И Пекка отступил ещё на шаг и остановился: дверь была совсем рядом.
В ту же минуту Волк поднялся во весь рост. В сумеречном свете зала он казался в самом деле громадным и страшным. Он потянулся и лениво шагнул к Пекке. Ему хотелось получше разглядеть, что это за писклявый недоросль затесался в его славную гвардию.
Но тут же остановился, потому что из-за крепостной стены послышался разноголосый крик. Он приближался, переходя в невообразимый галдёж: доносились радостные возгласы, ауканье, вой, даже чья-то песня. Волк замер: может, это вражеское войско осаждает замок?.. А с ним только один часовой-недомерок.
Но скоро всё объяснилось, потому что в главные ворота ворвался взвод волкохранов, волоча какое-то чудище, которое неумело и вяло отбивалось. Пекка взглянул и ужаснулся. Это же привели того самого волка! На которого он надел свою пижаму! Сердце у Пекки запрыгало, как лошадь на родео. Он разоблачён! Он попытался было двинуться к заветной дверце, чтобы потихоньку выбраться наружу, но из этого ничего не вышло — ноги просто-напросто не слушались его!
На Великого Волка зрелище подействовало неожиданно — его голос задрожал от страха:
— Не человечий ли щенок там у вас?
Волк не решался даже посмотреть в ту сторону.
— И кто же… совершил… этот подвиг? — спросил он прерывающимся голосом.
Волкохраны так разошлись, что было не разобрать, что они выкрикивают.
— Я первый увидел… Нет, я! В морду хочешь? — слышалось из волчьей толпы.
Пекка уже догадался, что произошло. Посреди пьянки какой-то волкохран решил прогуляться, забрёл ненароком за ворота замка и наткнулся на странное существо, в котором тут же опознал человечьего щенка! На зов этого волкохрана примчались все остальные, и вот пожалуйста. Бедный пленник-волк пытался что-то объяснить, но его слова потонули в общем гаме. Впрочем, Великий Волк расслышал.
— Тихо! — гаркнул он. — Пусть выскажет, что у него на сердце!
Волк чувствовал себя уже чуточку храбрее. Всё-таки на этот раз человек и не пытался удрать. Он в плену!
— О Великий Волк, — захныкал пленный, — я ничего не понимаю! Я проснулся в лесу со страшной головной болью и кинулся бежать к замку, а они меня тотчас схватили и связали… хотя я ничего не сделал… я же никакой не человек… я волк…
Тут Великий Волк, который всё ещё не смел даже искоса взглянуть на человечьего щенка, повернул голову и уставился на него.
«Правду говорят, — подумал он, — что человек гораздо хуже и хитрее волка! Ишь какую историю сочинил! И до чего ушлый, как замаскировал ся-то: даже в человечьей одежде выглядит настоящим волком! Но одежда его выдаёт, — про себя усмехнулся Волк, — меня не проведёшь! Если бы я поверил его байкам и отпустил бы человека — хоп! Он бы сразу же напал на меня».
И Волк почувствовал, как ярость закипает у него внутри. До чего же коварен человек…
— Молчать!!! — заорал он так свирепо, что вздрогнули даже бывалые волкохраны. — Ни слова! Посмотрите-ка на этого подлеца! Смотрите внимательно и запомните его внешность! Вот мошенник — пытается замаскироваться под волка! — Великий Волк аж сплюнул от омерзения. — Тьфу! Сей же момент в тюрьму его, пусть там ждёт суда за свои гнусные козни! Шагом марш! — И тут же позвонил в звонок, висевший рядом с троном. Он был зверски голоден, а кроме того, хотел как следует отпраздновать победу: ведь человек наконец-то оказался у него в плену!
Волк даже слегка подобрел, и, когда немного погодя приплелись по вызову сонные волкослути, он ничуть не разозлился на них, а воскликнул:
— Привет! Слушайте все: мы отпразднуем победу с настоящим размахом! Быстрей накрывайте столы, да покрасивее, и тащите все вкусности, какие найдутся в погребе, И музыкантов сюда! Я хочу слушать живую музыку, а не какие-то диски! Мой проигрыватель к тому же барахлит. Отправляйтесь будить музыкантов. — И поскольку осовевшие волкослуги стояли и глупо таращились, пытаясь запомнить все приказания, он добавил уже раздражённо: — Ну-ка по-быстрому давайте — включаю счётчик! Если в два счёта всё не будет готово, кое-кому не поздоровится — это я вам без балды говорю!
Волкохраны тем временем схватили бедолагу волка и поволокли его в первую попавшуюся каморку. Они запихали туда пленника и принялись навешивать замок. Но что-то их встревожило: что-то, кажется, было не того…
— Разве не в этой каморке сидел только что Медведь? — зашептались они. — Куда же он улетел? И как такая туша неподъёмная оторвалась от земли?
