— Куда ты…? Почему ты мокрый…? Это что, кровь?
Рон стоял на вершине лестницы и ошарашенно смотрел на Гарри.
— Мне нужен твой учебник, — задыхаясь, сказал Гарри, — по зельеделию. Скорей… давай сюда…
— Но как же Принц-полу…?
— Потом объясню!
Рон вытащил из рюкзака «Высшее зельеделие» и протянул Гарри; тот проскочил мимо него, нырнул в общую гостиную и, не обращая внимания на изумленные взгляды тех немногих, кто успел вернуться с ужина, схватил свой рюкзак. Затем выпрыгнул в портретную дыру и понесся назад через коридор на седьмом этаже.
У гобелена с танцующими троллями он резко затормозил и, прикрыв глаза, заставил себя идти медленно.
Мне нужно место, чтобы спрятать учебник… Мне нужно место, чтобы спрятать учебник… Мне нужно место, чтобы спрятать учебник…
Он трижды прошел туда-обратно вдоль ровной стены. Открыл глаза. Наконец-то — дверь! Гарри распахнул ее и, шмыгнув внутрь, захлопнул за собой.
И тотчас же обомлел. Увиденное поневоле потрясало — несмотря на то, что он был в панике, спешил и очень боялся предстоящего разговора со Злеем. Гарри очутился в комнате, огромной как собор. Столбы света, лившегося в высокие окна, падали на целый город всевозможных предметов, спрятанных многими и многими поколениями учеников «Хогварца». В этом городе имелись улицы и переулки, проложенные среди шатких пирамид сломанной мебели, которую сунули сюда то ли неумелые колдуны, то ли домовые эльфы, пекущиеся о красоте замка. Здесь были тысячи книг, надо полагать, запрещенных, разрисованных или краденых; крылатые катапульты, шипучие шмельки — в некоторых еще теплилась жизнь, и они неуверенно парили над горами других контрабандных вещей; треснувшие бутыли с застывшим зельем; шляпы, украшения, мантии; скорлупа, видимо, от драконьих яиц; сосуды, заткнутые пробками и наполненные зловеще мерцающими жидкостями; ржавые мечи и тяжелый, запятнанный кровью топор.
Гарри торопливо нырнул на одну из «улиц», проложенных между сокровищами, свернул направо за гигантским чучелом тролля, пробежал по короткому проходу, взял влево перед разбитым шкафом-исчезантом, где в прошлом году потерялся Монтегью, и наконец остановился у большого буфета, когда-то, видимо, облитого кислотой — его поверхность вся пошла пузырями. Гарри открыл скрипучую дверцу: на полке кто-то уже спрятал клетку непонятно с кем; существо давным-давно умерло, а у скелета было пять ног. Гарри сунул учебник Принца-полукровки за клетку, захлопнул дверцу и немного постоял, стараясь унять бешено бьющееся сердце… Сможет ли он снова найти буфет посреди этого скопища хлама? Он схватил с крышки ближайшей корзины надколотый бюст уродливого старого ведуна, водрузил его на буфет, ставший хранилищем книги, нахлопучил для верности на голову статуи пыльный парик и потускневшую диадему и как можно скорее побежал обратно, к выходу и в коридор. Там он захлопнул за собой дверь, и та немедленно слилась со стеной.
Гарри со всех ног помчался на шестой этаж, по дороге засовывая в рюкзак «Высшее зельеделие» Рона, и через минуту уже стоял перед Злеем. Тот молча протянул руку за рюкзаком Гарри. Тот отдал его и стал ждать своей участи; он сильно задыхался; грудь разрывалась от боли.
Одну за другой Злей доставал книги Гарри и внимательно их осматривал. Наконец остался только учебник по зельеделию. Злей изучил его очень тщательно, а после заговорил:
— Это твое «Высшее зельеделие», Поттер?
— Да, — ответил Гарри, который никак не мог отдышаться.
— Уверен?
— Да, — повторил Гарри с чуть бóльшим нахальством.
— Это учебник, который ты приобрел у «Завитуша и Клякца»?
— Да, — твердо ответил Гарри.
— Тогда почему, — осведомился Злей, — на первой странице написано «Рунил Уэзлиб»?
Сердце Гарри пропустило удар.
— Это мое прозвище, — сказал он.
— Твое прозвище, — повторил Злей.
— Да…. Так меня называют друзья.
— Я знаю, что такое прозвище, — произнес Злей. Холодные черные глаза впились в глаза Гарри; тот старался отвести взгляд. Блокируй свои мысли… блокируй свои мысли… но он так и не научился этому как следует…
— Знаешь, что я думаю, Поттер? — очень тихо проговорил Злей. — Я думаю, что ты отъявленный лжец и заслуживаешь взыскания. Будешь приходить ко мне каждую субботу до самого конца семестра. Что скажешь, Поттер?
