– А меня примете? – тихо спросил я.
– Куда? В кружок? Просто не сможем.
– Та-ак… Значит, дворняжки для вас подходят, а я нет?
– Пойми: ты никак не можешь стать юнукром!
– Почему?
– У юнукров должна быть воля! И потом… мы будем дрессировать на научной основе. А ты учебников не читаешь.
– Та-ак… Понятно. Значит, я вам сегодня открыл вход в зоопарк, а вы для меня вход закрываете…
С этими словами я решительно направился к двери. Но когда я уже взялся за ручку, меня неожиданно осенила одна идея. И я повернулся к Валерику:
– Значит, породистых собак у вас не хватает?
– Нет.
– О, это прекрасно!..
У нас в квартире были соседи. Соседей было трое: муж, жена и их любимица такса, по имени Рената.
Что касается меня, то я не был любимцем соседей. Они даже говорили, что хотят устроить обмен и уехать из нашей квартиры, потому что я – «ненормальный жилец» (опять – ненормальный!).
Соседям очень не нравилось, что я любил читать Валерику по телефону свои сочинения по литературе; что вообще мы с моим лучшим другом перезванивались каждые полчаса, хоть он жил всего-навсего этажом выше; что Валерик придумывал таинственные игры, по ходу которых мы бросали друг другу в почтовый ящик разные «вещественные условные знаки»: камни небольших размеров, ржавые гайки, старые шнурки от ботинок и металлические бильярдные шарики. Им не нравилось, что все наши самые важные советы и заседания проходили в ванной комнате. Им не нравилось, что, приходя ко мне, мои приятели оставляли следы от своих башмаков в коридоре на натертом паркете. И еще очень многое другое не нравилось нашим соседям.
А мне не нравилось, что ранним утром, и днем, и поздним вечером они в коридоре громко, приторными голосами беседовали со своей любимицей таксой:
– Не хочешь ли ты прогуляться, наша ласточка? Не нужно ли тебе куда-нибудь, наша милая? Не стесняйся, скажи нам правду – и мы выведем тебя на улицу, наша красавица!
У красавицы были такие короткие ножки, что казалось, брюхо вот-вот коснется земли, а обвислые уши напоминали больше увядшие листья, которые скоро должны были опасть на землю.
Иногда соседи обращались к своей Ренате не на «ты» и даже не на «вы», а как-то странно величали ее словом «мы».
– Мы еще не захотели отправиться к заборчику или к нашему любимому столбику? – вопрошали они на всю квартиру. – Мы сегодня не в духе? У нас сегодня грустное настроение?
Рената была молчалива. Но стоило ей хоть вполголоса тявкнуть, как я тут же появлялся на пороге своей комнаты и заявлял:
– Людям, значит, нельзя разговаривать в коридоре, а собаке лаять можно? Надоел ваш таксомотор!
– Скажи, как ты относишься к Ренате, и я скажу, кто ты! – вслух переиначивала соседка известную русскую поговорку.
В один голос со своим супругом она восклицала:
– Не смей называть нашу таксу таксомотором! А ты, ласточка, его не слушай!
Соседи обожали рассказывать о родословной своей таксы и нередко заявляли мне:
– У ее родителей были три золотые медали! Посмотрим, получишь ли ты в десятом классе хоть одну серебряную!
Я и сам не был уверен, что смогу тягаться в этом смысле с родителями Ренаты, и потому ничего не возражал.
И вдруг сейчас породистые и знаменитые предки таксы, фотографии которых висели у соседей на стене, рядом с портретами их собственных родственников, – да, именно предки Ренаты должны были прийти мне на помощь. Я это понял, когда Валерик сообщил мне, что не хватает породистых собак и что в свой будущий зоопарк они будут принимать дворняжек без всякого конкурса.
Дома я подошел к телефону, набрал две двойки и сказал Снегурочке:
– Я хочу, чтоб меня полюбила Рената!
– Кто? Кто?..
– Меня очень развлечет… мне доставит огромнейшее удовольствие, если такса Рената откажется от своих хозяев и будет признавать только меня одного.
Через пятнадцать минут после этого разговора мирная Рената тяпнула своего хозяина за палец. Когда к ней протянула руки хозяйка, она тяпнула и ее.
– Ты обозналась! – в ужасе закричала соседка. – Милая Рената! Приглядись к нам повнимательней: это же мы, твои самые близкие люди…
Но такса рассвирепела и не желала вглядываться в лица моих соседей. Она рычала так грозно и непримиримо, что они с криками: «Она заболела! Ее кто-то укусил!» – ринулись в комнату и захлопнули за собой дверь.
Соседи привыкли сваливать все свои беды на меня, и я удивился, что они, прячась в комнате, не заявили, что это я укусил их собаку.
