Увы, его счастье было недолгим: назавтра пришлось терпеть издевательства слизеринцев и, еще хуже, гнев гриффиндорцев, возмущенных тем, что их капитан по собственной глупости лишился права участвовать в финальной игре сезона. Сам Гарри, что бы он ни говорил Гермионе, в субботу утром он отчетливо понимал одно: что отдал бы всю фортуну фортунатум мира, лишь бы оказаться на квидишном поле вместе с Роном, Джинни и другими ребятами. Было невыносимо сознавать, что все наденут розетки и шляпы и, размахивая флагами и шарфами, щурясь на ярком солнце, пойдут на стадион, а ему придется спуститься по каменной лестнице в подземелье — туда, где не слышно ни отдаленного шума толпы, ни комментариев, ни ликующих криков, ни разочарованных стонов.
— А, Поттер, — сказал Злей, когда Гарри, постучав в дверь, вошел в печально знакомый кабинет. Злей, хоть и преподавал теперь несколькими этажами выше, не отказался от своей старой комнаты; здесь, как всегда, горел тусклый свет, а по стенам стояли все те же банки со скользкими тварями, заспиртованными в разноцветных зельях. На столе, явно, предназначенном для Гарри, громоздились старые, затянутые паутиной коробки, одним своим видом обещавшие тяжелую, нудную и бесполезную работу.
— Мистер Филч давно хотел, чтобы кто-нибудь разобрался в старых папках, — вкрадчиво произнес Злей. — Здесь собраны записи о нарушителях школьной дисциплины и полученных ими наказаниях. Нам бы хотелось, чтобы ты заново переписал карточки выцветшие и пострадавшие от мышей, потом рассортировал их в алфавитном порядке и заново сложил в коробки. Без колдовства.
— Ясно, профессор, — ответил Гарри, постаравшись вложить в последнее слово как можно больше презрения.
— А для начала, — с мстительной улыбкой процедил Злей, — возьми коробки с тысяча двенадцатой по тысяча пятьдесят шестую. Там ты встретишь знакомые имена, это придаст интерес заданию. Вот, посмотри…
Он сунул руку в одну из верхних коробок, изящным движением извлек оттуда карточку и прочитал: «Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Задержаны за наложение запрещенной порчи на Бертрама Обри. Голова Обри раздута вдвое против обычного. Двойное взыскание». — Злей ухмыльнулся. — Приятно: самих давно нет, а записи о великих свершениях целы…
У Гарри привычно закипело в груди. Он прикусил язык, чтобы не отвечать, сел за стол и потянул к себе одну из коробок.
Работа, как и предполагал Гарри, оказалась бесполезной и скучной, при этом (чего, видимо, и добивался Злей) его сердце регулярно пронзала боль — когда он натыкался на фамилии своего отца и Сириуса. Обычно они попадались вместе за разные мелкие хулиганства, иногда с Ремом Люпином или Питером Петтигрю. Но, переписывая сведения о всевозможных преступлениях и последовавшей каре, он не переставал думать о том, что происходит на улице… матч уже должен начаться … Джинни играет за Ищейку против Чу…
Гарри снова и снова поднимал глаза к большим часам, громко тикавшим на стене. Казалось, они шли в два раза медленней, чем всегда; может, Злей специально зачаровал их? Вряд ли он сидит здесь всего полчаса… час… полтора…
К половине первого у Гарри заурчало в животе. Злей, который после выдачи задания не произнес ни слова, поднял глаза в десять минут второго.
— Пожалуй, на сегодня достаточно, — холодно бросил он. — Отметь, где остановился. Продолжишь в десять утра в следующую субботу.
— Да, сэр.
Гарри сунул погнутую карточку в первую попавшуюся коробку и скорее вышел из кабинета — пока Злей не передумал. Потом стремительно взлетел по лестнице, напрягая слух и пытаясь понять, что происходит на стадионе. Тишина… значит, все кончено…
Он нерешительно потоптался перед Большим залом, где было полно народа, а затем побежал вверх по мраморной лестнице: все-таки и праздновать победу, и переживать поражения гриффиндорцы предпочитали в общей гостиной.
— Quid agis? — робко спросил он у Толстой тети, гадая, что происходит внутри.
Та с совершенно непроницаемым лицом ответила:
— Увидишь.
И качнулась вперед.
Из отверстия за портретом хлынул восторженный рев. Гарри только охнул, когда к нему устремился целый поток людей; несколько рук втащили его в комнату.
— Мы победили! — заорал Рон, выскакивая из толпы и потрясая серебряным кубком. — Победили! Четыреста пятьдесят — сто сорок! Мы победили!
