— Разумеется, невозможно, — поддакнул Ляпсус.
— Почему? — спросил Мило.
— Да, да, в самом деле, почему? — воскликнул Ляпсус, стараясь, очевидно, угодить всем.
— Потому что слишком трудно, — ответил король.
— Разумеется, — подтвердил Ляпсус, — это непомерный труд.
— Но вам по силам, если вы захотите, — настаивал Мило.
— Вне всяких сомнений, если вы захотите, то сможете, — согласился Ляпсус.
— Но как? — Азбукиан вопросительно глянул на Ляпсуса.
— И правда, как? — Мило точно так же глянул на Ляпсуса.
— Очень просто, — начал Ляпсус, вдруг пожелавший себе провалиться куда-нибудь подальше. — Столь отважному юноше с неустрашимым сердцем, с верной собакой и вполне исправным автомобилем…
— Продолжай, — приказал король.
— Да, пожалуйста, — попросил Мило.
— …ничего не стоит, — продолжил разволновавшийся жучило, — преодолеть милльон терзаний и опасных поворотов, медвежьих углов и волчьих ям, белых пятен и черных дыр и, добравшись до Числовенции (если, конечно, до нее можно добраться), добиться от Матемагика согласья на освобождение юных принцесс (хотя тот ни за что не согласится с вашим согласьем, а если и согласится, то вы будете несогласны). Дальше — проще простого, — продолжал Ляпсус. — В Темных Горах Невежества, где пропасть напастей и отчаяния, куда многие попали, да не многим выпало выбраться, и где между пиками пикируют демоны, высматривая добычу, есть винтовая лестница в две тысячи ступеней без перил — по ней при встречном ветре и темной ночью (ведь во Тьме Невежества — всегда темно) совсем нетрудно взобраться. А там рукой подать до Воздушного Замка.
Ляпсус смолк на мгновение, чтоб перевести дух, и продолжил:
— Потом, поболтав с принцессами, всего-то и надо, что выскочить обратно через узкое жерло, в котором засели изверги, готовые разорвать на части всякого выскочку и оставить от него одни воспоминания, после чего последует теплая встреча (либо прощание) победителей с горячим шоколадом и холодным лимонадом. Вот и все.
Ляпсус завершил свою речь низким поклоном и уселся в кресло, весьма собою довольный.
— Вот не думал, что всё так просто, — молвил король, с улыбкой поглаживая бороду.
— Нет ничего проще, — подтвердил Ляпсус.
— Мне кажется, это опасно, — заметил Мило.
— Еще бы не опасно, еще как опасно, — пробормотал Ляпсус, все еще пытаясь ни с кем не спорить.
— Ну, и кто же туда отправится? — рявкнул Тактик, самым внимательным образом слушавший речь Ляпсуса.
— Это не вопрос, — ответил король. — Страшно другое.
— Что именно? — спросил Мило. Ему совсем не нравился поворот, который примяла беседа.
— Боюсь, что об этом я смогу сообщить вам только после вашего возвращения! — воскликнул король и трижды хлопнул в ладоши.
В тот же миг влетели слуги и в мгновение ока собрали со стола тарелки, столовое серебро, и скатерть, и сам стол, и стулья, и кресла, и палату для пиршеств, и дворец — остались только Мило, король, Тактик и Ляпсус на рыночной площади.
— Само собой разумеется, я сам отправился бы в этот поход, — как ни в чем не бывало продолжал король, шагая по мостовой. — Однако вы вызвались первыми, и не мне отбирать у вас честь и славу.
— Я… — начал Мило.
— Словаренция вас не забудет, дети мои. — Одной рукой король похлопал по плечу Мило, другой — Тактика. — Многие опасности ждут вас на вашем пути, но ничего не бойтесь — возьмите вот это, и оно вам поможет в трудную минуту.
Король добыл из-под мантии маленькую, размером с учебник, шкатулку и церемонно вручил ее Мило.
— В этой шкатулке хранятся все известные мне слова, — сказал он. — Большинство из них тебе никогда не понадобятся, но многими придется пользоваться постоянно. С их помощью ты сможешь задавать вопросы, на которые нет ответов, и находить ответы на вопросы, которые никогда не задавались. Все великие книги прошлого и те, что еще будут, составлены из этих слов. Для них нет преград. Единственное, что необходимо, — это научиться использовать их как должно и в должном месте.
Мило с благодарностью принял дар, и все направились к автомобильчику, поджидавшему на краю площади.
— Кроме того, — продолжил король, — вам необходим проводник, который должен быть добровольцем, хорошо знать дорогу и все камни преткновения. Такой проводник у вас есть — это Ляпсус.
