Веник твердил эти слова снова и снова в надежде, что от повторения голос его приобретет стальное звучание. Ан нет, голосишко по-прежнему оставался тоненьким.
Веник даже всплакнул, а затем принялся разминать мускулы: если уж голос не стальной, пусть хотя бы бицепсы сделаются тверже стали. Опять сплошное разочарование.
Не беда, мужественно подумал он. Будь что будет. А уж если от судьбы не уйдешь, следует по крайней мере принять ее с достоинством. Ведь с минуты на минуту начнется последнее сражение Веника II. Тут ему некстати подумалось, что, в сущности, это будет и первое сражение Веника II, но он отогнал эту мысль прочь по причине ее недостаточной героичности.
И наш герой двинулся в том направлении, куда его отрядил Дырка: то есть обогнул холм слева, где стояли кордоном высоченные Бидоны, чтобы попробовать прорваться. Или проникнуть. Или хотя бы просочиться.
По дороге он позаботился об экипировке: подбирал мало-мальски подходящее и облачался в обмундирование. За пояс натыкал колючих веток: даже если сам оцарапаешься — не беда, риск есть риск. На лужайке близ опушки леса ему подвернулись сброшенные оленем рога, и он прикрепил их к голове толстыми прочными зелеными плетями. Многочисленные ответвления рогов утыкал здоровенными, с кулак, шишками. Цветочной пыльцой калужницы, усеявшей всю лужайку, Веник намалевал на лбу, лице, туловище ядовито-желтые полоски: издали можно было принять его за пучеглазого оленя, подглядывавшего сквозь планки забора. Но и этого ему показалось мало: подобранные с земли длинные и острые скальные обломки он подвесил к своим разлапистым ушам: ударяясь друг о дружку, каменные подвески издавали тревожный, неприятный звук.
Напоследок Веник еще раз остановился, чтобы мысленно подготовиться к схватке.
— Эх, родиться бы мне уродом из уродов, чудищем из чудищ, пугалом из пугал! — сокрушался он. — Быть бы достойным своего знаменитого отца, у которого даже пятки, даже сердце обросло космами, да и всей нашей достославной семейки: на родичей моих, кто ни глянь, кондрашку схлопочет!
Дорогу перегородила лужа — хочешь не хочешь, а взглянешь. У несчастного Веника перехватило дыхание, и он сломя голову припустил прочь.
— Пощади! Не убивай! Ведь я же тебе ничего плохого не сделал!
Углубясь в нагромождение скалистых утесов, ущелий, расщелин, Веник вдруг опомнился и прекратил свой безумный бег.
— Да ведь это же я! — в полном ошеломлении произнес он. Ощупал себя — голову, рога, шишки, острые, как кинжалы, каменные обломки. — Я, я, это я! — торжествующе вопил он. — Я способен навести ужас! Чудовище из чудовищ, кошмар из кошмаров, страшилище страшней некуда!
Его робость, неуверенность вмиг как рукой сняло. Он почувствовал себя веселым, беспечным и таким легким, что стоит разбежаться, пожалуй, и взлетишь, а тогда и сражаться с бандитами не придется — перемахнешь их по воздуху, да и вся недолга… Правда, экспериментировать с полетами Веник остерегся, но ощущение веселой беззаботности не покидало его, а страха он не испытывал ни капельки, ну ни чуточки, как вдруг… прямо перед ним возникла плотная стена черных Бидонов.
Легкой походкой Веник двинулся к ним, словно дорогу ему преграждало всего лишь поперек лежащее бревно. Перешагнешь и, не замедляя хода, поспешишь дальше, по своим делам.
— Что-то там шевелится на дороге, — заметил Барон, предводитель высоких Бидонов.
— Сломанная веточка, — буркнул Баран.
— Ага. А ветер ее шевелит, — подтвердил Бука.
— Ветра вроде бы нет, — возразил Бяка.
— Ты бы еще наплел, будто бы это я тащусь по дороге, — вмешался в разговор Бык. — Если уж я Бык, то отчего бы мне не обзавестись рогами, верно?
— Верно, — кивнул Бяка. — Только рогов у тебя нет. Ты такой же Бидон, как и я.
— Так-таки и не хочешь убедиться, я там на дороге или нет? — подначивал Бык, которому очень нравилась его шутка, и он даже заревел для правдоподобия: — Му-уу!
Веник II приблизился небрежной походкой. Набрал полные легкие воздуха, издал перенятый у отца исконный боевой клич и бросился в наступление.
— У-У-У-УХ-ХА-ХАА!
— Никак оно еще и пищит?
— У-У-У-УХ-ХА-ХАА!
— Видать, какая-нибудь хворь прихватила.
— У-У-У-УХ-ХА-ХАА!
— Может, он чокнутый?
— Вроде не похоже.
