Хотя он понемногу начинал привыкать к Колькиному темпу, но, пробежав такое большое расстояние, Петя всё же запыхался, даже пот выступил у него на лбу.
Но неугомонный Колька пренебрежительно плюнул и осуждающе сказал:
— Плохо бегаешь, так Гаврюшку не обгонишь. — Но, заметив на Петином лице огорчение, почти отчаяние, он смягчился: — Ну ничего, может, мне бежать придётся, я их тогда всех обставлю. А теперь, пока не пришёл дед, айда ветки для костра собирать.
В сосновой роще было много сухих смолистых шишек, колючих веток с жёлтыми иглами. Колька разостлал плащ и начал собирать в него топливо.
— Шишек побольше бери, — учил он, — они горят, как уголь, картошку в них очень даже хорошо печь.
Пока собирали сушняк, пришёл дед, и они вместе направились к табуну.
— Здравствуй, Афанасий! — приветствовал дед конюха, доставая кисет. — Закурим, комариков погоняем.
Дед Афанасий с готовностью принял предложение. Это был высокий сухопарый старик, чем-то напоминавший степного орла. От правого уха до подбородка у него виднелся широкий шрам, отчего лицо его казалось беспричинно сердитым, хотя глубокие карие глаза и смотрели на ребят с добродушной иронией.
— А это что за почётный конвой у тебя? — спросил он у деда.
— Внука к тебе на выучку привёл. Парень смотри какой, а до сих пор верхом ездить не умеет. Тебе сколько было, когда ты к Будённому ушёл?
— Без малого семнадцать.
— Ну вот, всего четыре года разницы, а взгляни на моего казака. Пожалуй, и двумя руками клинка не подымет.
Петя укоризненно взглянул на деда, тот ухмыльнулся в усы, ласково потрепал внука по белявой голове:
— Ладно, Пётр Лексеич, не смотри так жалобно, авось и из тебя что-нибудь путное вырастет. Ну-ка, ребята, шагайте к табуну, присмотрите себе конька по душе, а мы тут с дедом покалякаем.
Петя осторожно пробирался между лошадьми, удивляясь смелости Кольки, который бесстрашно, как старых знакомых, похлопывал то одну, то другую, а то и прямо обнимал за морду, спрашивая:
— Как поживаешь, Резвая? Что-то давненько мы с тобой на речке не были, в неряхи записалась.
Пете приглянулась стройная гнедая кобылка с белой звёздочкой на лбу. Когда мальчик несмело приблизился к ней, она вдруг потянулась к нему и тихонько заржала.
— Хорошая моя, дорогая! — умилился Петя и, собравшись с духом, погладил лошадь.
— Что, Зорька понравилась? — спросил Колька. — Хорошая кобылка.
— А её Зорькой зовут? Зоренька, Зорюшка моя! — Петя поднялся на цыпочки и точно так же, как это делал Колька, потрепал лошадь по гриве. — Бедная моя, сколько у тебя здесь запуталось всякой всячины! — зашептал он, вытаскивая цепкие колючки лопуха и татарника. — Вот поедем на речку, я тебя вымою с мылом, расчешу гриву…
— А духами брызгать не будешь? — фыркнул Колька. — Стилягу из кобылы сделать хочешь!
К Зорьке подошёл дед, осмотрел её, удовлетворённо кивнул головой:
— Ладная кобылка. Только запомни, Пётр: незнакомую лошадь не трогай со стороны морды — укусить может. Брать её нужно со стороны шеи. А подходить сзади тоже опасайся — зубов можно не досчитаться.
— Хорошо, я не буду, — с готовностью согласился Петя. — Я вот только немножко колючки оберу. А прокатиться на ней сейчас можно?
— Попробуй. Только, если получишь затируху, не жалуйся.
— Какую затируху? — насторожился Петя.
— Это такая штука, что её на словах не опишешь, самому нужно испробовать, тогда ясней станет.
Старик взнуздал лошадь, подставил руку:
— Давай на первый раз подсажу.
Петя сел верхом, несмело натянул поводья. Зорька задрала голову, удивлённо насторожила уши.
— Да куда ж ты тянешь! — расхохотался Колька. — Или хочешь её на дыбы поставить? Отпусти поводья. Вот так. Поехали! — и легонько стегнул кобылу длинной хворостиной. — Держись, Петя, сейчас на галоп перейдём.
— Не спеши на галоп! — прикрикнул на Кольку дед. — Пусть немного пообвыкнет!
Пете часто приходилось ездить в «Победах», «ЗИМах» и «Волгах», но никогда он не испытывал такого захватывающего и гордого чувства. Почему-то хотелось кричать, гикать и свистеть. Теперь только он понял, почему мальчишки проносились по улице верхом с такими счастливыми и возбуждёнными лицами. Он бы тоже закричал и захлопал в ладоши, да вот беда — нельзя бросить поводья.
