А ведь между тем они приобрели немалый опыт. Например: что может отпугнуть отважного странника, который преодолел болотистые топи и, не помутясь рассудком, пересек пустыню, сплошь поросшую сгинь-травой? Такому страннику плевать на опасности, и при виде какого бы то ни было препятствия он разве что презрительно отмахнется: экие пустяки, видали мы ужасы и пострашнее!
Но наши приятели не похвалялись своею храбростью.
С конца самой тонкой ветки могучего дуба, устремленной ввысь к облакам, друзья обозревали окрестности.
Увиденное повергло их в уныние. И не только их. Даже великан-дуб с тоски потихоньку потрескивал и уронил несколько листьев размером с простыню.
Невдалеке, на опушке мошной дубравы, вздымался пологий холм, вершину которого увенчивал дом. Не какой-то там спесивый замок, не дворец, не крепость, способная лишь отпугнуть доверчивого путника, а уютный дом, который прямо-таки манит нуждающихся в приюте. Не слишком большой, подавляющий своим величием, но просторный и выражающий достоинство. Друзья сразу поняли: этот дом может принадлежать лишь Мудрому Исправителю Недостатков.
Но на уютном холме, позади которого вилась синяя дымка тумана, окутывая край света, царила мертвая тишина. Даже воздух застыл над нею недвижно.
К вершине холма вели три дорожки. Одна змеилась из дубравы — именно по этой дорожке шли наши друзья, когда наткнулись на шайку черных братьев и чуть не поплатились жизнью.
Вторая тропка извивалась слегка правее, уходя к бескрайнему полю одуванчиков, миллионы белоснежных шаров кивали головами, каждая чуть ли не с футбольный мяч величиною.
Третья, несколько левее, выписывала зигзаги среди опаснейших скал — острия что твоя бритва, а верхушка — гигантская игла.
Но опасность исходила не от дубов-исполинов, хотя стоило им уронить на землю хоть один желудь, впору было нанести урон целому дому. И не от шаров одуванчиков, которые при легчайшем дуновении ветерка испускали ввысь облака белоснежной ваты, напрочь закрывавшие обзор. И даже не от острых скал, способных содрать с зазевавшегося путника обувку-одежку, да и кожу поранить.
Эти препятствия предстояло преодолеть каждому ущербному, желавшему попасть в гостеприимный дом Мудрого Мастера. Препятствия и преодолевались даже теми, кто ходить не мог: на руках, на спине. На плечах тащили их на холм товарищи по несчастью.
Опасность представляли Бидоны, преградившие пути-дороги.
Они разбили лагерь на тропах, ведущих через вековую дубраву, луг с гигантскими одуванчиками и край острых утесов к пологим склонам холма. Там и сидели в засаде, резвясь или скучая, но не пропуская ни одной живой души. Давили сапожищами, обращали в бегство всех забредших туда, через их кордон не пробраться было ни единому безглазому кроту, мухе о пяти лапках, улитке, лишившейся домика.
Цепляясь за ветви на вершине главного дуба-исполина, друзья с тоской изучали невеселую картину.
Будильник мурлыкал себе под нос утешительную песенку: «Я на дереве сижу и вокруг себя гляжу, выхода не нахожу и от этого грустю».
— Щу, — сказал Веник.
— Что значит «щу»? — переспросил Будильник.
— Не «грустю», а «грущу», потому что выхода не нахожу.
— Что ты понимаешь в рифмах, не говоря уже о душевных переживаниях! Лично я грустю.
— Чепуху городишь. Бессмысленную чепуху! «Грустю»! Такого слова вовсе не существует!
— Вы слышали? Я так чувствую, а он меня уверяет, будто бы этого не существует!
Рассерженные Веник и Будильник едва не сцепились врукопашную на верхушке дерева, но Дырка их приструнил.
— И не стыдно вам? Ссорятся да цапаются вместо того, чтобы голову ломать и выход искать!
— Голову я уже сломал, — уныло признался Веник. — Да без толку.
— А у меня даже голова не ломается, — добавил Будильник. — Оттого-то я и грустю. — И покосился на Веника: пусть-ка попробует это облезлое чудище опять к нему прицепиться, получит поделом.
Но Веник просто отмахнулся.
Воцарилось унылое молчание.
Затем Дырка взялся за ум. Сперва ухитрился побороть собственное отчаяние, после чего попытался встряхнуть товарищей. Закатил впечатляющую речь. Объяснял, втолковывал, приводил доводы, пытался поднять настроение: неужто стоило проделать такой долгий и трудный путь, чтобы отступить именно теперь, когда цель — вот она, перед носом? Продираться сквозь болотистые топи и ревущие пустыни, чтобы в последний момент сдаться на милость бидоноголовых? Неужели после стольких страданий, борьбы и жертв продолжать влачить жалкое существование с ущербами и недостатками?