Тут вдруг Гарри увидел Джинни, которая летела к нему с огненной решимостью в глазах. Она обхватила его руками — и Гарри без колебаний, без сомнений, нисколько не заботясь о том, что на них смотрит пятьдесят человек, страстно поцеловал ее.
Прошло несколько долгих мгновений — а может быть, полчаса — или даже пара солнечных дней — и они оторвались друг от друга. В гостиной было очень-очень тихо. Затем раздались осторожные свистки и нервное хихиканье. Гарри поднял глаза и, поверх головы Джинни, увидел Дина Томаса с раздавленным бокалом в руке и Ромильду Вейн, которой явно хотелось чем-нибудь в него запустить. Гермиона сияла, но Гарри искал глазами Рона — и наконец нашел. Тот по-прежнему держал над головой кубок, но по его лицу можно было подумать, что его как следует огрели дубиной по темечку. Какую-то долю секунды они смотрели друг другу в глаза, а потом Рон еле заметно мотнул головой, словно говоря: «Ну, раз такое дело…»
Чудовище в груди Гарри торжествуюший взревело. Он улыбнулся Джинни и молча повел рукой в сторону портрета: им обоим настоятельно требовалась длительная прогулка вокруг замка. Вероятно, они даже обсудят матч — если на это останется время.
Глава двадцать пятая. Подслушанная прорицательница
Роман Гарри и Джинни стал предметом живого интереса многих — главным образом, девочек, — зато сам Гарри с приятным удивлением обнаружил, что сделался абсолютно невосприимчив к слухам. Оказалось, что это даже приятно — когда о тебе, для разнообразия, судачат не из-за какой-нибудь темной истории, а потому, что ты счастлив как никогда в жизни.
— Можно подумать, им больше не о чем говорить, — сказала Джинни. Она сидела на полу в общей гостиной, привалясь спиной к ногам Гарри, и читала «Прорицательскую газету». — Три нападения дементоров за неделю, а Ромильду Вейн интересует одно: правда ли, что у тебя на груди наколот гиппогриф.
Рон с Гермионой громко расхохотались.
— И что ты ответила?
— Что не гиппогриф, а венгерский хвосторог, — Джинни лениво перевернула страницу. — Как у настоящего мачо.
— Спасибо, — ухмыльнулся Гарри. — Ну, а у Рона что?
— Пигмейский пуфка — я, конечно, не сказала, где.
Гермиона покатилась со смеху, а Рон насупился.
— Смотрите у меня, — он строго погрозил пальцем Гарри и Джинни. — А то передумаю и заберу разрешение…
— Разрешение, — насмешливо повторила Джинни. — С каких это пор мне требуется твое разрешение? И вообще, ты сказал, что лучше уж Гарри, чем Дин или Майкл.
— Было дело, — неохотно признал Рон. — Но еще до того, как вы начали лизаться у всех на виду…
— Гнусный лицемер! А сами с Лавандой? Липли друг к другу, как пара угрей, где только можно! — возмутилась Джинни.
Впрочем, наступил июнь, и терпению Рона не грозили слишком тяжкие испытания. Гарри и Джинни проводили вместе гораздо меньше времени, чем раньше: приближались экзамены на С.О.В.У., и Джинни приходилось допоздна заниматься. Как-то вечером, когда она пошла в библиотеку, Гарри сидел у окна в общей гостиной и якобы доделывал домашнее задание по гербологии, а в действительности заново переживал один особенно счастливый час, который они с Джинни вместо обеда провели на берегу озера. Вдруг между ним и Роном плюхнулась Гермиона, суровая и решительная.
— Гарри, мне надо с тобой поговорить.
— О чем? — сразу насторожился Гарри. Не далее как вчера она ругала его за то, что он отвлекает Джинни от подготовки к экзаменам.
— О так называемом Принце-полукровке.
— Опять двадцать пять, — простонал он. — Забудь ты об этом наконец!
Он боялся возвращаться в Нужную комнату за учебником Принца, и на зельеделии уже не блистал (Дивангард, которому очень нравилась Джинни, пока только шутил: мол, бедняга, совсем потерял голову от любви). Но Гарри был уверен, что Злей спит и видит, как бы наложить лапы на учебник, и решил до лучших времен оставить книгу там, где она есть.
— Не забуду, — твердо сказала Гермиона, — пока ты меня не выслушаешь. В общем, так: я попробовала выяснить, кто мог в качестве хобби изобретать черные заклинания…
— Да не было у него такого хобби…
— У него, у него… а кто сказал, что это именно он?
— Уже обсуждали, — недовольно бросил Гарри. — Принц, Гермиона, Принц!
На щеках Гермионы запылали красные пятна.
— Именно! — выкрикнула она, достала из кармана очень старую газетную вырезку и шваркнула на стол перед Гарри. — Вот, посмотри! На снимке!
