что, если наш мир ненастоящий? — спросил Коля.
— А какой он, Николя? — улыбнулся папа. — По моему, так самый, что ни на есть настоящий.
— Нет, папа, — заспорил Коля. — Давай, на секунду допустим, что он совершенно не настоящий.
— Хорошо, Николя. Давай допустим. Надеюсь, за эту секунду с миром не успеет случиться ничего страшного.
— Не успеет, — заулыбался в ответ Коля.
— Время пошло, — напомнил папа. — Так какой он, этот мир?
— Пусть он будет нарисованным.
— И что?
— Ну, папа, как же ты не понимаешь. Это ж ужас — узнать, что живёшь в нарисованном мире.
— Почему ужас?
— Но ведь с нарисованным миром может случиться всё, что угодно!
— А ты не думал, Николя, что и с настоящим миром может случиться всё, что угодно.
— Нет! С настоящим миром, что угодно не случится, я знаю.
— Конкретней, Николя, конкретней. Что плохого может случиться с нарисованным миром?
— А вдруг художнику не понравится рисунок, и он его уничтожит?
— А тебе самому нравится этот рисунок, Николя?
— Не знаю, — пожал плечами Коля.
— Запомни, Николя. Никогда не говори «Не знаю»! Любой, задающий вопрос, думает, что он разговаривает с личностью, которая хоть и не всегда знает ответ, но по крайней мере имеет своё мнение на происходящие события.
— Но я на самом деле не знаю! В нём столько, в этом мире…
— Хорошего или плохого?
Коля внимательно посмотрел на папу. Таким тоном папа всегда задавал подковыристые, провокационные вопросы, на которые думай-не думай, а правильных ответов не сыскать.
— Так как, Николя, хороший он, наш мир, или плохой?
— Разный, — вздохнул Коля, не зная, что сказать поумнее.
— Во-о-от, — радостно протянул папа. По особому протянул. Не так, как в те минуты, когда Коля попадался в расставленную ловушку.
— Значит, разный? — переспросил папа.
— Разный, — утвердил Коля.
— И есть в нём хоть что-то, что тебе по душе?
— Конечно, папа, — подхватил Коля. Потом он представил школу и погрустнел. Но вовремя вспомнил о Пашке и вновь воодушевился. Ведь Пашка теперь не будет ему досаждать. И… может быть… Владян тоже.
— Вот видишь, Николя, — задумчиво произнёс папа, размышляя о чём-то своём. Иногда не столь важно знать, нарисован окружающий мир или нет, а важно почувствовать, что в этом мире есть что-то хорошее. И не только есть, а было и будет. И если переводить на термины нарисованного мира, то важно почувствовать, что ты в этом мире нарисован красиво.
— А если красиво не получилось? — спросил Коля и быстро добавил. — И изменить невозможно. Ну никак.
— Тогда, Николя просто порадуйся, что тебя нарисовали. Ведь тебя могли не нарисовать и вовсе. Не успели нарисовать или не захотели. И всё, Николя, у тебя нет мира, пусть даже нарисованного, а у мира нет тебя. Было бы вместо тебя на бумаге нечто другое. Вот, скажем, уродливая клякса или вообще пустота.
Коля поморщился, представив кляксу из старого мультика. Там тоже были нарисованные миры, а по ним путешествовали настоящие дети.
— А правда, папа, что раньше все дети были знакомы с кляксами?
— Знакомы? — удивился папа. — Ах да, можно и так выразиться. Конечно, были.
— И ты?
— Нет. Я уже те времена не застал. У меня были шариковые ручки. Хотя на старых партах у нас в школе ещё оставались дырки для вставки чернильниц.
— Кляксы жили в чернильницах?
— В чернильницах жили чернила. В чернильницу макали перьевую ручку или просто перо и писали по бумаге. И если чернил набиралось слишком много или перо цеплялось за бумагу, то с него соскакивала клякса и поселялась на листе. А знаешь, Николя, услышь наш разговор тогдашние шестиклассники, подняли бы они нас на смех, честное слово. Ты, наверно, думаешь, что кляксы живут только в сказках?
— Не-а, — замотал головой Коля, чтобы папа не подумал, что он такой несмышлёныш. — А скажи, папа, когда уходят сказки?
— Хороший вопрос, — смутился папа. — Знаешь, Николя, обычно все интересуются, куда они уходят. А вот когда… У всех по разному. Некоторые даже рождаются без сказки, а некоторые несут её в себе всю жизнь… Слушай, Николя, когда я учился в школе, то нам рассказывали легенду про Данко…
— Про того, кто вырвал сердце и вывел народ в хорошее место?
— Людей, не народ, — поморщился папа, но потом заулыбался. — Значит, и у вас её ещё не выкинули из программы. Так вот, Николя, мало вырвать сердце. Надо, чтобы оно было чем-то наполнено. Никто никогда не пойдёт за человеком с пустым сердцем…
— Так что, у Данко в сердце жила сказка?