Лошадь мотнула головой, отгоняя назойливых слепней, и побежала рысцой. Петю начало трясти. Ему показалось, что его посадили на острую перекладину, с которой он сползал то на одну, то на другую сторону. А что, если попробовать вот так? Ох, ещё хуже!.. Что же делать?.. Петя всё ещё возился на спине у Зорьки, а та, свернув направо, поскакала через луг напрямик к табуну. Теперь она уже сама перешла на галоп.
Петя чувствовал, что сию минуту слетит на землю, и, чтобы не упасть, бросил поводья и вцепился обеими руками в конскую гриву. Все страшные мамины предупреждения мигом пронеслись у мальчика в голове. «Только б не под копыта, только б ничего не сломать!» — с ужасом думал он, чувствуя, как скользит его тело вниз и уж ничто не сможет удержать его в равновесии…
Упав на траву, Петя вскочил на ноги, но не побежал ловить лошадь. Он был твёрдо уверен, что в таких случаях человек обязательно должен что-нибудь сломать, и с испуганным лицом начал быстро себя ощупывать. Но, к его удивлению, всё было цело.
— Что стоишь! — подбежал к нему Колька. — Лови Зорьку!
В тоне приятеля не было и тени испуга или тревоги. Он вёл себя так, словно Петя упал не с лошади, а со стула.
— Я же упал, — с невольным упрёком за то, что на его беду не обращают внимания, ответил Петя.
— Велика важность — упал! Давай лови кобылу, а то скоро стемнеет.
Разрезвившуюся Зорьку поймать было нелегко. На выручку пришёл дед. В руке у него была краюшка ржаного хлеба. Лошадь потянулась к хлебу, и старик ловко схватил её за уздечку.
— Если она опять перейдёт на галоп, не бросай поводья, а натягивай их покрепче, — учил, дед внука. — Ты лошадью должен командовать, а не она тобой.
На дворе уже начали сгущаться сумерки, когда Петя наконец слез с лошади. Земля колыхалась у него под ногами, голова слегка кружилась, а растёртые ноги так ныли, что мальчик едва переступал ими.
— Ну как? — весело ухмылялся Колька. — Теперь знаешь, что такое затируха?
— Знаю… — ответил Петя и повалился на разостланный дедом плащ. — А как же завтра? Я и ходить не смогу, не то что ездить.
— Перегодить придётся — Москва не сразу строилась, — заметил дед. — Главное, ты коня узнал, теперь наука легче пойдёт.
— А Зорька хорошая лошадка, — сказал с благодарностью Петя.
Несмотря на боль в ногах, он всё же поднялся, отломил краюшку хлеба, густо посолил её и понёс кобыле, которая паслась неподалёку. Лошадь взяла хлеб, ласково пощекотав ладонь бархатными губами, и, как показалось Пете, вопросительно посмотрела на него. Ну, а дальше, мол, как? Если будешь почаще угощать хлебцем, то я тебе послужу, друзьями будем.
Ярко запылал костёр. Мальчики поближе придвинулись к огню, затихли. Там, за яркой чертой света, начиналась загадочная, таинственная ночь со своими задумчивыми звуками, насторожёнными шорохами, мягким мерцанием звёзд. Но Петю больше не пугала темнота, сейчас он даже не замечал её, а думал о чём-то своём, и эти мысли были приятные и успокаивающие.
Старший Гаврюшкин брат Семён с готовностью принял предложение быть судьёй. Сопровождаемый целой ватагой болельщиков, новоиспечённый судья отправился выбирать трассу для соревнования. Стараясь усложнить её, Семён нагромождал одно препятствие на другое и когда в конце концов объявил о своём решении, то даже на Гаврюшкином лице появилась растерянность.
Около пяти километров предстояло проскакать верхом, перебравшись через два неглубоких оврага, затем два километра нужно было бежать по пересечённой местности, причём на пути у бегущих Семён умудрился найти довольно густую заросль колючего терновника. Велогонщики должны были проехать три километра и в конце пути переправиться через довольно широкий ручей с топким, заболоченным левым берегом. И, наконец, пловцы бежали до крутого берега, прыгали с обрыва, переплывали реку, и только после этого кончались препятствия.
Если Гаврюшка был смущён предстоящими трудностями, то что же говорить о Пете! Он даже не знал, какой вид соревнования выбрал бы сам, если б ему предложили выбор, — все в одинаковой мере страшили его.
Петя ещё раз попытался было отказаться, но Колька заметил с подчёркнутой строгостью:
— Запомни, ты не только себя опозоришь, а и всех нас!
О, если б дело заключалось только в нём, в Пете! Именно страшно было за ребят. А что он, Петя, подведёт всю команду, мальчик в этом не сомневался.
