Сакариас Топелиус
Принцесса Линдагуль
Жил был когда то персидский король, а звали его Шах Надир. Был он сказочно богат и владел многими прекрасными странами. Высокие залы его дворцов были полны золота и драгоценных камней, а корабли его бороздили все моря и океаны. Стоило ему появиться в своей столице, Исфахане, как его тут же окружали телохранители в серебряных доспехах. Пятьдесят же тысяч всадников — на великолепнейших, с золотыми уздечками и седлами, блиставшими драгоценными камнями, конях, — были готовы по малейшему знаку повелителя ринуться вперед, чтобы завоевать весь мир.
Однако же настало время, когда могущественный Шах Надир больше не мечтал о войнах и завоеваниях. Он одержал в жизни немало побед, а теперь был стар и немощен и редко покидал мягкие пурпурные диваны своего пышного дворца. И лишь порой, когда с гор спускалась благодатная прохлада, он садился в разукрашенный золотом паланкин, который несли восемь чернокожих рабов, одетых в шитое серебром платье, и они несли его на смотр войск или на состязания зверей.
У Шах Надира было много жен, как это принято на Востоке, и немало сыновей. Однако же отцу от них было мало радости: неблагодарные, тщеславные, они посягали на его жизнь и корону. Потому-то их и отсылали прочь от двора в дальние провинции, и они правили ими как наместники. А дома с Шах Надиром жила лишь его единственная, дорогая дочь, принцесса Линдагулль, которую он любил больше всего на свете.
Имени такого — Линдагулль — никогда прежде в Персии и не слыхали. Но дело в том, что мать принцессы была родом с далекого Севера. В молодости она попала в плен к африканскому пирату и в конце концов благодаря своей несравненной красоте была продана персидскому шаху. Он возвысил ее, сделав супругой, и любил гораздо больше всех остальных своих жен. Прекрасная шахиня, которая уже умерла, назвала свою единственную дочь Линдагулль, что означало «Златолипа». Этим именем шахиня хотела сказать, что принцесса так чиста и прекрасна, как солнце, чьи золотые лучи играют весной среди листвы чудесных лип Севера.
Принцесса Линдагулль унаследовала царственную осанку отца, а фигуру и черты лица матери-северянки. Сердце ее было благородным и нежным. И потому во всем обширном государстве Шах Надира не было никого, кто не любил бы ее.
Старый шах хорошо знал все это, и его суровое сердце смягчалось всякий раз, когда он смотрел на свое дитя. Одно ее слово могло смирить его жесточайший гнев, и не было на свете ни одного ее желания, даже когда она просила за какого-нибудь несчастного узника, в котором бы он мог ей отказать. Он так любил свою дочь, что она была ему дороже всех его подданных. Да, он любил ее гораздо больше, чем Аллаха, своего бога. И эта беззаветная любовь, это обожествление дочери навлекли на него гнев Аллаха.
Никому не жилось так прекрасно и в такой роскоши, как принцессе Линдагулль. Окна из горного хрусталя, пропуская солнечные лучи в мраморный дворец, источали сияние. Спала она на мягких шелковых подушках, а когда наступало утро, служанки провожали ее в чудесный бассейн из слоновой кости и перламутра.
Днем она шила шелком и золотом, играла на цитре или гуляла в саду под пальмами, слушала пение птиц или же резвилась, как дитя, среди бабочек и роз.
Принцессе Линдагулль было двенадцать лет. Однако же двенадцать лет на Востоке — это все равно что шестнадцать на Севере.
Не очень-то хорошо жить в роскоши и видеть, что все твои желания исполняются по малейшему мановению руки, — многих начинают одолевать при этом заносчивость и прихоти. Однако же принцесса Линдагулль была не из таких. Время шло, и мало-помалу она стала скучать. Она не знала, как это получилось, но полет бабочек, аромат цветов и звуки цитры больше не веселили ее, и она с удивлением замечала, что частенько ей хочется плакать. Отчего это происходило, ни она, ни ее служанки понять не могли.
Наконец ей показалось, что она догадывается, почему ей все уже не в радость. Ведь она чувствовала себя пленницей в своем дворце. Как ей хотелось хотя бы раз порадоваться людской толчее в большом городе Исфахане. И потому-то однажды, когда отец снова навестил ее, она попросила его дозволить ей увидеть великое сражение зверей, которое должно было состояться в день рождения шаха. А так как Шах Надир ни в чем не мог отказать дочери, он согласился исполнить ее желание, хотя принцесса впервые заметила, что делает он это крайне неохотно.