— Др-р-рож-жите и тр-р-репещ-щите! — возопил Веник.
— Уж не вздумал ли он грозиться?
— Тр-р-репещи-ите! — сделал нападающий еще одну попытку, но веселая беспечность куда-то улетучилась, ноги снова затряслись, а голос перешел в тонкий писк.
Зато Бидоны явно повеселели. Смеялись, хлопали себя по коленкам.
— Нет, вы только послушайте, что выдает этот шишковатый рогоносец.
— А по-моему, это колючий куст сорвался с привязи!
— С чего бы это у него рожа такая желтая?
— Засветил кто-нибудь в физиономию тухлым яйцом.
— А уши-то, уши — что твои тарелки!
— Должно, собирался посуду мыть, а тарелки к башке прилипли!
Бидоны катались со смеху, толкали друг дружку в бок, хватались за животы, свистели, улюлюкали от восторга.
— Ну, я такого отродясь не видывал…
— А я не слыхивал…
— Др-рож-жите и тр-р-репещ-щи-и-ите! — забавный чудик тряс рогами, вокруг его головы вихрились в воздухе шишки и каменные осколки, а сам он для пущей острастки приплясывал на своих ножках-спичинках. — Вам конец пришел! Перед вами Веник II, чудище косматое!
— Нет, вы слышали?! — прохрипел Барон, согнутый в три погибели от смеха.
— Он еще и зубы скалит! — ревел Бяка. — Вот умора, ребята!
— Говорю же, вам конец! — стоял на своем Веник и от стыда расплакался.
— Слыхали? Нам конец! Ну и дела! — надрывался от смеха то ли Бык, то ли Бука, то ли Бяка. От неудержимого хохота из глаз у них катились слезы — едва успевай утирать кулаками. — Конец нам, братцы! Ха-ха-ха!
— Сил моих нет! — задыхался Буран и с грохотом рухнул на колени.
— В боку закололо! — прохрипел один из братьев.
— Ой, живот прихватило! — простонал другой.
— Лопнуть можно!
— Вот-вот тресну по швам!
Один за другим они падали на землю, катались по траве, по камням, не в силах освободиться от истерического хохота. И прежде чем ухохотаться насмерть, черные Бидоны с всхлипыванием, хрипом, визгом напоследок стукнулись боками. В последнем стоне их угадывались слова:
— Ох, умираю… Не могу, надорваться можно…
И наступила тишина.
— Тр-р-репещи-ите, — прошептал Веник II, всхлипывая от стыда.
Но наконец и его слезы иссякли.
Долго смотрел он на неподвижных врагов, затем медленно, осторожно приподнял тощую лапку и, затаив дыхание, переступил через одного черного братца. Чуть погодя — через другого.
Вскоре вся черная банда осталась позади. Веник на цыпочках отходил от них подальше, все ускоряя шаги, а когда страшное зрелище скрылось за поворотом дороги, остановился.
— Прорвался, — прошептал он, не веря собственным словам. И повторил погромче: — Прорвался через кордон! — И наконец закричал во весь голос: — Я победил! Победил бидоноголовых! Я, я, Веник II, чудище косматое! Ну не чудо ли?!
И во всю прыть припустился бежать, вверх по склону холма, все выше и выше.
где путаница времени достигает своего предела
Будильник не стал разводить церемонии, решил сразу брать быка за рога. Двинул наперекосяк по полю, поросшему гигантскими одуванчиками. Весь вид его выдавал уверенность в себе, словно в ранце на боку хранился детально разработанный военный план, а путь лежал к лагерю средних Бидонов, стерегущих подступы к правой тропе. Конечно же, никакого военного плана у него не было, утешала только мысль: двум смертям не бывать, а одной не миновать. Или: как аукнется, так и откликнется. Чем проще, тем оно лучше.
Хотя дело ждало спешное, Будильник не в силах был удержаться, чтобы не полюбоваться огромными белыми шарами одуванчиков. На некоторые он даже дул, и тогда тысячи — не зонтиков — зонтов! — взмывали ввысь и уплывали в дальние дали. Точное Время с завистью смотрел им вслед и мурлыкал себе под нос очередную самодельную песенку: «Зонтик сам себе хозяин, улетит хоть до окраин, у Бидонов не спросясь, никого не по-боясь».
В конце дорожки, ведущей через одуванчиковое поле, у подножия холма чернела бравая железобидонная рать: Блок, Бастер, Бомба, Бренд, Банан и Бита.
Однако Будильник не остановился и даже не замедлил ход. Пробормотал себе под нос, для храбрости: «Тик-так, тик-так», затем громко поздоровался: «Доброго вам утречка». И даже улыбнулся впридачу.
Черная стена не шелохнулась.
Бренд, командир отряда, буркнул:
— Здесь прохода нет.
Остальные тоже присоединились — каждый своим добрым советом.