Уговоры подействовали.
Будильник коротко тикнул:
— Тик-так.
Торчащие уши облезлого чудика дрогнули.
Мрак отчаяния развеялся.
— Проведем военный совет! — скомандовал Дырка. — Когда осаждали крепость, ту самую, где я состоял бойницей при бастионе, я нахватался кое-каких военных премудростей. Прорвемся!
И проанализировал ситуацию. Уверенным жестом указал с верхушки дерева на дом, на три лагеря Бидонов, на три пути к цели и погруженный в гробовую тишину склон холма, распростертый перед ними, словно на военной карте.
— Каждый в одиночку не так заметен, как мы всей группой, — подвел итог Дырка. — Ясно?
Веник II и Точное Время согласно кивнули.
Приятели спустились с дерева и остановились меж извилистых золотисто-бурых корней.
План Дырки был рискованным и опасным для жизни. К тому же почти безнадежным.
Менее безнадежным, пожалуй, было бы полное бездействие.
Приятели попрощались друг с другом. Веник II помахал руками, Будильник — стрелками, а Дырка — кромкой. И двинулись все трое в разные стороны.
в которой Мудрый Исправитель Недостатков изъявляет свою последнюю волю
Мудрый Мастер и его помощник, прислонясь спиной друг к другу, сидели посреди пустой комнаты.
Мастер открыл глаза — словно ресницам его пришлось вздымать неподъемную тяжесть. Болезненно кашлянул.
— Уж не простудился ли ты, Мастер? — встревожился ассистент.
— Нет, — едва слышно ответствовал Мудрец. — Это симптом болезни, запрет на оказание помощи нуждающимся. Долго мне не протянуть.
— Может… — пролепетал ассистент. — Разве что передумаешь… Кто посмеет упрекнуть тебя, если ты им покоришься?
— Никто. Но я сам не прошу себе.
— Почему ты думаешь только о себе? — помощник перешел на умоляющий тон. — А я? Что станется со мною без тебя? И с нашими клиентами, которые ждут твоей помощи?
— Меня можно сбросить со счетов. А клиенты… Все же без меня им будет легче, чем жить под властью Бидонов.
— Мастер…
— Другого выхода нет, — сказал Мудрец. — Всех нуждающихся в помощи я оставляю на тебя.
— Что-о? Как? — ассистент захлебывался словами. — Да что же мне с ними делать?
— Вкупе с ними к тебе переходит задача. Исправляй, дополняй их нехватки по мере твоих возможностей.
— Нет-нет! — в ужасе отнекивался поседевший молодой человек. — Я же ничего в этом не смыслю!
— Ты ведь не раз видел, как я это делаю. Сам убедишься, пойдет как по маслу.
— Нет-нет!
— Постепенно втянешься.
— Нет и нет! Мудрый Исправитель незаменим!
— Возможно… Но стоит попробовать. Мне осталось недолго… А уж спорить да пререкаться и подавно некогда.
Мастер смежил глаза, вздохнул, и голова его опустилась на плечо молодого человека, который и сам земле предался.
Снаружи послышалось гудение мотора — это Бурбон Бидон раскатывал по склонам холма на присвоенном чужом мотоцикле.
— И в довершение всего, — сказал Мастер, — я завещаю тебе «Магуса», моего стального коня.
Ассистент расплакался.
— Да я и с мотоциклом-то управляться не умею!
Мудрый Исправитель Недостатков даже шепотом говорить был не в состоянии. Помощник с трудом разобрал его слова:
— Теперь это уже не моя забота.
И окончательно умолк.
где Веник II, отнюдь не косматое чудовище, вступает на тропу войны
Веник II вспоминал отца, Веника I, несравненного урода и пугала. Как бы поступил тот в подобной ситуации? Прежде всего должным образом подготовился бы. Ведь ежели собираешься воевать, изволь продумать все до мелочей: подходящая амуниция, вооруженность до зубов — это буквально вопрос жизни и смерти.
Веник задержался у придорожной лужи и глянул на свое отражение.
Увиденное зрелище едва не подкосило его, но воин все же овладел собой — нет, нет, он не намерен впадать в отчаяние, не надейтесь! И повторил вслух: «Не надейтесь!»
Веник твердил эти слова снова и снова в надежде, что от повторения голос его приобретет стальное звучание. Ан нет, голосишко по-прежнему оставался тоненьким.
