— Он не захотел идти с нами, — объяснил папа. — Он сказал, что подобные вылазки ничего не дадут. И я не уговаривал его. Гамак я ему оставил.
— Охо-хо! — вздохнула мама, продолжая готовить обед на примусе. Было без пяти семь.
Они уже ели сыр на десерт, когда услышали, как кто-то царапается у входа в пещеру. Чья-то усатая мордочка высунулась из-под одеяла.
— Вот как, значит, ты все-таки явился, — сказал Муми-тролль.
— Что поделаешь, в этом гамаке такая жарища. И я решил: в пещере, наверное, прохладнее.
Философ с достоинством прошествовал в угол и уселся.
— Ты не встречал котенка, когда шел сюда? — спросил Снифф.
— Нет.
Папа Муми-тролля завел свои часы и сказал:
— Ну вот, стало быть, мы уже готовы. Сейчас ровно восемь.
— Тогда мы еще успеем съесть и торт, — решила мама. — Снифф, ты куда его поставил?
— Куда-то вон туда, — ответил Снифф, показывая в угол.
— Куда? — спросила мама. — Я его не вижу. Выхухоль, где торт?
— Не видел я ни котят, ни тортов, — сердито ответил философ. — Я их не вижу, не пробую и не дотрагиваюсь до них. Мне не до того, я размышляю.
Хемуль засмеялся и продолжал клеить марки в свой альбом.
— Вы правы, — заметил он, — кругом суматоха, одна лишь суматоха.
— Но где же он может быть? — воскликнула в недоумении мама. — Милый Снифф, не мог же ты съесть по дороге весь торт?
— Он был слишком большой, — ответил, не смущаясь, Снифф.
— Так ты все-таки съел его? — крикнул Муми-тролль.
— Только звездочку на верхушке, и она была ужасно твердая, Морра ее побери! — еще громче крикнул Снифф в ответ и залез под матрац, не желая больше на них смотреть: ведь на торте было написано «Моему любимому Муми-троллю» а вовсе не «Моему любимому Сниффу». И кисонька не пришла, хотя был уже девятый час.
— Ой-ой-ой! — воскликнула мама и села на стул, ведь она порядком устала.
Фрёкен Снорк строго посмотрела на философа.
— А ну-ка, поднимись на секунду, — велела она.
— И не подумаю! — огрызнулся философ.
— Ты сидишь на торте Муми-тролля, — сказала фрёкен Снорк.
Тут философ взвился и… Ох! На что был похож его зад! Ох! На что был похож торт!
— Ну зачем же это-то было делать! — воскликнул Муми-тролль. — И это торт в мою честь!
— Теперь я буду ходить липкий всю жизнь! — завопил философ. — Я тут ни при чем! Сами виноваты!
— Успокойтесь, успокойтесь, — сказала мама. — Ведь торт остался, только изменилась форма!..
Но никто ее не слушал.
Снусмумрик захохотал. А Снифф, думая, что смеются над ним, вылез из-под матраца и закричал:
— Плевать я хотел на ваши паршивые торты! Они ведь для Муми-тролля, а вовсе не для меня! Небось никто не подумает, что кошки любят сливки, никто о них не заботится! Пойду поищу свою маленькую кисоньку, одна она любит меня!
Он юркнул под висящее у входа в пещеру одеяло и исчез.
— Какой ужас! — воскликнула Муми-мама. — Конечно, надо было написать: «И моему любимому Сниффу». Как же это я не сообразила!
— Теперь ты должна сделать для него что-нибудь очень приятное, — с серьезным видом сказал папа.
Мама кивнула. Она решила подарить Сниффу изумруды своей бабушки. Из них получится прекрасное ожерелье для маленькой кошечки…
Снусмумрик приподнял одеяло и выглянул из пещеры.
— Может, мне сходить за ним? — спросил он.
— Подожди немножко, — сказала мама. — Ему хочется побыть одному. Он скоро вернется.
— Ну а что будет со мной? — не унимался перемазанный кремом философ. — Неужели никому здесь нет дела до того, как я выгляжу?
— Никому, — откровенно признался Муми-тролль. — У нас есть дела поважнее. А это все пустяки.
Снифф был до того расстроен и зол, что забыл, как страшно ему было раньше в лесу. Казалось, будто деревья вырезаны из красной бумаги. Лес стоял неподвижный, тени здесь не было вовсе, горячая земля хрустела под ногами. Снифф утешался лишь тем, что он произвел впечатление на остальных, что их сейчас, наверное, терзают угрызения совести.
Он пошел дальше в лес, думая о том, как плохо они поступили с ним. Сердце его отчаянно колотилось. «Сейчас они сидят в пещере и лопают свой паршивый торт, — думал он. — А я один на всем белом свете не прячусь, хотя мне страшно. Плевать мне на них! Плевать на всех и на все! На кометы тоже. И на кошек. Абсолютно на все!»
