— По-моему, так, — сказал гусак: — «К», потом два «р», потом два «а», потом два «с», потом два «а», потом два «в», «е» и два «ц».
— Я вам тут не акробат, — с негодованием проговорила Шарлотта. — Только тот, кто страдает пляской святого Витта, может выткать такое слово в паутине.
— Прости-прости-прости, — сказал гусак.
Тут заговорила старшая овца.
— Я согласна: если мы хотим спасти Уилберу жизнь, надо, чтобы в паутине появилось что-нибудь новое. А если Шарлотте нужна помощь в поиске слов, ей надо обратиться к нашему другу Темплтону. Он регулярно бывает на свалке и может там достать старые журналы. Пусть он оторвет кусок, где есть реклама, принесет к нам в амбар, а Шарлотта скопирует нужные слова.
— Прекрасная мысль, — сказала Шарлотта. — Только я не уверена, что Темплтон захочет нам помочь. Вы уж знаете, какой он: всегда думает только о себе, никогда не позаботится о ближнем.
— Я его уговорю, можете не сомневаться, — сказала старая овца. — Я буду взывать к его низменным инстинктам, а их у него, хоть отбавляй. Вот он идет. Я объясню ему, в чем дело, а вы пока помолчите.
Темплтон вошел в амбар в своей обычной манере: крадучись и держась поближе к стене.
— Что здесь происходит? — спросил он, увидев, что все в сборе.
— У нас тут важное совещание директоров, — ответила старая овца.
— Ой, кончайте, а? — проговорил Темплтон. — Меня точка берет от этих собраний. — Темплтон полез вверх по веревке, свисавшей вдоль стены.
— Послушай, Темплтон, — обратилась к нему старая овца, — в следующий раз пойдешь на помойку, сделай кое-какие вырезки из журналов. Шарлотте нужны новые идеи — она напишет послание в паутине и спасет Уилберу жизнь.
— Да пусть сдохнет, — отозвался Темплтон, — мне наплевать.
— Совсем будет не наплевать, когда зима наступит, — отвечала овца. — Совсем не наплевать, когда проснешься январским утром, на дворе ноль, а Уилбера нет в живых, и никто не придет с ведром чудесного теплого пойла и не выльет его в кормушку. Уилберовы объедки — это твое главное пропитание, Темплтон. И ты это знаешь. Уилберова еда — это твоя еда, и потому какая судьба будет у Уилбера, такая будет и у тебя. Если Уилбера убьют, его кормушка опустеет, и ты так отощаешь, что у тебя живот станет просвечивать насквозь.
У Темплтона дрогнули усы.
— Может, ты и права, — проворчал он. — Завтра после обеда схожу на помойку. Если найду кусок из журнала, принесу вам сюда.
— Спасибо, — сказала Шарлотта. — Собрание откладывается. У меня сегодня вечером много дел. Мне надо расчистить место в паутине и написать там «красавец».
Уилбер покраснел.
— Шарлотта, но я же никакой не красавец. Я просто обыкновенный, средний поросенок.
— Я считаю, что ты красавец, если тебя интересует мое мнение, — с чувством в голосе произнесла Шарлотта. — А это самое главное. Ты мой лучший друг, и я считаю, что ты очень красивый. Ладно, хватит спорить, иди спать.
Уже давно наступила ночь, и все обитатели амбара спали, а Шарлотта без устали трудилась над паутиной. Сначала она оборвала несколько круговых нитей, расположенных ближе к центру. Нити, идущие из середины к краям, она оставила, поскольку на них предстояло крепить надпись. Шарлотта работала всеми восьмью ногами, да еще помогала себе зубами. Она любила ткать и делала это мастерски.
Нити у пауков бывают разные. Для основы нить нужна сухая и прочная, а чтобы получилась надежная ловушка, из которой никак не выбраться, требуются липкие волокна. Шарлотта решила сделать новую надпись из сухих волокон.
«Если я напишу слово „красавец“ липкой нитью, — подумала она, — в ней будут застревать всякие жуки, и весь эффект пропадет. Ну что ж, начнем. Первая буква „К“».
Шарлотта вскарабкалась наверх по левому краю паутины. Там она повисла, зацепившись прядильниками, закрепила конец нити и ринулась вниз. Пока она летела, заработала вязальная трубка, и из нее потянулась нитка. Шарлотта закрепила ее у нижнего края паутины. Получилась левая палочка от «К». Впрочем, этим Шарлотта не удовлетворилась. Она опять поднялась наверх и закрепила еще одну нитку, почти в том же месте, что и в первый раз. Потом она снова протянула нить вниз — получилась двойная линия. «Если я все сделаю двойной ниткой, будет лучше смотреться», — решила Шарлотта.
Она снова добралась до верхнего края, чуть-чуть правее, чем раньше, зацепилась прядильниками за паутину и протянула еще одну линию вниз: получилась верхняя правая палочка от «К». Она повторила эту операцию, чтобы сделать двойную линию. Все восемь ног трудились не переставая.
