— Не знаю, — сказал Саша. Да и откуда ему было знать? Дома никогда про Душанбе и про разное такое не говорилось.
— Иду, иду! — закричала в ответ Анюта. Она сразу стала послушной девочкой и побежала на голос, который её звал. — И ты иди, — велела она Саше. — Сейчас тётя даст нам клубнику. Хочешь?
— Хочу, — сказал Саша и пошёл за Анютой. И Кузька затрусил следом.
Теперь и Кузька и Саша окончательно забыли про бедную бабушку, которая тем временем хватилась Саши и звала его на все лады: и Саша, и Сашенька, и Сашурик…
— Этого мальчика звать Сашей, — сказала Анюта, когда они поднялись на большую стеклянную террасу. — А эту собаку — Кузькой. Она без породы, но очень-очень умная, почти как эрдельтерьер…
А тётя у Анюты была точь-в-точь как сама Анюта. Тоже с блестящими чёрными волосами, тоже с весёлыми глазами-щёлочками, и глаза у неё тоже были вроде чёрных угольков.
— Сейчас клубнику дам, — сказала Анютина тётя. — Сейчас будете клубнику есть…
— А Кузька клубнику не любит, — сказал Саша.
— А котлету?
— Котлету любит.
— Тогда он получит котлету, — сказала Анютина тётя, куда-то убежала и тотчас вернулась с большой котлетой.
Кузька завилял хвостом. Понял: котлета для него!
И вот они все сидят за круглым столом, перед каждым тарелка с клубникой, а Кузька с аппетитом уплетает котлету.
А тем временем бедная Сашина бабушка всё искала, всё звала своего Сашу. Бегала по саду. Даже поднялась по крутой лесенке на чердак, хотя ей было очень трудно. Потом побежала к той калитке, которая выходила на поле. Но калитка была закрыта на крючок. Значит, никуда он не уходил.
— Саша, Сашенька, Сашурик… — ещё раз слабым голосом позвала бабушка. — Кузька…
Нет, никто, никто ей не откликнулся. И Кузька не залаял.
«Что мне делать?» — подумала бабушка, присела на ступеньку террасы и стала краем передника вытирать влажный лоб. И тут она услыхала: калитка распахнулась, и весёлый папин голос крикнул:
— Шушарик, я приехал! Пошли разгружаться…
Когда папа увидел бабушку, непохожую на саму себя, он даже немного испугался:
— Что случилось? Где Саша?
— Он пропал… — сказала бабушка. — И Кузька тоже…
История седьмая
О том, как у папы начался отпуск
У папы начался отпуск, конечно, он мог бы приехать накануне вечером, но решил по-другому.
Рано утром, ещё до отъезда, он отправился в магазин строительных материалов. Раз он обещал Саше, когда начнётся отпуск, они возьмутся за постройку дома, то первым делом надо было запастись и тем и этим, короче говоря, всем, что им понадобится.
Папа ничего не любил делать спустя рукава: дом должен быть основательным, построенным по всем правилам!
И теперь он шёл со станции весёлый и довольный, хоть рюкзак за спиной был изрядно тяжёл. Ничего не поделаешь — пришлось тащить на себе и несколько банок с красками, да ещё гвоздей, да ещё кое-какую мелочь, которая всегда пригодится в хозяйстве. Дом у них будет голубой, решил папа, а крыша красная. Впрочем, как захочет Саша, — может, и наоборот: дом красный, а крыша голубая… Пока об этом рановато думать, построить надо.
Он представлял себе, как откроет калитку, как крикнет громко на весь сад: «Эге-ге, мальчик, где ты? Пошли разгружаться!..» Он представил себе, как навстречу ему выбегут Сашенька со своим верным Кузькой, и как у Саши будут блестеть глаза, и как Кузька будет взахлёб лаять, и оба они будут рады, что наконец-то, наконец-то у него, у папы, начался отпуск. И как хорошо, что и у мамы на этих днях тоже начнётся отпуск. И у старшей дочки остались считанные деньки до окончания занятий. Десятиклассница! А давно ли была такой же малышкой, как Сашурик… И вся семья соберётся вместе. Отлично!
Ну и жарища!.. Солнце уже высоко и припекает будь здоров. Вот и пришёл. Вот и забор их сада, калитка. А поверх забора, будто в саду уже тесно, выплёскивается буйная зелень листвы. Сейчас он войдёт в их душистую тень.
Открыв калитку, папа крикнул самым весёлым и самым громким голосом:
— Шушарик, я приехал! Пошли разгружаться…
Но удивительное дело — никто не кинулся его встречать. Кузька не залаял. Было тихо, будто в саду никого, ни одного человека.
Быстрыми шагами папа направился к дому и увидел: на ступеньке террасы сидит вконец расстроенная бабушка. Сидит, передником утирает лоб, глаза. Неужто плакала?
Папа сразу испугался:
— Что случилось? Где Саша?
Тут вдруг бабушка жалобно всхлипнула:
— Пропал… Звала его, звала… Нигде нет.
— Гм — проговорил папа и, немного подумав, прибавил: — Не надо расстраиваться… Сейчас приведу домой нашего озорника. Они где-нибудь недалеко…
Скинув со спины рюкзак с красками, гвоздями и всем остальным, папа спросил бабушку:
— Через ту, заднюю калитку, которая за бузиной, он не мог уйти?
