— А что, могу и выдать! — огрызнулся Шарик. Раздался дружный хохот.
— Оставьте его в покое! — раздался вдруг тоненький повелительный голосок. — Не видите, он весь израненный!
Появилось существо, которого Шарик раньше не заметил по причине его малого роста. На длинноухой головке синий берет, кокетливо сдвинутый на ухо. На боку большущая сумка с красным крестом. Звали это доброе существо Маша. Она была Такса.
— Вот лбы здоровые, — сказала Маша, пробираясь к Шарику. — Ты их не бойся, они добрые. Только очень громадные, а, в сущности, щенки еще.
Маша начала смазывать Шариковы ожоги приятно холодящей мазью.
— Шарик, — раздался ехидный голос Ризеншнауцера, — вы знаете, очень странно… Она к вашей светлости на «ты» обращается, а «вы» терпите…
Машина резко затормозила, все попадали друг на друга, а потом начали выпрыгивать. Сыщик осторожно выглянул из-за борта и увидел здание телецентра, а за ним громадную вышку, уходящую в облака. У входа панически извивающийся Уж что-то рассказывал Доберман-Пинчеру.
Начальник и Овчаренко вошли в подъезд. Чуть помедлив. Шарик выбрался из машины и помчался следом.
Из двери студии выносили мертвецки спящих телевизионных журналистов. От них разило хлороформом. Всхлипывающая Лань лежала на диванчике, и ей давали нюхать нашатырный спирт.
И Шарик учуял знакомый запах! Его забивали хлороформ и нашатырь, но сыщик мгновенно узнал его, этот запах подземелья!
И помчался по следу.
Шарик бежал по лестницам, по коридорам, он подпрыгивал, припадал к полу, и запах становился сильнее. Вдруг сыщик столкнулся с Доберман-Пинчером и Овчаренко, которые методично осматривали кабинеты.
— Шарик, ты как сюда… — грозно начал Доберман-Пинчер.
— Потом, потом, — крикнул Шарик. — Я след взял, я помню их запах! За мной!
Преследователи выскочили во двор и увидели, что Крот и Крыс, шлепая по лужам, бегут к вышке, стоящей в центре огороженного двора.
— Они в ловушке, — сказал Доберман-Пинчер. Над забором, окружающим телебашню, показались
курсанты, которые по приказу начальника рассыпались цепью.
Но убегающие не растерялись. Нет, Крот и Крыс все так же неслись к вышке, словно в ней было их единственное спасение. Крот задрал голову и закричал на бегу:
— Нюрка, раздува-ай!
И загадочный приказ полетел вверх, на макушку телебашни, где Нюрка Муха дежурила около воздушного шара. Да, да, этот бешеный выдумщик Крот соорудил летательный аппарат из материалов, найденных в мусорном ящике.
Прежде всего он раскопал множество полиэтиленовых пакетов и мешочков — ну, знаете, в которых продают продукты и разные там рубашечки, носочки. Из всего этого Крот с помощью Крыса и Нюрки склеил один большой-пребольшой мешок. Затем в куче мусора была найдена старая, но вполне еще крепкая бельевая корзина. Ее привязали к горловине мешка шпагатиками, кусочками проволоки, тесемочками, обрывками веревки. Потом в центре корзины поставили облупленную кастрюлю с оборванной ручкой, в нее накидали щепок, палок, стружек, опилок и подожгли. Теплый воздух из жаровни пошел в отверстие мешка, и он стал надуваться. Когда воздушный шар приобрел свои окончательные очертания, оказалось, что шар — это одно название. На самом деле аэростат походил на латаный-перелатаный полупрозрачный и кривой чемодан, облепленный картофельными очистками и помидорными шкурками. К тому же от сооружения несло какой-то дрянью. Но Крот был очень доволен. Воздушные пираты взлетели — ветер был попутный — и причалили к телебашне. Крот и Крыс, как мы уже знаем, под видом рабочих спустились вниз, а Нюрка была оставлена на башне, чтобы держать летательный аппарат в боевой готовности.
Услышав вопль Крота, Муха, словно живой вентилятор, стала метаться над углями, крыльями гоня воздух. Пламя мало-помалу занялось, сморщенный мешок снова надулся, возвращая себе подъемную силу. Канат, которым воздушный шар был привязан к башне, то натягивался, то ложился баранками на площадку.
Снизу, из тумана, выскочил Крыс и шмыгнул в корзину.
За ним появился пыхтящий Крот и стал отвязывать канат.