— Я… не согласен, сэр, — ответил Гарри, по-прежнему не глядя на Злея.
— Посмотрим, что ты скажешь после отработки, — сказал тот. — В субботу в десять утра, Поттер. У меня в кабинете.
— Но, сэр… — пролепетал Гарри, в отчаянье поднимая глаза. — Квидиш… последняя игра сезона…
— В десять утра, — прошептал Злей с улыбкой, обнажившей желтые зубы. — Несчастный «Гриффиндор»… Боюсь, в этом году ему светит четвертое место…
И, не проронив больше ни слова, преподаватель вышел из туалета. Гарри остался стоять, тоскливо глядя в надтреснутое зеркало и мучаясь такой тошнотой, которая, он был просто уверен, даже не снилась Рону.
— Не буду говорить: «я же говорила», — сказала Гермиона час спустя в общей гостиной.
— Слушай, отстань, — сердито бросил Рон.
Гарри не пошел на ужин, начисто лишившись аппетита. Он только что закончил рассказывать Рону, Гермионе и Джинни о случившемся, хотя нужды в этом, по сути, не было. Новость распространилась по школе с потрясающей скоростью — очевидно, Меланхольная Миртл успела облететь все туалеты замка и от души насплетничаться. Панси Паркинсон навестила Малфоя в больнице и теперь повсюду поносила Гарри, а Злей не преминул передать остальным преподавателям все подробности происшествия. Гарри уже вызывали из общей гостиной в коридор, где он в течение пятнадцати крайне неприятных минут выслушивал нотации Макгонаголл. Она долго объясняла, как ему повезло, что его не исключили, а в заключение объявила, что полностью поддерживает решение профессора Злея о строгом взыскании.
— Я же говорила, что с твоим Принцем что-то не так, — все-таки не сдержалась Гермиона. — И, согласись, оказалась права.
— Нет, не соглашусь, — упрямо ответил Гарри.
Ему было тошно и без ее попреков; то, что он увидел на лицах своей команды, когда сообщил, что не сможет играть в субботу, было самым худшим наказанием. Он и сейчас чувствовал на себе взгляд Джинни, но не хотел встречаться с ней глазами, опасаясь прочитать в них гнев или разочарование. Пару минут назад он сказал ей, что в субботу она будет играть за Ищейку, а Дин временно займет ее место Охотника. А ведь если «Гриффиндор» выиграет, то в ликовании после матча Джинни и Дин могут помириться… Эта мысль ледяным ножом пронзила сердце Гарри…
— Гарри! — воскликнула Гермиона. — Как ты можешь защищать свой учебник, когда…
— Может, хватит нудить про учебник? — огрызнулся Гарри. — Принц всего-навсего выписал откуда-то заклинание! Он не советовал его применять! Откуда мы знаем, может, он записал заклинание, которое применили против него!
— Не верю своим ушам, — вымолвила Гермиона. — Ты оправдываешь…
— Себя я вовсе не оправдываю! — поспешил уточнить Гарри. — Я жалею о том, что сделал, и не только из-за взыскания. Ты прекрасно знаешь, что я не стал бы использовать подобное заклинание даже против Малфоя, но Принц тут не при чем, он же не писал: «Обязательно попробуйте, это клево» — он делал записи для себя, а не для кого-то…
— То есть, ты хочешь сказать, — произнесла Гермиона, — что намерен вернуть…
— Учебник? Да, — с силой сказал Гарри. — Без Принца я бы не выиграл фортуну фортунатум, не знал бы, как спасти Рона от отравления, и никогда бы…
— Не приобрел незаслуженной репутации лучшего зельедела, — отвратительным голосом договорила за него Гермиона.
— Гермиона, может, оставишь его в покое? — вмешалась Джинни. Гарри удивленно и благодарно поднял на нее глаза. — Как я понимаю, Малфой собирался применить непоправимое проклятие; лучше радуйся, что у Гарри нашелся достойный ответ!
— Разумеется, я рада, что Гарри не прокляли! — ответила явно уязвленная Гермиона, — но в этой Сектумсемпре, Джинни, нет ничего достойного, посмотри, куда она его завела! И я еще думаю, что, раз это так повлияло на шансы команды…
— Только не строй из себя квидишного знатока, — скривилась Джинни, — опозоришься и ничего больше.
Гарри и Рон изумленно воззрились на девочек: Гермиона и Джинни, которые всегда были в прекрасных отношениях, сидели друг против друга, гневно скрестив руки на груди и глядя в разные стороны. Рон испуганно поглядел на Гарри, схватил первую попавшуюся книгу и быстро за ней спрятался. А Гарри, зная, что ничем этого не заслужил, вдруг преисполнился небывалой радостью, хотя больше за весь вечер никто из них не обмолвился ни словом.