Бабушка даже немного растерялась:
— Не знаю. Я совсем забыла, что у нас есть еще одна калитка.
— Тогда всё ясно!
И папа направился прямо в тот самый дальний угол сада где была не видная за бузиной калитка.
Так и есть: калитка — настежь. А пройдя несколько шагов, папа увидел другую калитку, которая была в заборе соседнего сада. И та калитка тоже была распахнута.
Всё было яснее ясного, и папа направился в чужой сад, где обязательно должен был находиться его сын.
И пяти шагов не успел сделать, как ему навстречу выскочил весёлый-развесёлый Кузька. И запрыгал вокруг папы, и завилял хвостом, ну просто не помня себя от счастья.
— А Саша где? — строго спросил папа.
И Кузька, визжа и захлебываясь лаем, воскликнул: «Да на террасе же он, ест невкусную клубнику! А я только что съел очень вкусную котлетку».
И он повёл папу по дорожке к стеклянной террасе.
— Прошу прощения, — сказал папа, поднимаясь по широким ступеням, — не здесь ли мой пропавший сын?
— Я здесь! Я здесь! — закричал Сашенька. — Я — вот он. Я ем клубнику из Душанбе… Ты как узнал, что я здесь.
— Кузька сказал, — ответил папа.
— Очень умная собака, — проговорила чёрненькая девочка с глазами-щёлочками, в которых весело блестели чёрненькие угольки. — Только жаль, что он не эрдельтерьер…
Весь рот у девочки был алый от клубники. А у Саши даже на щеках розовели клубничные пятна.
Навстречу папе из-за стола поднялась женщина, очень похожая на чёрненькую девочку.
— Очень рада, что Анюта познакомилась с вашим мальчиком… Она так скучает одна. Садитесь, пожалуйста. Я вас тоже угощу клубникой… Только вчера прилетела самолётом из Душанбе… Там наша родина.
Но папа сказал Анютиной тёте «большое спасибо», а Саше строго:
— Сейчас же пошли домой. Бабушка очень беспокоится.
Глаза у него были сердитыми и голос тоже сердитым.
Он был сердитым, как никогда. И тут только Саша вспомнил, что он ушёл и, наверное, бабушка очень беспокоится, куда он подевался…
Как же так получилось? Как же вышло так нехорошо?
— Папа… — начал он.
Но папа, его добрый, его хороший папа будто и не слышал Сашу. Он не оглянулся. Он не остановился. Он не улыбнулся. Он шёл себе и шёл вперёд, а они с Кузькой бежали следом, оба виноватые и оба пристыжённые.
— Папа, — снова начал Саша, забегая вперёд и заглядывая в папины сердитые глаза. — Я нечаянно, папа. Я никогда так не буду…
И тогда папа остановился. Положил руку на Сашино плечо.
— Шушарик, — сказал он тихо, но уже не сердито, а только очень строго, — ты должен понять и запомнить: бабушку надо беречь. Бабушке нельзя волноваться, ей это очень-очень вредно. Понял?
А Кузька — он ведь тоже всё понял — вдруг жалобно взвизгнул, а потом во всю прыть помчался к бабушке, которая шла к ним навстречу.
— Вот он! — сказал папа. — Был на соседней даче, уплетал там клубнику.
— Из Душанбе! — воскликнул Саша. — Она на самолёте прилетела! Пойдём туда, бабушка. Тебе тоже дадут. Такая вкусная, такая сладкая, такая красная…
— Ох, — тихо прошептала бабушка, — чего только я не передумала…
— Ничего не поделаешь, — сказал папа, — растёт наш мальчик. Ему уже тесно и скучно здесь в нашем саду, ему уже нужен мир пошире…
Но сказал это папа только одной бабушке, без Саши. Всех этих слов Саша не слыхал. Он уже был возле папиного рюкзака, спеша развязывал его и вытаскивал разные свёрточки с чем-то металлическим, интересным, перебирал гвозди, которых был целый кулёк.
А что это за банки? Краски? Конечно, краски! Голубая и красная. Наконец-то, наконец у папы начался отпуск!
Скорее за инструментом на чердак. Где его молоток? Пила? Рубанок?
История восьмая
Про секрет, о котором знал только Саша
Настали прекрасные, ну просто распрекрасные деньки! С раннего утра до поздней ночи! было лето. С раннего утра до поздней ночи было тепло. И светило солнце. И по синему небу, никуда не торопясь, разгуливали белые облака. И огромный — куст смородины, тот, который возле колонки, весь раскраснелся, потому что с каждой ветки на нём кистями свешивались ягоды. На солнце эти ягоды просвечивали будто красные стеклянные шарики. Даже сами светились, до того были прозрачными. В каждой играл солнечный луч… Но главное не это. Главное — все они были вместе. Никто никуда не уезжал. Никто никуда не спешил. За утренний завтрак садились всей семьёй. Ели кашу — то манную, то гречневую, то овсяную. Ели и похваливали: вот до чего вкусны все каши, когда едятся в такой дружной, весёлой компании. А может, бабушка их варит по-другому, не так, как Саше, когда он был один?
