Диана Джонс - Дорога ветров

«Вылитый папочка, — подумал Митт, с интересом его разглядывая. — Надел на себя шесть ферм и десять лет уловов и в ус не дует!»

— А, прекрати свое блеяние! — огрызнулся Харчад на человека с самыми широкими галунами.— Пусть этих матросов допрашивают, пока не добьются толка. И мне наплевать, если ты их всех убьешь. Мне нужен щенок, который бросил бомбу. Они явно действовали сообща. И когда ты его поймаешь, приведи ко мне.

Впервые в жизни у Митта похолодело сердце. Он оторвал взгляд от лица Харчада и осторожно попятился. «Интересно, какой у него был бы вид, если бы он узнал, что я стоял рядом с ним? — подумал он.— Сообщник? Да? Горелый Аммет! Все пошло не так».

Он поспешно скользнул в сторону, намереваясь присоединиться к ближайшей группе быстро идущих людей.

Мужчина в галунах закричал:

— Вот он! Это он!

— Кто?

— Щенок, который бросал бомбу!

Митт мельком успел увидеть, как они все повернулись к нему. Лицо Харчада выступило среди них так, что у Митта пересохло во рту и язык прилип к нёбу. Он чуть было не завопил. Это было так же ужасно, как его кошмар с Канденом. Он повернулся и, не раздумывая, бросился бежать. Единственное, чего он хотел, — это заставить свои ноги двигаться быстрее быстрого. Ему необходимо было скрыться от крика, который звучал позади него все громче. Ему необходимо было уйти от этого лица. Он пронесся вдоль берега, не разбирая дороги. Возможно, он сбил кого-то с ног, возможно, нет. Он свернул на ближайшую улицу и помчался по ней изо всех сил. Позади него ее наполнил топот ног. Митт побежал еще быстрее, свернул за угол и бежал, и бежал опять. Единственное, что он замечал, — это крики и топот бегущих у него за спиной. И он не прекращал бега, пока эти звуки не стали слабеть, а потом затихли.

Отдышавшись, он устало завернул за угол, на соседнюю улицу. Ему было ужасно стыдно. Что на него нашло? Что заставило его, вольную птаху, бесстрашного Митта, который ни разу не вздрогнул, разнося послания для вольных холандцев, впасть в панику при одном виде Харчада, так что он бросился наутек? Митт не знал. Почему все пошло не так, как они задумали?

— Эй, дружок. Держи-ка это и утешься.

Митт поднял голову и обнаружил, что оказался на просторной респектабельной улице, довольно далеко от берега. Здесь было много красиво раскрашенных домов. Митт смутно помнил один из них, чуть выше по склону, с башенками, на которых были нарисованы две чопорные фигуры. На улице было много спокойных добродушных людей в нарядных костюмах, которые что-то покупали с лотков, расставленных вдоль всей улицы. Казалось, будто сюда не донеслось и отзвука событий, происшедших на берегу. Здесь царили покой и сдержанное веселье.

С Миттом заговорила женщина, стоявшая за одним из лотков. Она подалась вперед над рядами маленьких Амметов и Либби, протягивая Митту яблоко в карамели. Когда он посмотрел на нее, она улыбнулась и маняще покачала яблоком на палочке.

— Вот. Возьми на счастье. Лицо у тебя вытянутое, как канава на Флейте, милый.

Митт постарался ухмыльнуться. Из-за бега его рот наполнился густой горькой слюной. Ему не хотелось яблока в карамели. Но он понял, что женщина пытается сделать ему приятное.

— Ох, нет. Спасибо, леди. Видите ли, только что пошло прахом дело всей моей жизни, так что есть мне совсем не хочется.

— Наоборот, тебе надо попробовать что-нибудь вкусненького! — отозвалась женщина и попыталась сунуть яблоко Митту в руку.

Митт почувствовал, что на самом деле и думать не может о липкой карамели и кислом яблоке, и попятился.

— Нет, спасибо, леди. Честно! Очень вам признателен.

— Ну, как хочешь, — сказала она. — Но мне надо тебе что-то дать, раз уж я начала, иначе нам обоим удачи не будет. Держи. — Она взяла одну из крошечных фигурок Либби Бражки из ряда на краю прилавка и протянула Митту.— Тогда возьми ее. Я все равно уже собираюсь уходить.

Митт не знал, действительно ли женщина хочет приманить удачу или просто пытается его ободрить, но он взял маленькую фигурку и снова попытался улыбнуться.

— И не пытайся ее съесть. Она из воска, — добавила торговка. — Счастья тебе на весь год.

— Счастлив корабль и берег, — вежливо отозвался Митт, как было положено.

Он побрел по улице, сжимая в руке комковатую фигурку и гадая, что с ней делать. «Может, подарить ее Харчаду?»— подумал он.

Он миновал следующие три лотка, когда по брусчатке у него за спиной загрохотали сапоги. Шесть солдат с офицером во главе вышли из-за угла, откуда пришел Митт, и остановились у прилавка той женщины.

— Эй, ты. Не видела мальчишку в фестивальных штанах и без куртки, очень тощего?

