Но когда перед её носом возник красный смерзшийся ком, Лисонька на минутку даже зажмурилась от блаженства.
— Это, наверное, земляника! — выдохнула она. — Красная… Ой! Именно такая, как описывала тётушка Вострушка!
Но ком был слишком большой, чтобы разом затолкать его в рот, и Лисоньке пришлось усердно поработать ложкой, чтобы отделить всего одну ягодку. Она катала земляничину во рту от одной щеки к другой и морщилась — до чего ж холодная! Но когда ягода понемножку оттаяла, Лисонька ощутила странно знакомый, позабытый вкус. Он напомнил детство, маму, запах и тепло её мягкого длинного меха. Наверное, когда-то мама давала ей землянику на сладкое!
Волку тем временем надоело любоваться на Лесовика, и он вскочил обратно на свой трон.
— Приказываю каждый день давать им то же самое! — крикнул он волкохранам. И зевнул: поздняя ночь всё-таки, предрассветный час. Он вдруг почувствовал волчий голод и рявкнул:
— Принесите немедленно бадью браги! Да… и жареных рябчиков! — И задумался: чего бы ещё заказать? — И музыку давайте, а то тишина как на похоронах! Я хочу смотреть на танцы и слышать радостный смех! Да набросайте под ноги соломы! Пошевеливайтесь, вы!
Не прошло и нескольких минут, как приказания были исполнены, потому что привычки Волка уже хорошо изучили и всё, что он мог пожелать, находилось под рукой. И скоро Волк уже прихлёбывал брагу из здоровенной кружки, развалившись в своём кресле, как какой-нибудь восточный паша.
Но только настроение у него отчего-то совсем упало, можно сказать валялось на полу. Музыка почему-то звучала тоскливо, а танец волкохранов напоминал просто неуклюжее топанье. «Эх, лучше бы, верно, вздремнуть, — подумал Волк. — А утром опять можно устроить разные забавные штуки. Поразвлечься. Придумать что-нибудь эдакое… и для других заключённых». Волк залпом допил брагу, шлёпнулся на топчан позади трона, укрылся коричневым пледом и моментально захрапел: хватив браги, он спал крепче всех волков на свете.
Волкохраны прекрасно это знали: тут же, не мешкая, они ухватили бадью с брагой и поволокли её в свою дежурку. Вскоре оттуда уже доносились весёлые крики и шум. Опытные волкохраны рассчитывали, что Волк теперь проспит несколько часов и не нарушит их веселья. Наступила наконец и для них свободная минута.
Свет факелов трепетал на сквозняке, один за другим язычки пламени сникали и чахли, пока не угасли совсем. Лесовик, позёвывая, смотрел от нечего делать на двух волкохранов, оставленных сторожить тронный зал. Они выглядели не слишком бдительными — один даже задремал, прислонившись к стене. Второй тоже смотрелся не слишком-то бодро, да и вообще в нём было что-то странное. Лесовик вглядывался, вглядывался… Этот волк казался очень и очень знакомым! Лесовик мог бы даже поклясться, что где-то он его встречал. «Невозможно! — думал он. — Ведь я не знаком с волками — никогда с ними не водился. — И он решил выбросить эту чепуху из головы. — Старческий склероз, провалы памяти, — тихонько урезонивал он себя, — лучше постараться уснуть, пока тихо». Лесовик закрыл глаза и вскоре, будто последовав примеру Волка, захрапел.
Лесовику недаром померещилось, что один из волкохранов ему знаком: внутри волчьей шкуры притаился Пекка! Он всё посматривал на другого охранника: тот клевал носом, приваливался то одним, то другим боком к стене, но всё никак не засыпал. Каждый раз, когда Пекке казалось, что волк задремал, тот встряхивался и отхлёбывал браги из своей кружки. Пекка уже начинал отчаиваться: хотя он пробрался сюда и до сих пор ему кое-как удавалось избежать разоблачения, но приближался рассвет, а с наступлением утра все наверняка заметят, что он никакой не волк…
Пекка вздохнул. В эту ночь на его долю и без того выпало немало испытаний. Он опять вспомнил, каково было блуждать в тёмном лесу, освещённом лишь слабым лунным светом, и прислушиваться к вою волков, то удалившемуся, то раздававшемуся где-то совсем рядом… Вначале всё это его смешило, но постепенно стало не до смеха… А потом случилось самое страшное — Пекка наткнулся на лежавшего на земле волкохрана и от страха завопил громко, как полицейская сирена. Но тот не двигался. Наверное, он в темноте с размаху налетел на какой-нибудь корень или ветку и теперь лежал без сознания, будто спал. И тогда, сам не зная зачем, Пекка снял с волка шубу и неумело натянул на него свою пижаму. А когда через пару минут подошли другие волки, они ни о чём не догадались, так как оживлённо обсуждали свою экспедицию и придумывали, как бы поправдивее наврать Великому Волку. Конечно же, Пекке было страшно. Но всё-таки он не раскрывал рта, а только ворчал и рычал и, к собственному удивлению, вполне сошёл за волка. Вот только надолго ли?