— Ну нет! — вскричал ошеломленный жук, который ничего такого и не предполагал.
— Сами увидите, какой он твердый, какой отважный, смекалистый и верный товарищ, — продолжал Азбукиан, и на это Ляпсус, падкий на лесть, не нашел, что возразить.
— Конечно, он нам очень пригодится! — согласился Мило, садясь за руль.
— Поживем — увидим, — проворчал про себя Тактик.
— Счастливого пути! Счастливого пути, и будьте осторожны! — кричал им вслед король.
Мило и Тактик гадали, какие приключения их ждут впереди. Ляпсус размышлял о том, как это он умудрился вляпаться в столь опасное предприятие. А толпа вопила «ура!» и плескала в ладоши, потому что толпе все равно, если кто-то приходит, но она всегда рада, если кто-то уходит.
Глава 9
Все зависит от точки зрения
Словаренция давно осталась позади, а впереди их ждали неведомые ничейные земли, лежащие между королевством слов и королевством чисел. Вечерело. Огромное оранжевое солнце опускалось к далеким горам, тени кустов и деревьев неторопливо вытягивались, шаловливый свежий ветерок ласково потрепывал автомобильчик по борту.
— Эх, дороги! — воскликнул Ляпсус, вдохнув воздух полной грудью. — Жажда приключений, охота к перемене мест, рыцарские подвиги — это воистину великолепно!
Показав таким образом, что теперь он, пожалуй, даже рад нежданному путешествию, жучило самодовольно скрестил руки на груди да так и застыл. Между тем открытая местность тоже осталась позади — они въехали в густой лес.
«ВНИМАНИЕ! ПЕРСПЕКТИВА И ПАНОРАМА!
СМОТРОВАЯ ПЛОЩАДКА — ПРЯМО!»
— гласил щит на обочине, но, вопреки обещанию, впереди, кроме деревьев, ничего не наблюдалось. Автомобильчик мчался, лес становился все гуще, деревья все толще и выше. И вот, когда за деревьями не стало видно ни леса, ни неба, чаща вдруг оборвалась, и дорога, изогнувшись, взбежала на вершину холма, откуда во все стороны, насколько хватало глаз, открывался вид на роскошную зеленую равнину, по которой они еще недавно проезжали.
— Великолепная панорама! — объявил Ляпсус так, будто сам ее и соорудил.
— Точно! — воскликнул восхищенный Мило. — Наверное, это и называется «красота»?
— Понятия не имею, — ответил неизвестно кто. — Все зависит от точки зрения.
— Простите, — растерялся Мило, поскольку никого видно не было.
— Я говорю, все зависит от точки зрения.
Мило повернулся и оказался нос к носу с двумя до блеска начищенными башмаками, в которых стоял (если так можно выразиться о том, кто висит в воздухе) мальчишка примерно одних с ним лет, и ноги его фута на три не доставали до земли.
— К примеру, если ты больше любишь пустыню, ты никогда не скажешь, что это вот — красота.
— Именно, именно так, — поддакнул жучило, который предпочитал не спорить с вышестоящими.
— Вот еще пример, — продолжил мальчишка. — Если бы рождественские елки были людьми, а люди — рождественскими елками, они бы всех нас посрубали, поставили бы в гостиных, увешали бы игрушками, а сами съели бы наши конфеты.
— Какое это имеет отношение к красоте? — спросил Мило.
— Абсолютно никакого. Но разве сама идея не интересна?
— А как это ты там стоишь? — спросил Мило, которого во всем этом больше интересовала техническая сторона вопроса.
— Я как раз собирался спросить тебя о том же, — ответил мальчишка. — Ты ведь еще не такой старый, чтобы стоять обеими ногами на земле.
— Что ты имеешь в виду?
— Понимаешь, в нашем роду все рождаются на уровне — то есть головы у всех у нас сразу занимают должную высоту, а уж после мы начинаем расти вниз и растем, пока прочно не станем обеими ногами на землю. Конечно, бывают и такие, которые даже к старости не дорастают до земли, ну что ж, думаю, в любой семье не без урода.
Он пробежал вприпрыжку несколько шажков по воздуху, сперва туда, потом обратно, и продолжил:
— Ты, должно быть, совсем старик, если стоишь на земле?
— Не-а, — серьезно отвечал Мило. — В моем роду все начинают от земли, и мы растем, растем сколько угодно, пока не вырастем.
— Вот дурацкий способ, — расхохотался мальчишка. — Значит, пока ты растешь, твоя точка зрения все время меняется? В десять лет ты на все смотришь так, в пятнадцать — этак, а в двадцать и вовсе иначе.
— Да наверное, — согласился Мило, который никогда не рассматривал данного вопроса ни с какой точки зрения.