— Но ты подумай сам. Представь. Темнота. Сырость. Огромные мрачные деревья, сплетённые в чащу. Голод и болезни. И больше ничего. И никто даже не знает про другие миры и места. Расскажи тем людям про светлые поля, про лужайки, заросшие густой травой, про море, про высоченные горы. Они не поверили бы, они засмеяли бы тебя с головой и объявили твои россказни пустыми сказками. Данко ведь тоже не был нигде, кроме своего мрачного леса. Но в сердце его жила мечта, которую другие называли сказкой. И когда он вырвал сердце, то именно его мечта, его желанная сказка горела в нём и освещала дорогу.
— Так значит сказка жила только в Данковом сердце.
— Не думаю, Николя. Наверное, такая сказка жила в сердцах у многих. Просто они не верили в неё. И ещё мораль в том, что не всем под силу вырвать своё сердце, чтобы превратить сказку в то, что происходит ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Вырвать и повести за собой.
— Я знаю, папа. Про мораль знаю. Мы даже сочинение писали. А вот Пашка говорит, что сказка только мешает жить по нормальному.
— Кому-то мешает. Тем, у кого она заслоняет настоящее, затемняет его, затуманивает, уводит с дороги, расслабляет и позволяет отсиживаться в кустах. Но ведь есть и другие. Те, чья сказка озаряет мир, выталкивает из кустов на дорогу и даёт силы, чтобы шагать к далёкой цели, которая когда-то казалась всего-навсего сказкой.
И папа внимательно заглянул Коле в глаза. Коля аж испугался, что сейчас придётся рассказывать про все свои приключения, в которых он не всегда выглядел героем. А папа не увидит эти приключения. Папа не видел гнома, а, значит, и волшебный замок так и останется для него недоступным. И покажется папе весь Колин рассказ той самой сказкой, которая заслоняет Колю от понимания чего-то невыразимо важного.
Но папа уважал чужие тайны. Он только хлопнул Колю по плечу и посмотрел вдаль:
— Верю, Николя, верю, что есть у тебя сказка. Есть. Красивая. Но, наверное, не хватает тебе слов. Как много слов на свете, но почему-то в самые важные моменты их никогда не хватает.
Коля не совсем понял, что имел в виду папа, и не знал, что теперь сказать самому.
— А знаешь, папа, — внезапно вырвалось из него. — Веня-то, оказывается, умеет рисовать. Он самолёты рисует. Так здоровско.
— Вот, Николя, — довольно кивнул папа. — Видишь, мир всегда может оказаться чуточку прекрасней, чем он был ещё секунду назад. Бывает, и не чуточку, а больше, неизмеримо больше. Надо только уметь дождаться и увидеть. Не пропустить.
— Я не пропущу, папа, — пообещал Коля. — Только немного обидно видеть, как уходит сказка.
— Теперь, Николя, ты спросишь, когда возвращаются сказки?
И папа, накинув на Колины плечи вторую куртку, ушёл в комнату.
«Нет, папа, — подумал Коля, — я уже знаю, когда они возвращаются. И по-моему… Я не знаю почему, но по-моему гораздо важнее знать: куда возвращаются сказки. Если на этот вопрос нет ответа, то предыдущий тоже получается сущей бессмыслицей».
Коля ещё раз попробовал отыскать Большую Медведицу и снова неудачно. Не пропустить. А как это — не пропустить. И так в жизни столько всего пролетает мимо, а тут, оказывается, надо ещё главное увидеть и не пропустить. Встать с решительным лицом и заслонить ему дорогу. Главное не пройдёт. Оно останется с Колей. Нет, уж его-то он не пропустит. Значит, надо увидеть. Сперва увидеть, а потом уж не пропустить.
Коля пристально вгляделся в звёздное небо. Вот мелькнёт хвостатая звезда и обернётся кораблём. И Коля увидит его первым! И сообщит всем-всем-всем. И его портреты будут на всех газетах! Вернее, во всех. Ну да неважно. А может, даже и Веньку с Ленкой рядом заснимут. А потом пришельцев повезут в Москву. И Колю тоже повезут. Не всё же Ваньке счастье. И тогда Коля проверит, роют ли в Москве канавы во дворах, и есть ли на Московской телевышке ресторан. Пришельцев-то туда пустят. А если пустят пришельцев, то и Колю тоже. А при расставании Коля будет махать пришельцам рукой и кричать: «Приезжайте ещё!»
Но на небе просто мерцали звёзды, и не мелькал никакой корабль, чтобы Коля мог его первым разглядеть. И Коля расстроился. Но мелькнули перед ним отблески Тёмных Стёкол. А не эти ли мечты называл хозяин миражами. Может, Коля научился их строить. Да нет! Он всегда умел! Мечтать-то…