Серьезный и респектабельный гул улицы мгновенно стих. Никто даже не шевелился. Митт застыл на месте, склонившись над прилавком, рядом с которым он оказался, и делая вид, будто рассматривает маленьких Амметов. Он попытался заставить себя броситься по улице, увлекая за собой солдат. Но почему-то об этом не могло идти речи. Он мог только ждать, чтобы женщина, подарившая ему Либби Бражку, выдала его солдатам.

— Да, я действительно видела его, сударь, — ответила она.— Всего минуту назад. Я предложила ему яблоко в карамели, и он пошел дальше по улице.

Солдаты кивнули и тоже двинулись по улице.

Митт стоял, сжимая в руке яркую копию Либби Бражки, а вторую вытянув так, чтобы коснуться переплетенной соломы Аммета, и все еще не мог пошевелиться. Он не винил ту женщину. Другие видели, как она говорила с Миттом, и она не смела этого отрицать. В прежние времена его забавляло и немного возмущало то, что даже вполне респектабельные люди боятся солдат Харчада. Из-за этого ему казалось, что он — единственный свободный человек во всем Холанде. Но теперь он вдруг перестал им быть. Он не смел шелохнуться. Ему нужно было стоять на месте и ждать, пока солдаты его не заметят.

Солдаты приближались. Митт видел и чувствовал, как все переводят взгляды с него на зеленые мундиры. Однако никто не произнес ни слова. Сапоги прогрохотали дальше, в конец улицы, и смолкли. Кругом начали вздыхать и шевелиться. Кто-то позади Митта, кто, похоже, заслонил его от солдат, проговорил:

— Давай, паренек. Беги, пока можно. Митт не увидел, кто это сказал, и побежал. «Ну, до чего это похоже на жителей Холанда! — думал он, направляясь обратно к тому же углу и бросаясь вниз по склону к гавани. — Они всегда добры, когда могут. Но на это никогда нельзя рассчитывать». Вчера такая доброта его забавляла. Теперь же, казалось, ему больше не над чем смеяться. На бегу у него по щекам текли слезы: он снова думал о долгих годах подготовки, которые закончились ничем.

«Может, это со мной что-то не так? — думал он. — Очень похоже на то».

Он попытался стереть с лица слезы и почувствовал, что трет щеки чем-то комковатым. Он посмотрел — и обнаружил крошечную Либби Бражку из восковых вишен, шиповника и миниатюрных яблок, которые блестели от его слез.

— Хе! — сказал Митт и раздраженно засунул ее в свой алый карман.

Слезами делу не поможешь. Когда он в следующий раз столкнется с солдатами, то больше ошибки не допустит. Он даст себя поймать.

Он снова спустился в старый город, пройдя по улице с облупившимися домами, через распахнутые двери которых веяло запахом нищеты: грязи, влажной штукатурки и дешевой еды. Все дети из этих домов играли на дороге. Ближе всего прыгали в «классики», чуть дальше играли в камушки, а потом шли две игры с беготней и криками. И на фоне пронзительных криков Митт ощутил приближение солдат. Ритм их шагов словно пропитал воздух.

Митт не стал решать, что делать. Он двигался бездумно — обогнул классики и присел на корточки в круге более маленьких мальчишек с камушками.

Такой фокус он часто проделывал три года тому назад. Если мальчишки не занимались чем-то очень секретным, то они, как правило, не возражали. Но поспешно вытирая слезы запястьем, Митт изумился себе.

«Ну вот, — подумал он. — Что это я делаю?»

Ритмичные шаги сотрясали грязную мостовую под ним — и зеленый строй солдат вышел из-за угла. При виде детей их шаги замедлились и стали тише.

Они пошли вразнобой и двигались по улице медленно, очень внимательно глядя на мальчишек.

Крики и игры прекратились. Дети стояли неуклюжими рядами и смотрели. Маленькие мальчики вокруг Митта уже больше не играли в камушки. Они ждали, чтобы солдаты ушли. И Митт сидел, скорчившись, среди них, в таком ужасе, что почти ослеп и оцепенел. Он и не думал, что страх бывает таким сильным. Он знал, что выделяется среди этих мальчишек, как чирей. Он был почти вдвое больше любого из них. Его красная нога пылала, желтая — светилась. И он не мог быть уверен, что такие малыши его не выдадут — случайно или намеренно, за то, что он испортил им игру. В любую секунду пронзительный голосок может сообщить: «Вот кто вам нужен, господин!»

Пока солдаты медленно приближались, Митт вдруг ясно понял, что он делает. Он старается не попасться. И, чувствуя, как на него одна за другой накатывают волны страха, он знал, что и дальше будет стараться. К тому времени, как солдаты поравнялись с ним, его ужас был сильнее, чем любая боль, какую ему приходилось испытывать. Митт пригибался к своим ярким ногам, сжимался, стараясь казаться совсем маленьким, и заставил себя вытянуть руку, взять камушек и небрежно выбросить его на середину круга. Каждое движение требовало огромных усилий. Казалось, ему легче было бы провести по тротуару шаланду Сириоля. На то, чтобы бросить камушек, ушли все силы.