Башня гудела от топота ног, возбужденных голосов погони, и Крыс повизгивал от страха.
Крот неторопливо забрался в корзину, взял со дна ее кирпич и замер, чего-то ожидая.
— Бросай груз! — взвизгнул Крыс. — Не взлетим же!
На площадку выпрыгнул Доберман-Пинчер и на секунду остановился, пораженный зрелищем невиданного аппарата.
Крот, сладострастно застонав, метнул кирпич в Доберман-Пинчера. Тот упал.
Воздушный шар, освобожденный от груза, пошел вверх и вбок, а за ним побежал в небо канат. Перепрыгнув через Рекса Бурановича, в канат вцепился Шарик. Его сорвало с площадки, и он полетел в туман.
Бой барабана. — Выступление воробья с высокой трибуны. — Хитрый Козел перед лицом коллектива. — Меры самообороны. — Единогласное решение. — «Какая смена растет!»
Тихо было во дворе дома № 1.
Козел Тимофей вытащил во двор свой старый диван и лениво выколачивал его. Пружины в недрах дивана лязгали и стреляли. Стукнув несколько раз скалкой, Тимофей ложился на бугристую подушку и, глядя в хмурое небо, думал, не выкинуть ли эту рухлядь на помойку.
Вдруг раздался тревожный барабанный бой.
Лев Львович Заяц из пятой квартиры, профессиональный цирковой барабанщик, установив свой гулкий инструмент посреди детской площадки, бил в него мозолистыми лапами.
— Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь! — звенели стекла в квартирах.
— Трах! Бух! Бах! Бумм! — отзывались двери. Это близнецы Катя, Кетя, Кутя и Котя бегали по этажам, созывая жильцов.
— На собрание, на собрание, — пищали котята, — все на собрание!
Активный общественник Иван Иванович Слон, нервно прохаживаясь возле барабана, время от времени поднимал хобот и могуче трубил:
— На собра-а-ание!!!
Загудели, зашумели, загомонили, завизжали, покатились по лестницам голоса:
— Что такое?
— Что случилось?
— Кто барабанит?
— Ой, дверь захлопнулась, оладьи сгорят!
Митька, запасай лекарства! И соль!
— А вы не смотрели?
— Что не смотрели?
— Телевизор!
— Крот же, Крот!
— Выступал Крот!
— Из тюрьмы?
— Ой, придавили!
— Митька, говорят, в аптеке мука кончилась.
— Тише вы своими копытами!
Наконец жильцы выкатились из подъездов и стали кричать друг другу «тише, тише», отчего становилось всё громче и громче. Активный общественник поднял над толпой председательский колокольчик и оглушительно позвонил. Вообще-то колокольчик больше походил на колокол, потому что был сделан Слоном из чугунной урны. Слегка контуженное собрание угомонилось.
— Все присутствуют? — вопросил Иван Иванович.
— Все, все!
Мама Муркина на балконе подняла лапку и спросила:
— Можно, я буду отсюда присутствовать? У меня Захарка болеет.
Слон обратился к жильцам:
— Поставим вопрос на голосование? В толпе раздались возгласы:
— Дело давайте, Иван Иваныч!
— Что ты как этот!
Слон внушительно пробасил:
— Даже в чрезвычайных обстоятельствах необходимо соблюдать порядок. Но если собрание не возражает, пусть Муркина присутствует из дома. Слово для доклада…
Воробей Николай вспорхнул на обширную голову председателя собрания и чирикнул:
— Кончай, Иван Иванович, резину тянуть, понял? Давай я в двух словах скажу, я всё видел!
Председатель шевельнул ушами, поозирался и беспокойно спросил:
— Ты где, Николай? В толпе засмеялись.
Воробей изо всех сил топнул ногой в лоб председателя:
— Вот он я! Доходит?
— А-а… — успокоился Иван Иванович. — Ну, если собрание не возражает…
— Не возражаем!
— Давай, Колька! Выступай с лобного места!
— С высокой трибуны говори, так виднее! Председатель грохнул в колокольную урну и объявил:
— Слово для экстренного сообщения предоставляется Николаю Воробью.
Многие тут телек сегодня не смотрели, так я расскажу, что видел собственными глазами, — скороговоркой начал Николай.
Он коротко и энергично описал нахальное выступление Крота, рассказал, что облетел с утра весь город и сам видел аптеку и медицинские склады* сгоревшие дотла.
Уже к середине Воробьиной речи Тимофей Козел, панически тряся бородой, начал проталкиваться к своему подъезду.