— Теперь «Р»!
Шарлотта так увлеклась работой, что начала приговаривать себе под нос, словно отдавая себе команды. Если бы вы сидели в тот вечер в амбаре, то услышали бы примерно вот что: «Теперь А! Наверх! Закрепляй! Вниз! Выпускай нить! Вот так! Закрепляй! Хорошо! Давай наверх! Повторяй! Закрепляй! Вниз! Выпускай нить! Молодец! Так держать! Закрепляй! Выпускай нить! Закрепляй! Снова вверх! И опять вниз! И опять вверх! В середине закрепляй! Влево! Закрепляй! Отлично! Аккуратней, клади нити плотней! И вот здесь! И вот так! Молодец!»
Разговаривая сама с собой, паучиха продолжала свой нелегкий труд. Когда все было закончено, она почувствовала, что проголодалась. Она съела небольшого жучка, который был у нее припрятан про запас, и легла спать.
На следующее утро Уилбер проснулся и встал прямо под паутиной. Он вдохнул свежий утренний воздух. Капельки росы переливались на солнце, и паутина была прекрасно видна. Когда Лерви пришел с завтраком, он увидел чудесного поросенка, а над ним изящными прописными буквами было выткано слово «Красавец». Новое чудо!
Лерви побежал звать мистера Зукермана. Мистер Зукерман побежал звать миссис Зукерман. Она побежала к телефону и позвонила Эраблам. Эраблы вскочили и, не отрываясь, глядели на паутину и снова и снова перечитывали написанное там слово. А тем временем Уилбер, который почувствовал себя и в самом деле красавцем, тихо стоял рядом, выпячивая грудь и поводя пятачком из стороны в сторону.
— Красавец, — выдохнул Зукерман, восхищенно взирая на Уилбера. — Эдит, позвони-ка корреспонденту «Еженедельных новостей» и расскажи, что тут у нас произошло. Уверен, его это заинтересует. Не исключено, что он привезет с собой фотографа. Во всем штате ни у кого нет такого красавца-поросенка, как у нас.
Новость разнеслась повсюду. Те, кто приезжал посмотреть на Уилбера, когда он был «ну и поросенком», спешили полюбоваться на Уилбера-красавца.
После обеда мистер Зукерман отправился доить коров и чистить стойла. Он не переставал думать о том, какой удивительный у него поросенок.
— Лерви! — позвал он. — Чтобы в загончике у поросенка больше не было навоза. Мой поросенок — красавец. Я хочу, чтобы ты каждый день приносил моему поросенку свежую подстилку из чистой, свежей соломы. Понял?
— Да, сэр! — ответил Лерви.
— И еще, — продолжал Зукерман. — Надо соорудить для Уилбера ящик. Шестого сентября будет ярмарка — я возьму Уилбера с собой. Сколоти большой ящик, выкраси его зеленой краской и сделай надпись золотыми буквами.
— А что написать? — спросил Лерви.
— Напиши «Знаменитый поросенок Зукермана».
Лерви взял вилы и пошел за свежей соломой. Он уже понял, что коли появился такой важный поросенок, работы будет невпроворот.
От яблоневого сада вниз спускалась дорожка. Она вела к свалке, куда мистер Зукерман выбрасывал мусор и всякий ненужный хлам. За порослью ольхи и кустами дикой малины открывалась небольшая площадка: на ней высилась здоровенная гора бутылок, консервных банок, грязных тряпок, железок, битого стекла, погнутых дверных петель и пружин от матрацев, севших батареек, старых журналов, истертых посудных мочалок, рваных комбинезонов, ржавых колесных спиц, дырявых ведер, пробок неизвестно от чего и разной ненужной дребедени, вроде крутилки от сломанной мороженицы.
Темплтон любил бывать на свалке, он излазил ее вдоль и поперек. Там хорошо было прятаться — прекрасное местечко для крысы. Кроме того, в какой-нибудь консервной банке всегда можно было отыскать остатки еды.
Туда-то и отправился Темплтон и теперь рылся там и сям. Он вернулся в амбар, держа в зубах рекламное объявление, добытое им из какого-то скомканного журнала.
— Ну что, годится? — спросил он, протягивая Шарлотте объявление. — Здесь написано «Хрустящий». По-моему, «хрустящий» вполне подходящее слово для твоей паутины.
— Решительно никуда не годится, — заявила Шарлотта. — Хуже быть не может. Совершенно ни к чему, чтобы Зукерман решил, что Уилбер хрустящий. Это может навести его на мысль о поджаристом беконе или аппетитном окороке. Незачем подавать ему такие идеи. Мы должны прославлять благородные качества Уилбера, а вовсе не вкусовые. Давай-ка, Темплтон, пойди и принеси какое-нибудь другое слово.