И тут случилось то, чего Пекка больше всего боялся: волкохран очнулся, огляделся, явно в поисках компании, и помахал кружкой.
— Слушай, друг, выпей и ты бражки, чего бояться? — Он кивнул в сторону топчана. — Этот ещё долго продрыхнет.
Пекка замотал головой, но волкохран смотрел на него выжидательно, и надо было отвечать, Пекка как мог понизил голос и прохрипел:
— Спасибо, мне что-то неохота.
Но волкохран на этом не успокоился. Ещё бы: первый раз в жизни он слышал такое из уст волка! Волкохран прищурился, чтобы рассмотреть товарища повнимательней, В нём было что-то странное. Может, и показалось — из-за браги, темноты, усталости, но… Волкохран пялился изо всех сил. Пекка почувствовал, как у него по спине потекли струйки холодного пота. Он вскочил на ноги и принялся быстро расхаживать взад и вперёд перед тюремными камерами. И одновременно бурчал что-то непонятное, вроде бы удивляясь. Волк неуверенно встал на задние лапы и в полном изумлении наблюдал за беготнёй сослуживца. Ему, видно, не мешало бы винтики подкрутить… Наконец он не выдержал:
— Эй, ты чего? Чего ищешь?
Пекка хрипло прорычал:
— Слышь, иди помоги, да поскорей! Тут какой-то непорядок!
Волкохран поднялся, встряхнулся и заковылял на одеревенелых лапах к Пекке, Ох, как он устал! Совсем зевота одолела. Он с удовольствием пошёл бы спать, но твёрдо помнил, что воинский долг прежде всего. Потому что эту истину в него долго вколачивали учителя в школе волкохранов.
— Где непорядок? — рявкнул волк и уставился на Пекку ещё пристальнее; да уж, было в нём что-то совершенно чужое, но одновременно очень знакомое. Но прежде чем волк успел задать ещё какой-нибудь вопрос, Пекка дёрнул его за лапу и указал в тёмный угол:
— Вон там, за тем валуном… там что-то такое… иди-ка посмотри!
Волкохран вздрогнул: может быть, там прячется что-то ужасное?
— Сам иди, — нашёлся он. — Я по старшинству выше тебя! Приказ!
Пекка чуть в обморок не упал — что же ему делать? Но, как, вздыхая, говаривала Пеккина мама, «беда научит», хотя ей самой никакой пользы от этой мудрой пословицы не было. Пекка грозно нахмурился и прорычал:
— Отставить разговорчики! Ты что, не знаешь — меня только что повысили! Теперь я ваш начальник! Я даже медаль получил из лап самого Великого Волка!
Волкохран испугался и занервничал: он-то знал, что такое вполне возможно — это в духе Великого Волка. Никогда не было понятно, кто кем командует, потому что он всё время менял порядки по своему капризу, никого не предупреждая. Волкохран был совсем подавлен и безропотно подчинился.
— Ну да, конечно, теперь я буду самым последним, опять убирать заставят…
Он так огорчился, что даже не взглянул больше на Пекку, а поплёлся за камень, на который тот указывал.
С опаской приблизившись, волк заглянул за валун, но не нашёл там ничего особенного. Там было полно верёвочных обрывков, тряпья, мусора и объедков, но этого добра предостаточно валялось по всему замку: уборщики не удосуживались выносить мусор подальше. Да и к чему — ведь в замке всегда царил полумрак, а Великий Волк не слишком следил за чистотой. Главное, чтобы его опочивальня и помост вокруг трона были более или менее в порядке.
— Ничего здесь нет, кроме верёвок и отрепьев, — сказал волкохран. Он, посмеиваясь, показал Пекке верёвку. — Сам посмотри. Может, ты это за змею принял?
Но Пекка зашипел так угрожающе, что волкохран даже вздрогнул.
— Посмотри-ка внимательнее! Разве это обычная верёвка?..
— А ч-чт-то же это? — заикаясь, спросил волк. И отшвырнул верёвку, как будто она жглась.
Но Пекка уже стоял за ним и толкал в спину:
— Не выпускай, держи крепче!
Бедному волку пришлось покориться. Ведь в школе ему втемяшивали на разные лады: своей головой думать запрещено, даже если приказ не совсем понятный. Начальство лучше знает!
Итак, волкохран наклонился и нехотя поднял верёвку. Лапы его дрожали, но он старался не обнаруживать страха и держал крепко, вцепившись в неё когтями.
— Давай-давай, — шипел Пекка, — жми!