И тут навстречу ему вышла кошечка, задрав хвост трубой.
— Привет! — холодно сказал Снифф и пошел дальше.
Но минуту спустя он почувствовал, как что-то мягкое трется о его лапы.
— Вот как, — сказал он, — так ты здесь. Обещала прийти и не пришла. Наплевать мне на тебя.
— Привет! Привет! — ответила кисонька. — Погладь меня, я такая мягкая!
Снифф не ответил. А кошечка замурлыкала. В притихшем лесу слышалось лишь мурлыканье маленькой кошечки. Снифф поглядел вокруг, и лапы у него задрожали. Дороги не было, вокруг был один лишь мох. Он не знал, в какую сторону идти к пещере.
Никому не хотелось есть торт, и даже не потому, что в нем было полно волос. Философ сидел в корыте с горячей водой. Минуты шли.
— Который час? — спросил Муми-тролль.
— Двадцать пять минут девятого, — ответил папа.
— Я должен пойти за ним. Дай мне часы, чтобы я мог рассчитать время.
— Нет! Не пускайте его! — закричала фрёкен Снорк.
Но мама сказала:
— Это необходимо. Торопись, беги изо всех сил!
Муми-тролль поднял одеяло и выскользнул наружу. На пустом берегу воздух был горячий как огонь. Он бежал, бежал и все время звал Сниффа. Было уже без одной минуты половина девятого. Оставалось одиннадцать минут.
Он опрометью вбежал в красный лес. Сделал семь шагов и позвал Сниффа. Еще семь шагов и снова покричал…
И вдруг издалека донесся слабый крик. Муми-тролль приложил лапы ко рту и изо всех сил завопил:
— Снифф!!!
И маленький зверек Снифф ответил ему, на этот раз уже громче.
Они не сказали друг другу «Привет», когда встретились, а бросились бежать к пещере. За ними, подпрыгивая, бежала маленькая кошечка. А над ними стремительно мчалась комета, падая на обезумевшую от испуга, притаившуюся Долину муми-троллей.
Оставалось шесть минут… Бежать по песку было тяжело, прыжки их замедлились, словно в каком-то кошмаре. Горячий воздух жег глаза, в горле пересохло… Вот наконец перед ними скала, она тоже покраснела. А у входа в пещеру стояла мама. Она что-то кричала и махала лапками. А они все карабкались и карабкались вверх… Вот осталось уже всего три минуты. И вдруг они почувствовали, что стало прохладнее. Они стояли в пещере… А здесь было спокойно, горела керосиновая лампа, будто ничего не случилось.
— Позвольте мне представить вам мою кошечку, — дрожащим голосом сказал Снифф.
А мама Муми-тролля торопливо ответила:
— Какая хорошенькая маленькая кошечка! У меня для тебя есть подарок. Я решила подарить тебе изумруды моей бабушки в честь нашего знакомства, но забыла в этой суматохе взять их с собой… Ты, Снифф, можешь сделать из них ожерелье для кошечки…
— Изумруды! — крикнул Снифф. — Фамильная драгоценность! Кошечке! Ах как замечательно! Ах как я счастлив!
И в эту самую секунду раскаленная, объятая огнем комета рухнула на Землю. Керосиновая лампа упала на песок и погасла. Было точно двадцать часов сорок две минуты четыре секунды.
В щелку под одеялом, обработанным подземным маслом для загара, проникал ослепительный красный свет, но в пещере царил кромешный мрак. Они забились в самый дальний угол пещеры и крепко обнялись. Град метеоритных камней барабанил по ванне, закрывавшей снаружи дырку в потолке. Хемуль лежал животом вниз на альбоме с почтовыми марками, чтобы ветер вдруг снова не унес его.
Гора сотрясалась и дрожала, а комета выла, словно была смертельно испугана. А может, это Земля кричала от страха?
Они долго лежали не шевелясь, крепко вцепившись друг в друга. Снаружи грохотало эхо разрушающихся гор и трескающейся Земли. Время тянулось страшно медленно, и каждому казалось, что он одинок в мире.
Пролетела целая вечность, да не одна, а много вечностей, но вот на Земле наступила полная тишина. Они стали прислушиваться и убедились, что снаружи все стихло.
— Мама, — шепнул Муми-тролль, — а что, Земля уже погибла?
— Все позади, — ответила ему мама. — Может, мы и погибли, но во всяком случае все уже позади.
— Чудо из чудес! — попробовал пошутить папа.
Снорк засмеялся, и они снова притихли. Мама нашла керосиновую лампу и зажгла ее. Тут они увидели, что кошечка сидит на песке и умывается.
— Как это было ужасно! — воскликнула фрёкен Снорк. — Я больше никогда не взгляну на часы.