Волкохраны начали догадываться, что случилось самое худшее. Они заглядывали в соседние каморки и бледнели всё больше и больше. Пустые… все как есть пустые… Пленники сбежали, сбежали именно тогда, во время весёлой волчьей пьянки! Этого Великий Волк никогда не простит! Даже захват человечьего щенка не искупал такой провинности. Волки в полном ужасе смотрели друг на друга. Что же теперь будет?
К счастью, у Великого Волка не было ни времени, ни желания наблюдать за ними. Он пребывал в полном блаженстве и целиком сосредоточился на кружке браги, пенной и холодной. «Ах, как хороша иногда бывает жизнь!» — думал он.
Когда Волк утолил жажду, волкослуги принесли еду. Перед ним быстро выложили всё, что подвернулось под руку в погребе: кровяную колбасу, квашеную капусту, ржаной хлеб, козий сыр; чёрные маслины мирно соседствовали на одном блюде с яблоками, пряниками и банкой малинового варенья. Волк был страшно голоден, он даже не замечал, что кидает в пасть, — всё проглатывалось мигом: сладкое, солёное, горькое, печёное… Когда исчез последний крут колбасы, Великий Волк откинулся в кресле и расслабил пояс на мундире.
«Какой денёк! — подумал он. — Человек в плену, Медведь и все остальные недоумки тоже… Вот это и называется счастьем!»
— Музыку давайте! Вы что, оглохли? — гаркнул он.
Музыкантов до сих пор не видно было. И Волк, за неимением лучшего, тут же затянул грубым, хриплым баритоном, отчаянно фальшивя:
Счастью Волка нет границ:
враг в тюрьме, повержен ниц,
по спине бегут мурашки —
Волк за это выпьет бражки!
Он помахал волкохранам: те догадались, что полагается подпевать. Поэтому и волкохраны, и волкослуги вытянулись по стойке «смирно» и торжественно завыли Гимн Великого Волка, а он дирижировал пустой кружкой:
Вот Волк идёт! Внимайте и дрожите
и по земле стелитесь от почтенья!
Он вашей жизни добрый повелитель —
он смерть вам дарит и по воскресеньям!
Когда волки запели куплет по второму разу, Пеккины ноги наконец сдвинулись с места. Неизвестно, каким образом этому способствовали слова песни, но только Пекка рванулся скорее прочь — куда угодно, только бы вон отсюда. Он повернул дверную ручку. Дверь была открыта! Беззвучно, словно призрак, Пекка выскользнул наружу и осторожно прикрыл за собою дверь. Вскоре его и след простыл. Кругом был только лес; безмолвный и сонный, он ждал, когда из-за холмов на востоке проглянет первый утренний луч.
Лесовик проснулся и в тревоге огляделся, но тут же успокоился: вокруг всё было мирно и тихо; слышались только вздохи ветра в ветвях. Филин мирно дремал под корявым можжевеловым кустом, а Лисонька даже накрылась мхом вместо одеяла. Между двух больших каменных глыб спал Медведь. Огромный и могучий, как когда-то, в дни своей славы.
Лесовик смотрел на Медведя и чувствовал, как вокруг медленно разливается уныние. Вот они все здесь, в лесной чаще, — и что же? Их мог в любую минуту обнаружить какой-нибудь волк! Лесовик взглянул в глубь леса, и ему показалось, что там действительно что-то движется. Он кашлянул, и заспанная Лисонька сразу привстала.
— Что случилось? — быстро спросила она. — Где это мы?
Не успел Лесовик ответить, как послышался треск ломающихся веток и что-то светлое замелькало между деревьями. Лисонька вскрикнула от ужаса.
— Волк, — пролепетала она, — они нашли нас! — И завернулась в мох, да так ловко, что совсем исчезла. Филин, разбуженный её криком, был крайне изумлён: он никак не мог взять в толк, куда же подевалась Лисонька.
Правда, теперь пришла его очередь пугаться, потому что раздался крик «Кыш!» и какое-то существо помчалось прямиком на него. Филин закрыл глаза: в жизни и так хватает волнений.
Лесовик, наоборот, старался разглядеть, кто бежит: за свою многосотлетнюю жизнь он усвоил, что трудностей не стоит избегать, — это их только продлевает. И на сей раз сердце его дрогнуло не от страха, а от радости. Потому что перед ним возник не кто иной, как Пекка, с глазами и ртом, полными солнца.
— Ох-ох, — сказал Лесовик, держась за сердце, — напугал! И как же ты разыскал нас?