Я вышел в коридор и поманил таксу к себе. Она подбежала и стала ласково, покорно вилять своим куцым хвостом. В этот момент соседка выглянула в щелку и закричала своему мужу:
– Смотри, смотри, он околдовал нашу Ренату!
Если б она только знала, как точны были ее слова!
Короче говоря, через час я повел Ренату к ее любимому столбику. А еще через час выяснилось, что она принимает пищу только из моих рук. Я с удовольствием кормил ее своими призами и подарками, которые уже начинали мне немножко надоедать.
– Если бы она была бешеная, – через дверь объяснял я соседям, – она бы кусала всех. А вот посмотрите: она же меня не кусает. Значит, Рената просто разлюбила вас и полюбила меня! Ведь у людей так бывает? А собака – друг человека: значит, и с ней это может случиться.
За дверью раздались рыдания соседки. Мне даже стало ее жалко. Но я знал, что только при помощи Ренаты смогу проникнуть в кружок юнукров, участвовать в представлениях и парадах юных укротителей.
Ночь такса провела у меня под кроватью. Как ни заманивали ее соседи на старую лежанку, она твердо решила переменить квартиру.
На следующий день соседи привели к таксе своего знакомого ветеринара. Он осмотрел собаку и сказал:
– Мне бы такое здоровье!
– Но в чем же дело? – воскликнула соседка.
– У собаки тоже есть сердце, – ответил ветеринар. – Да, сердце, которому не прикажешь! Вы хотите, чтобы такса осталась в вашей квартире?
– Да, конечно… Разлука с ней была бы невыносима!
– Тогда уступите ее вашему юному соседу. Это единственный выход.
Рената стала моей!
Прежде всего я дал таксе новое имя. Юнукры называли мирных домашних животных грозными именами хищников: рыжих кошек – Львицами, пятнистых – Тигрицами. Я назвал свою таксу Рысью.
По десять раз в день выводил я таксу во двор, надеясь, что нас с ней увидит Валерик. Я подводил Рысь к ее любимому столбику, но она равнодушно отворачивалась от него, давая мне понять, что столько раз в день этот столбик ей вовсе не нужен. А Валерика во дворе не было: должно быть, он с утра до вечера готовился к своему знаменитому дню юнукров.
Тогда однажды я вывел таксу во двор совсем рано, в тот час, когда Валерик должен был бежать на уроки.
Рысь со всех ног помчалась к столбику (за ночь она успевала по нему соскучиться), а я стал дежурить возле подъезда, чтобы не пропустить Валерика. Наконец он появился… Хоть в запасе у меня было всего несколько минут (Валерик торопился в школу), я решил начать не с самого главного.
– Что это у тебя в руках? – спросил я. – Такое… свернутое в трубочку…
– Это плакаты для нашей будущей «комнаты смеха и страшных рассказов».
– Смеха и страшных рассказов?
– Ну да. Мы открываем ее специально для юнукров. Юный укротитель должен быть всегда веселым и храбрым! В этой комнате он иногда будет веселиться, а иногда страшные рассказы будут закалять его волю!
Я насторожился. Дело в том, что я очень любил смеяться. Я мог смеяться целыми часами, и иногда в самых неподходящих местах: например, на уроке или где-нибудь на сборе. И страшные истории Валерика «с продолжением» я тоже мог слушать до бесконечности. Поэтому я сказал:
– Но ведь мне тоже нужно закалить свою волю! Ты сам говорил об этом… Вы пустите меня туда, в эту комнату?
– Видишь ли, – начал объяснять Валерик своим как бы вечно извиняющимся голосом, который моя мама называла вежливым, интеллигентным и непохожим на мой. – Мне очень неудобно тебе отказывать… Но у нас будет не просто веселая комната. Там, на стенах, будут вывешены всякие плакаты. Как раз вот эти, которые у меня в руках…
– А что там написано?
– Ну, например: «Кто не работает, тот…»
– Не ест! – подхватил я быстро, точно отгадывая последнюю строчку в стихах дяди Гоши.
– Нет, у нас будет написано немного по-другому: «Кто не работает, тот не смеется!» И еще: «Смеется тот, кто…»
– Смеется последним! – снова перебил я Валерика.
– Опять не угадал. У нас будет написано так: «Смеется тот, кто не только смеется!» Понимаешь? Ну, в том смысле, что не только развлекается…
– Но ведь ты знаешь, что я умею смеяться громче, всех у нас в школе! И потом… моя воля очень нуждается в закалке. Я сам это чувствую!
– Этого еще мало!
«Ах, этого еще мало! – мысленно возмутился я. – Ну, сейчас ты поймешь, что я вам пригожусь! Что я не с голыми руками собираюсь вступить в юнукры!..»