Шах Надир был могущественным повелителем, грозой половины Азии, а у таких властителей всегда много врагов. Среди них был и Бум-Бали, король великанов из Турана, дикой страны гор и пустынь к северу от Персии.
Однажды во время своих разбойничьих набегов на дальнем Севере Бум-Бали захватил в плен лапландского колдуна по имени Хирму. Тот мог превращаться в любого зверя, а потом снова обретать свою прежнюю личину.
И вот когда Бум-Бали узнал, что в Исфахане будет великое сражение зверей, он призвал к себе Хирму.
— Презренный пес, ты хочешь жить? — спросил он.
— Господин, — ответил Хирму, — да не умалится никогда твоя тень. Тебе ведомо, что верный твой пес хочет жить!
— В первый день месяца Мохаррем, — сказал Бум-Бали, — будет великое сражение зверей в Исфахане. Прими обличье тигра и укради для меня принцессу Линдагулль, гордость шаха и всей Персии.
— Твой верный пес исполнит повеление своего господина, — поклонился лапландский колдун.
Персидский охотник на зверей прибыл в Туран, поймал всех хищных зверей, каких только мог, и отвез их в клетках в Исфахан.
Настал первый день месяца Мохаррем, и все приготовления к празднику в столице Персии подошли к концу. Самых свирепых зверей из Индии, Аравии, Турана и даже из пустыни Сахары держали наготове в боковых помещениях рядом с большой круглой ареной, вокруг которой более шести тысяч зрителей заняли свои места на галереях. Ради их безопасности между галереями и местом сражения возвели громадную железную решетку.
С раннего утра в городе царило праздничное оживление. Принцесса Линдагулль радовалась, словно дитя, тому, что вылетит, как птичка из клетки, и тому, что увидит такое представление и диких зверей всего мира в роли актеров.
Зрители уже все были в сборе, когда прибыл шах в сопровождении блистательной свиты телохранителей и дочери, прекрасной принцессы Линдагулль. Она ехала верхом, под чадрой, как принято на Востоке, в сопровождении своих служанок, на прелестнейшей маленькой зебре, преисполненной гордости, что несет на себе такую ношу. И хотя люди не могли видеть лица принцессы, молва донесла до них, как она прекрасна и добра. Все знали, что своими мольбами она не раз спасала жизнь несчастных узников и что каждый день посылала она своих служанок с целебными снадобьями и хлебом к беднякам Исфахана. И когда теперь она впервые показалась народу, ее встретил ликующий хор тысяч голосов.
Быть может, принцесса и покраснела от смущения, но никто этого не видел. Лишь только она села рядом с отцом на вышитые пурпурные подушки, лежавшие на драгоценном ковре королевского балкона, единоборство зверей началось.
Одни звери сменялись другими, и вот на арену вывели большого индийского слона; на спине у него была небольшая башенка с четырьмя стрелками из луков.
Противником слона был королевский тигр, необычайно огромный и красивый, названный в честь князя Тьмы Ариманом. Чтобы раздразнить его, стрелки посылали из лука стрелу за стрелой. Тигр сидел весь съежившись, сверкая глазами и махая хвостом. Казалось, он принял решение не вступать в единоборство. Но вот стрела задела его морду. Послышался страшный рев. Некоторое время Ариман хлестал песок хвостом, потом одним гигантским прыжком кинулся на хобот слона. Тот в свою очередь взвыл от боли и, обмотав хоботом тигра, поднял его и с такой силой швырнул оземь, что, казалось, сокрушил его насмерть. Однако же это было не так. Через минуту Ариман поднялся, взлетел на спину слону и глубоко вонзил зубы в его шею. Придя в неистовство от боли, слон пытался избавиться от врага, но напрасно. Силы его убывали, он медленно опустился на землю, башня была уничтожена, а стрелки из луков бежали.
После того, как Ариман немного отдохнул, на арену вывели огромного льва, названного в честь князя Света Ормудц. Зверям хотели бросить живого ягненка, но это было слишком для принцессы Линдагулль, которая уже вдоволь насмотрелась на кровавое зрелище. Она махнула рукой: дрожащий маленький ягненок был спасен, а вместо него хищникам кинули дохлую собаку. Голодный лев тотчас ринулся на добычу. Тигр был сыт, потому что напился слоновьей крови, но, завистливый по природе, он также бросился вперед. Со страшной силой схватились между собой Ормудц и Ариман, князь Света и князь Тьмы. Вся окрестность повторяла эхом их мерзкое рычание, песок вихрился, терзаемый их лапами, и окрашивался их кровью. Долгое время исход битвы был неясен, но наконец лев подмял под себя тигра и разорвал его грудь. Ариман был мертв. Ормудца с триумфом повели с арены.
